— Мне сейчас тридцать лет, и я много думаю о годах, о старости, о возрасте. Вам двадцать шесть, но альбом у вас такой интроспективный, будто вы уже перешагнули немного в другую, то есть в нашу, возрастную группу.
— Ну ты стареешь, пока не помрешь. Надо понимать: ничто не вечно — надо примириться с этим. Чем больше мы растем, тем больше мы меняемся. И нет смысла об этом беспокоиться. Вы просто должны плыть по течению и пытаться познать мир вокруг себя. А потом, что бы ни случилось, нужно верить во вселенную, верить в себя.
— А что главное вы выяснили для себя?
— Никогда не предполагать. Просто идти, просто продолжать делать то, что делаете. Будьте пассажирами в своей машине.
— Это очень приятно слышать. Потому что иногда люди думают, что тяжело быть пассажиром в собственной машине. Все время хочется пересесть к кому‑то другому, вы согласны с этим?
— Да, но нет ни одной причины участвовать в чужом путешествии.
— «Tyron» кажется более личным альбомом, чем «Nothing’s Great About Britain». Сейчас бытует тезис «личное > политическое». Согласны?
— «Tyron» — альбом о моих чувствах. И мне кажется это более правильной идеей. Это альбом про мое физическое, психическое, духовное здоровье, про мою злость на окружающий мир.
— Музыка может выступать как средство управления гневом?
— Да, терапией!
— А какую песню вы бы назвали самой терапевтической на альбоме?
— «ADHD»
— Почему?
— Эта песня закрывает альбом. Я в ней суммирую все, что я чувствовал [в последнее время], и описываю, как я буду справляться с этим. И причем в максимально мягкой форме. Мне удалось максимально успешно уловить вот эту свою эмоцию — и превратить ее в музыку!
— А помимо терапии? Может ли песня вроде «ADHD» таким способом избавиться от всех неприятностей?
— Это похоже на изучение части себя издали. В нас есть много вот этих маленьких частичек, за которые мы цепляемся, которые заставляют нас конкурировать друг с другом. И эта кривая бесконечна. А иногда просто нужно быть злым.
— При этом многим кажется, что вы не только злой, но и веселый человек, Такой Джокер для публики, который вечно проявляет агрессию и одновременно улыбается.
— То, что про меня думают, на самом деле никогда не было тем, что я на самом деле чувствую. Я просто пытаюсь все время как‑то поднять себе настроение.
Это не означает, что я перманентно счастлив. Нет, я могу выйти на сцену и быть в бешенстве, но потом наступает облегчение, появляется какая‑то связь с людьми, с чем‑то, что делает меня счастливым. И мне становится хорошо, я сразу чувствую себя внутри счастливым.
— Я видел ваше выступление на Flow в 2019 году — это было грандиозно. При этом, как я читал, этот тур вам дался нелегко. А какие выводы вы сделали, чтобы не повторять ошибок в будущем?
— Ох, не знаю. Наверное, буду есть в правильное время (смеется). Еще это же офигенная вещь — кататься из страны в страну. Мне точно нужно будет подольше задерживаться [в городах, где я выступаю]. А то просто не успеваешь с культурой познакомиться. Но при этом я благодарен судьбе, что у меня есть возможность [выступать]. А так — ну мне еще точно надо стать здоровее.
— Что является для вас самым большим благом как для музыканта, так и для знаменитости?
— Люди. Мне нравится, как люди наслаждаются [моей] музыкой, как они похожи на меня, как похожа их жизнь на мою. Мне кажется, что мы все рождены для чего‑то лучшего. Мы все здесь, чтобы что‑то сделать, изменить. Мне всегда хотелось этого — помочь как‑то своей музыкой людям, познакомить их с искусством. Распространять вайб повсюду.
— Интересно при этом, что «Nothing’s Great About the Britain» звучит как альбом очень уставшего и разочарованного во всем человека. А потом — оп — и все поменялось!
— Это было связано с людьми вокруг меня. Их отношение, их попытки как‑то оказать влияние на меня в итоге порождали этот негатив во мне. Это люди, которые не растут, а просто стареют. И в итоге я пришел к тому, что надо быть самим собой и не стремиться соответствовать ожиданиям других.
— Если вы злите кого‑то, если кто‑то вами недоволен, что вы чувствуете?
— Ну их ***** [к черту] (смеется). В конце концов, моя жизнь не становится хуже из‑за чьего-то гнева, я не собираюсь отвечать, это никак на меня не влияет, если от кого‑то исходит негативная энергия. Если бы я фокусировался на этом, то погряз бы в жалости к себе. А надо наоборот — подтягивать себя, становиться сильнее морально. Так что не позволяйте чужому гневу повлиять на вас и на вашу карьеру!
— Думали ли вы когда‑нибудь о себе, как о примере для окружающих?
— Я всегда хотел им стать, и в глубине души всегда знал, что смогу им стать. Но временами мне казалось, что я делаю что‑то не то. Голоса в голове говорили то «Ты можешь это сделать!», то «Ты не можешь это сделать!». Были сомнения. И это понятно. Я был из семьи, где никто [не добивался такого же успеха]. В моей семье мы были первым поколением, кто пошел в универ и все такое.
Когда у меня будут дети, я хочу, чтобы они знали, что смогут сделать все, что захотят. Что смогут быть кем угодно. Меня очень поддерживала в моей свободе действий моя мама. Она всегда говорила: делай что угодно, помни, что у тебя всегда есть дом, в который ты сможешь вернуться.
— К слову о вашей маме. Вы очень много и часто тепло отзывались о ней в интервью. Как вы вообще смогли сохранить не только вот эти отношения матери и сына, но, по сути, дружбу с ней?
— Когда я рос и у меня было какое‑то свое мнение насчет того, кем быть, мама никогда не была цербером по отношению ко мне, она не пыталась засунуть меня в костюмчик, который мне не идет. Я, мама, сестра — мы всегда были, прежде всего, друзьями, а по-другому никак (очень широко улыбается).
Обычно, если у тебя двое родителей, они все время что‑то делают вместе, ходят там ужинать, все такое. А тут мы втроем все делали вместе. Мама никогда не пыталась быть для меня такой Родительницей. Она давала мне возможность побыть с самим собой. Наверное, благодаря этому у нас с ней такие отличные отношения, и я всегда могу быть с ней откровенен.
Многие чувствуют себя странно, если бы были так откровенны с родителями. Почему так? Наверное, потому что моя мама довольно молода и ей легче понять людей моего возраста. Ей не шестьдесят, она не родилась в шестидесятых, она из совсем другого мира. Она не пыталась никогда контролировать меня. Родители же часто так поступают со своими детьми. И потом дети их ненавидят, когда становятся старше. Типа — «Я терпеть их не могу, потому что они меня заставляли быть тем, кем я не являюсь». Но это не мой случай.
— И последний вопрос. Наверное, самая трогательная песня на альбоме — «Feel Away» (она посвящена брату Тайрона Фрэмптона Майклу, который умер в возрасте одного года, и написана совместно с Mount Kimbie и Джеймсом Блейком — Прим. ред.). Насколько вообще было сложно трансформировать свои непростые эмоции в подобный трек?
— Все началось с сэмлпа от Джеймса, мы с Домиником [Мейкером, участником Mount Kimbie] перебрали кучу вариантов, но в итоге остановились на изначальном. И я просто взял и сделал эту песню. Не знаю. Мне кажется, нередко музыка говорит за тебя вот в таком эмоциональном формате, ты таким образом выплескиваешь свои воспоминания, показываешь их. Но для меня это было даже в какой‑то мере облегчением. Надо было просто сказать все, и идти дальше.
