Баста, Карина Истомина и Сэм — о новом шоу на Apple Music, критике и «новой этике»

Владимир Завьялов: Ну что, телевидение не победило радиозвезду, получается?

Баста: Нет. Оно просто совместило в себе все. Сейчас такой будет у нас тон? (Смех.)

Карина Истомина: Меня, если честно, очень пугает!

Баста: Нет-нет. Я готов!

Владимир: Как вообще возникла идея шоу?

Баста: Apple Music предложила нам собраться втроем для того, чтобы разговаривать о музыке. Сейчас все говорят о музыке: и те, кто в ней что‑то понимает, и те, кто не понимает ничего. Здесь собрались мы: срез любителей музыки — не профессиональных критиков, потому что эта профессия умерла в принципе, не специалистов, потому что им не до этого. Мы — такие любители музыки, каждый в своем.

Я просто люблю музыку, умею ее делать по-своему, общаюсь с музыкантами. Мне больше интересна не сама музыка. Мы придумали такую формулу: все обсуждается — как на базаре. Ты приходишь покупать яблочко — а за яблочко ты узнаешь все вообще.

Трифон Бебутов: Но я понимаю так: формат изначально было предложено вести тебе, а потом уже ты придумал, кого взять в соведущие?

Баста: Конечно. Я очень субъективный человек — и мне хотелось бы вести шоу в компании. Коллеги любезно согласились, и мы создали команду. Мне кажется, мы совершенно разные люди. Я бы сейчас пошутил, но не буду. Ладно. (Смех.)

Сэм: Совершенно разные люди.

Карина: Абсолютно друг на друга непохожи.

Баста: Я имею в виду то, что мы по-разному смотрим на музыку. Например, я достаточно ортодоксальный, выживший из ума старик [как некоторые думают]. Сам я о себе другого мнения.

Владимир: Почему именно Карина и Сэм?

Баста: Честно говоря, мы очень долго выбирали.

Сэм: Это просто идеальный микс: белый мужчина, женщина и черный парень.

Трифон: Вот ты, Василий, говоришь про то, что вы все очень разные. И интересно, как вы в этом смысле соединились.

Баста: Я говорю: «Кто из девчонок прикольно занимается музыкой, о ней рассуждает, имеет свой плейлист?» Ну, конечно, Карина! Кто еще? Вот вы скажите! Если ее убрать, кого взять вместо нее? Сэм — классный журналист, он умеет говорить, у него четкая позиция, отличное чувство юмора. Он классный парень. Немного душноватый, как профессиональный журналист.

Владимир: А что не так с профессиональными журналистами?

Баста: Ну это как профессиональный музыкант — тот, кто получил диплом, хорошо образован, знает, как правильно играть, но так ли нужен его диплом?

Моя теща — журналист, она отучилась в Сорбонне, выучила язык и брала интервью у Пола Маккартни, Квентина Тарантино. Я у нее спрашиваю: «Что такое журналист?» А она мне просто отвечает: «Человек, который умеет разговаривать».

Трифон: Ну супер. Вы все журналисты в некотором смысле.

Баста: 100%.

Трифон: Но у вас все-таки есть медийный опыт. Вы вели радиошоу, ютьюб-передачи, у тебя вообще своя медиаимперия уже на ютьюбе. Почему тебе интересен радиоформат на новых платформах?

Баста: По факту о музыке мы не говорили никогда. Мы о ней рассуждали только с точки зрения ее производства, но никогда не выступали в роли людей, обсуждающих ее. Например, мы сегодня [в первом выпуске шоу] с Ваней Дорном поговорили о вещах, которые предшествуют написанию музыки: как она вообще создается.

Трифон: То есть это не музыкальная критика, о которой ты сказал, что она мертва, и так далее, а это именно разговор внутри процесса какого‑то?

Баста: Любовь и ненависть. Мы сегодня разбирали трек и по-своему субъективно обсуждали его. Журналистика — это все равно объективность. А мы необъективные.

Что касается объективных вещей… Есть, например, Борис Барабанов: это для меня более-менее объективная музыкальная журналистика, и то опирающаяся на вкус и жизненный опыт.

Журналистика для чего нужна? Для того чтобы наполнять журналы или блоги статьями. Но все очень быстро ускорилось — поэтому нужны какие‑то быстрые разговоры, в которых ты послушал какой‑то альбом, и он [хорош]. Вот и вся журналистика между мной и тобой. Вот мы здесь коротко и понятно об этом говорим. Да простят меня все журналисты.

Трифон: А ты, Сэм, как журналист согласен с этой частью?

Сэм: Я бы тоже себя не назвал журналистом, но я отчасти согласен с Василием Михайловичем в том, что в классическом…

Карина: Василий Михайлович!

Сэм: …в классическом понимании журналистика сейчас перешла в контентную историю. Наверное, сейчас не так много музыкальных журналистов, которые влияют на вкус людей. Но, как мне кажется, в этом шоу вторая веха музыкальной журналистики: знакомить человека, приобщать его к музыке, к творчеству.

То есть когда сегодня пришел Ваня Дорн и говорил с Васей о музыке 40 минут — я никогда такого не видел [чтобы два музыканта общались о музыке].

Карина: А мне очень нравится, что в нашей передаче нет агрессии такого плана: альбом выходит — и журналисты пишут: «Вот, альбом ******* [жуть]! Это говно! Здесь говно!»

Баста: Про [редактора The Flow Андрея] Недашковского ты говоришь, да?

Карина: Да-да-да. Опять альбом обосрут.

Баста: Ой, или [основатель The Flow Андрей] Никитин.

Карина: Да! А в нашей передаче, несмотря ни на что, нет токсика. Мы обсуждаем в ней музыку, которая есть в голове артиста, которой он вдохновляется, когда пишет свой материал. И это очень клево, потому что классно изучать творчество артиста, прививать людям хороший музыкальный вкус. Я тоже пытаюсь это сделать: у меня давным-давно есть свой плейлист в Apple Music.

Баста: Хочется просто немного раскрыть героев, которые приходят.

Сэм: Круто, когда есть один творец, который сделал большой вклад в музыку, — и приходит второй. Если бы я разговаривал с Дорном, это все равно был бы разговор смотрящего и делающего. А когда в шоу есть два делающих артиста, это совсем другой вектор. То, что сегодня говорил Дорн, он бы вряд ли где‑нибудь рассказал. Но так как он знает Васю и его музыку — это совсем другой подход. Наверное, в этом фишка.

Трифон: А как говорить про музыку на большую аудиторию и при этом не уходить в разговор для индустрии?

Сэм: Мне кажется, сегодня был такой пример.

Карина: Так кайф-то заключается в том, что у нас есть человек из индустрии, который очень хорошо разбирается в этой кухне, и я — из условно инфлюэнсерской сферы. У нас есть три ингредиента: мы крутим звезду с разных сторон и задаем ей разные вопросы.

Баста: Просто для меня Ваня Дорн — замечательный музыкант, классный парень. У всех есть какая‑то история, которая делает тебя замечательным человеком. И тем класснее твои результаты в музыке, когда ты понимаешь, что этот человек такой же, как и ты, но он пишет удивительную песню, и ты не понимаешь, как она сделана. Вот это магия!

То есть мне кайфово смотреть на людей — таких же, как мы, но создающих гениальные вещи, которые разрывают миллионы! Интересно показать, как создаются эти вещи. И дать возможность людям раскрыться другим музыкантам, которые сомневаются в себе: «Блин, я, наверное, не такой, как Ваня Дорн. Он же, наверное, ходит и земли не касается. Или Федук, он там это розовое вино пьет и пьет, пьет и пьет, и вот он такой классный!»

Трифон: То есть вы хотите очеловечить музыку?

Карина: Конечно! Да, сомнения, фрустрации и переживания.

Баста: И боль.

Карина: И боль.

Владимир: Насколько вообще сложно общаться с музыкантом: пытаться раскрыть его, но при этом не прожаривать?

Карина: Так а прожарка может быть нетоксичной. Это нормально.

Баста: Ну и что, если прожарить? Я вот сейчас пойду на «Прожарку» на ТНТ, и там, поверьте, мне будет не очень приятно. Но приходит время, когда нужно шапочку снять и просто посмеяться над собой. Ну хотя бы потерпеть это.

Мы, бывает, мерзкие вопросы задаем на шоу. Ничего страшного. Давайте скажем честно: все прекрасно понимают, что я за тип. Но, с другой стороны, сидят замечательные, молодые, интеллигентные люди. Мы можем играть на балансе.

Трифон: А ты и замечательные, молодые, интеллигентные люди как‑то учитываете новые правила общения с точки зрения этики? Для вас это важно в шоу?

Баста: Да. У нас Карина — ответственная за этику. Слушайте, я как ортодокс, старый человек, провинциальный расист, сексист, каким стал из‑за разных жизненных клише, вот что скажу. Люди говорят вещи, которые потом расцениваются как нечто, нарушающее правила и границы, потому что так говорили всегда — и они, и отцы, и деды.

В нынешнем времени очень важно дать человеку объяснять, что он хотел сказать, а не ловить на слове. Сейчас это как на улице. Сказал: «Ну, женщина, она же слабая, ее надо защищать». Реакция: «Ага! Стоп! Закрепили! Угу!» — и давай долбить человека! Что он хотел сказать? Дайте ему объясниться сначала, пояснить свои слова, то, что он имел в виду. Наверное, то, что женщину нужно поддерживать, быть верным плечом, надежным другом, любящим, заботящимся человеком, потому что физически мужчина сильнее. Но это не дает ему права мучить женщину или делать ее несчастной. Вот что хотелось этим сказать.

Владимир: У шоу есть четкий сценарий?

Баста: Нет. К нам приходит гость, он должен принести песню-трамплин. Он говорит: «Я представляю вам суперзвезду. Это мне нравится, я слушаю». Потом ставит свою песню. Дальше просто обсуждаем планы. Сэм в основном расспрашивает героя об истории музыки, корнях: «Как сложилось, что ты звучишь именно так? Почему ты слушаешь вот это?» Пытается парить постоянно, что Элвис Пресли — незаконный король рок-н-ролла: он украл у черного музыканта (имеется в виду Литл Ричард. — Прим. ред.) это звание.

Карина: Да. А я больше про чувства.

Баста: Я больше по Юрию Лозе в этой ситуации. (Смех.)

Трифон: А что это значит «больше про чувства»?

Карина: Например, у Дорна в карьере был большой перерыв. И я спрашивала про фрустрацию, что он чувствовал в этот момент? Страшно ли было исписаться?

Владимир: Может произойти такое, что Карина и Сэм хотят вдвоем пригласить какого‑то героя, а Василий нет?

Баста: Мне, честно говоря, все равно. Насчет звездности героев мы вообще не паримся, правда.

Владимир: А какие есть критерии, по которым вы берете музыкантов? Это как‑то связано с вашими музыкальными предпочтениями?

Баста: А какие у меня музыкальные предпочтения? Они безграничны. Мы сегодня это обсуждали: мне интересна любая музыка. Что может мне быть интересным по России? Какого музыканта стоит пригласить, вызвать? Трифон, скажи!

Трифон: Ну не знаю. Какую‑нибудь Валю Karna.val ты позовешь к себе?

Баста: Конечно. А почему нет? Это же явление. Вы касательно выпуска «Музыкалити», вот этого бреда, который Долина устроила?

Трифон: Да. А что вообще ты думаешь по поводу такого формата общения?

Баста: Что мудрая женщина начала разбирать на полном серьезе поющую девочку из тиктока? Ну это говорит о том, что у Долиной накопилось много недовысказанности как артистки, хотя она великая артистка. И в свое время у нее были такие же мысли, как у Вали. Karna.val даже выложила кусок передачи, где молодая Долина на советском телевидении говорит, что ей «мешали».

Сэм: Канье Уэст.

Баста: Бернес. Я говорю вам о пласте людей, которые для Долиной, уверен, являются культовыми. То есть здесь же мы говорим о той музыке, которая несет вместе с умением и желанием что‑то говорить личность человека.

Валя — девчонка, которой 19 лет, она приехала из Ростова петь свои песни. Я, допустим, играю некоторые партии на бас-гитаре. Я не умею играть на басу и специально не учу ноты для того, чтобы получились интересные импровизационные моменты. Все.

Хотя, честно скажу, мне очень мешает то, что я учился шесть лет в музыкальной школе, а потом — на дирижера. Мне это очень мешает. Но я никогда не посмею даже на секунду обесценить желание человека творить, создавать и петь.

Когда мне приносят музыку, бывает, она мне не нравится. У меня спрашивают оценку, я говорю: «Братик, это просто не мое». Получалось, что я обманул человека, потому что в его музыке было очень много «не моего», а потом его музыка превращалась в культурный фон.

Карина: Я тоже согласна, что нельзя обрывать людям крылья. Не считаю, что я имею на это право. Это к слову про токсичность, о которой я и рассказывала.

Владимир: Если придет условная Валя Karna.val, вы не будете ее заваливать вопросами: «Почему ты не умеешь петь?»

Карина: А кто мы такие, чтобы это говорить?

Баста: Ну, что, мы не понимаем? Какой смысл ей говорить: «Сколько диезов в гамме ре мажор, можешь сейчас определить?» Понятно, что она этого не знает.

Карина: Это какая‑то душнота. Кому‑то вообще интересно, сколько диезов в ре мажоре? Кому это надо?

Владимир: Ларисе Долиной?

Карина: Мне посрать вообще!

Баста: Я просто объясню. Допустим, я слушал в 16 лет Orbital или Aphex Twin. Было время, когда такая музыка нас захватывала по причине [запрещенных] веществ и соответствующего настроения. Это был 1996 год — в определенном смысле электронная революция. Я слушал эту музыку и, имея музыкальное образование, не понимал, как ее делать… Я думал: «Как он берет ре минор?» А там вообще нет аккорда! А есть какой‑нибудь кашель туберкулезника, который Aphex Twin засемплировал и превратил в музыку. И зачем ему ноты?

Владимир: Поговорим о российской музыке в 2021 году: как вообще относитесь к этому современному посттрэпу, дриллу, детройтской теме? Слушаете ребят вроде Soda Luv, Seemee?

Баста: Отлично! Я слежу.

Карина: Дрилл мне не близок, но я их всех знаю. Мне Mayot нравится.

Баста: Да. Но мне нравятся больше Soda Luv, OG Buda. Такие, более хитрые типы.

Владимир: Хорошее определение — «хитрые»!

Баста: У меня был проект Ноггано, я много делал таких [хитрых треков]. Мне это нравится. Мне очень интересен ключик всего этого.

Кстати, в этом году первому альбому «Nintendo», первому [в России] с южным звуком, — десять лет. Десять лет! Я сам охренел!

Владимир: С какими чувствами ты его слушаешь спустя десять лет?

Баста: Да ******** [замечательно]! Я его в машине ставлю! Если чуть-чуть подкрутить звук, насытить — это будет звучать как сегодня. Я вам честно скажу: дрилла чуть в хэты добавить, разбить его на т-р-р, т-р-р, в два раза быстрее — и будет звучать современно! Я рад, что я сделал такой проект. Я искренне себя уважаю, говорю себе: «Старушка, ты молодец».

Владимир: Что вообще заставляет тебя искать новую музыку, разбираться в ней, следить за новичками?

Баста: Мужской азарт. Хочется отодвинуть собственное старение. А способ его отодвинуть — это музыкальная гимнастика, желание поглощения новых жанров, переработка их, выпуск нового музла.

Мне нравится делать электронную музыку [в рамках проекта Gorilla Zippo]. Я обязательно делаю три электронных трека в неделю. Физкультура, уха, руки, глаза, чего хотите.

Владимир: Кто из свежачков особо приглянулся?

Баста: Blago White. Вот это тип вообще! Мы обсуждали, что он очень похож по своему тембру на «Кровосток». В том контексте, что артисту необязательно иметь напористый, запористый голос, чтобы покорять людей.

Трифон: А как вам, кстати, новый «Кровосток»?

Баста: Литературно — круто. Музыкально — отстой.

Карина: Мне тяжело слушать их. Я когда их слушаю, мне плохо становится, тревожно.

Баста: Им просто надо делать аудиокниги. Я бы на их месте взял контрабасиста, пианиста, гитариста — чтобы [участники группы] на их фоне просто читали бы свои стихи. Это был бы аудиоспектакль! «Кровосток» — бешеные и классные художники.

Их самый крутой альбом — первый. Вся музыка — ***** [черт побери], шедевр, не перебиваемый, сука, ничем!

Владимир: Предлагаю двинуться от «Кровостока» к тиктоку!

Баста: О, хорошо, хорошо! Это, по-вашему, по-журналистски. «От „Кровостока“ к тиктоку». (Смех.)

Владимир: Как вы относитесь к тому, что тиктокеры с нулем музыкального бэкграунда залетают в музыку и в чарты?

Карина: Какая разница вообще? Пусть делают, что хотят. А сам тикток мне дается тяжело. Я туда залезаю: все очень быстро меняется. Я не понимаю челленджей, мне они кажутся странными и несмешными. Может, у меня лента просто еще не адаптирована.

Но когда дети [из тиктока] поют какие‑то свои песенки — да ради бога. Музыка создана для всех, и никто не имеет права говорить кому‑то, что он должен делать музыку или не должен.

Баста: Я не хочу никого учить жизни. Также не люблю, когда меня учат жизни, как мне что делать, снимать, что мне петь, как мне высказывать свое мнение. Не люблю этого.

Я родился в Советском Союзе и очень хорошо помню, что нужно было делать для того, чтобы нужно было делать. Все эти комсомолы… Последний обзор Жени BadComedian [на фильм «Непосредственно,] Каха» — ну, это позор просто. Жене пора снять корону с себя. Он на полном серьезе разбирал фильм Кахи на качество морали. Хочется сказать: «Женек, ну хорош. ***** [Черт побери], ну ты же парень молодой. Что ты творишь?» Возьми Лунгина какого‑нибудь разбери или старенькое что‑нибудь, чтобы принести пользу людям, которым ты ничего не предлагаешь взамен.

Вы представляете, Каха — не такой, какой он есть! И моральный уровень его фильма очень низкий! Видите, а еще на это деньги дало государство! ****** [Господи]! Спасибо, ***** [черт побери], Женек. Ты нормальный. Флажок. Комсомолец. Прямо молодец. Почему у государства нельзя брать деньги, если Каха — гражданин государства?

Трифон: Справедливости ради: на мой взгляд, Женя BadComedian — никакой не кинокритик.

Баста: 100%.

Трифон: Была смешная тема, когда к Дудю пришел Антон Долин как главный кинокритик Святой Руси. И Дудю начали писать комменты: «В смысле „главный кинокритик“? Главный кинокритик — это же BadComedian!»

Баста: Так никто не говорит, что он кинокритик. К нему вопрос как к блогеру, просто как к мальчику, который освещает кино на свой манер. Сними корону, елки! Ты возьми еще «Дом-2» разбери на уровень морали, художественности!

У Жени проскакивают очень серьезные заявления, в которых он позиционирует себя как человек, который понимает, каким должно быть кино, и говорит от лица большого числа его зрителей.

Он говорит в духе: «Это будет неинтересно людям». Такое заявление возлагает на тебя ответственность. Когда ты это делаешь, хочется сказать: «Старик, ну, по-братски, мы просто твои фанаты — хоть ты наши фильмы расчленял как мог. Но ты же был просто смешным. Сейчас ты просто…». Он воспитал, как я называю, околокиногопников, которые на корточках ждут его выпусков не для того, чтобы лучше разбираться в кино, узнать о каких‑то классных вещах.

Неизвестно, какими поступками руководствовался Женя BadComedian, если бы он возглавлял Фонд кино, и какие бы фильмы мы все смотрели, опираясь на его вкус. Цензура — она и есть цензура. У нее бывают разные обертки и очень милые лица, очень умные глазки, очень хорошая терминология. Но она всегда будет цензурой.

Трифон: Мы сейчас оказались в очень интересной цивилизационной точке, где на самом деле нет свободы слова вообще-то нигде. Просто в России ее нет на предмет, например, критики системы, власти…

Баста: Да ничего нет. Ты не можешь никого критиковать. Ты не можешь говорить про феминизм, гомосексуализм.

Сэм: Есть свобода слова…

Баста: Да нет ее!

Сэм: Просто сейчас появилась ответственность. Раньше любой человек мог сказать все что угодно — и все равно.

Баста: Хорошо. Когда ты критикуешь власть, твоя ответственность — сидеть в тюрьме. Все.

Трифон: Да. А в Америке ты никогда в жизни не сможешь ничего выпустить — никакую песню, фильм и так далее — если ты что‑то скажешь, например…

Баста: Про геев.

Трифон: Ну, например.

Баста: Если скажешь что‑то…

Трифон: Просто пошутишь.

Сэм: Так это же хорошо.

Баста: Почему?

Сэм: То, что люди сейчас думают перед тем, как что‑то сказать.

Трифон: Вопрос: это как‑то коррелируется со свободой слова или нет?

Баста: Сейчас вот группа «Пасош» развалилась. Хочешь, я просто выскажу свою аккуратную позицию? Я сейчас нахожусь в достаточно запуганном состоянии. Меня мое *********** [идиотское] высказывание касательно пенсионной реформы научило следить за метлой и выбирать свои выражения.

Сэм: В этом-то и прекрасная составляющая культуры.

Баста: Чем? Старик, я просто сказал свое мнение касательно пенсионной реформы. Просто *********** [идиотское] мнение. Не я ее принял.

Сэм: Безусловно, не нужно уничтожать человека просто потому, что он что‑то сказал.

Баста: А я хапнул просто! Вы не поверите, у меня была даже идея сесть на детектор лжи и всем доказать, что меня никто не просил [озвучивать мнение о реформе], а я всего лишь просто после разговора с Ксюшей [Собчак] озвучил свое *********** [идиотское] мнение, прочитав статью. Понимаете? Я был в таком положении. Они все: «Ага, [блин]!» И как ты докажешь?

Я честно скажу: к женщинам я отношусь уважительно. У меня дочки. Кто кого уважает, а кто кого не уважает — это выясняется опытным путем. Мне совершенно нет дела до геев и того, как они живут. Меня совершенно не парит, кто чем занимается, как он живет.

И когда поступки прячутся за все это и оправдываются его меньшинством, его национальностью — это уже манипуляция, которая бесит нормальных людей. Они говорят: «Ребята, вопрос не о цвете кожи или о поле, а просто о поступке. И давайте разбирать это».

Карина: Я согласна с этим. Просто, к сожалению, не все люди так живут и придерживаются таких взглядов. Поэтому такие движения, как феминизм и ЛГБТ, должны существовать и бороться за свои права. Но я не поддерживаю совершенно радикальный феминизм, потому что это для меня дико. Я люблю мужчин, и очень сильно. Я действительно считаю то, что нужно людей судить по их поступкам.

Но эти движения обязательно должны быть, потому что элементарно невозможно, например, снять квартиру двум геям. Ну правда. У меня есть друзья-геи, и они не могут снять квартиру.

Да, слушайте, я занимаюсь психоактивизмом. Не могут снять квартиру и люди с расстройствами. Людей выгоняют с работы, если у них какие‑то депрессивные эпизоды, биполярные расстройства или еще что‑то — потому что есть ужасная стигматизация.

Сэм: Раньше в мире, где мы жили, был истеблишмент: расы, сексуальной ориентации, классов. Он задавал тон. То есть, условно говоря, я могу быть в Африке, но книгу про историю континента пишет какой‑то белый чувак из Калифорнии. Но он ни фига не знает про Африку и просто пишет свое видение ее истории.

Сейчас мы живем в то время, когда все подключены к общему хабу. Когда ты говоришь фигню про кого‑то, тебе говорят: «Стоп! Это не так». Хорошо, что появился такой check. Больше нет такого, что тебя оскорбили, а ты не можешь выступить в свою защиту. Очень круто, что мы сейчас друг друга проверяем.

Безусловно, я согласен: если человек что‑то сказал, нельзя его отменить. Нужно давать ему шанс. Но check должен быть. Ты сказал неправду — тебе должны ответить: «Стоп. Подожди. Это не так». А отменять проще.

Карина: Второй шанс обязательно нужно давать.

Баста: Я скажу так. Я жил не очень хорошей жизнью и сейчас не очень хороший человек. Я просто признаюсь в том, что я приемлю какие‑то вещи в целях защиты себя, своих близких и родных. Меня жизнь научила: всегда было важно, чтобы в твоей жизни появился человек, который говорит: «Старик, ничего страшного. Переделай это, сделай вот так». Меня никогда не окунали головой в говно для того, чтобы утопить. Окунали для того, чтобы вытащить, помыть и сказать: «Давай двигайся».

Касательно правды. Это хорошие слова, но на самом деле никто не знает, что сейчас правда. Все, что написано, — это может быть неправда. Все, что написано, может быть правдой.

Я поклонник истории. Очень часто никто не знает, в чем правда, до конца. Памятники, к которым недавно носили цветы, сейчас сносят по всей Америке. Тот, кто был героем, стал антигероем и расистом. У нас так много закрытых тем, которые нужно раскрывать. Нужно быть очень терпимым к тем, кто ошибается.

Трифон: Вот что интересно. Раньше, например, чтобы стать большим артистом, нужно было попасть на телек, радио и так далее. Потом появились социальные сети, ютьюб, и это стало возможным бустом. Сейчас…

Баста: Все то же самое. Ютьюб — это такой же телек со своими рейтинговыми программами, звездами, правилами. Тебя могут предать забвению и похоронить. Если у тебя есть бабки, возможность вкладываться, за тебя кто‑то платит — все то же самое [как на телевизоре]. Ты проплачиваешь просмотры, участие во всяких шоу. Система работает точно так же. Есть магнаты, есть кукловоды, которым принадлежат блогеры.

Владимир: По поводу тиктока. Мне вот эта история с хаусами напоминает старый добрый российский шоу-бизнес с продюсерскими центрами.

Карина: Что‑то такое напоминает.

Баста: Это и есть старые приемы. Если ты имеешь деньги, ты будешь раскручен, тебя будет знать вся страна. Ты появишься у нужных инстаграм-блогеров, у тикток-блогеров, ютьюб-блогеров, ты пойдешь по программке. Тебе снимут клип. Если у тебя есть толковые сонграйтеры, которые напишут хорошие песни, то можно из любого человека сделать хотя бы узнаваемую медиаперсону.

Трифон: Сейчас идет большое обсуждение ютьюба: что его собираются замедлять, закрывать и блокировать и так далее.

Баста: Журналисты «Афиши» должны радоваться! Вы опять будете единственным источником классной информации.

Трифон: Тогда надо делать свою платформу просто вместо ютьюба. Но вы, как компания людей, которые делают кучу контента, продвигают артистов и так далее, какое имеете к этому отношение?

Баста: Я до конца не понимаю, как это будет работать. Мы живем в стране, в которой торопиться нельзя. Например, возвращаться из Германии (имеется в виду возвращение Навального в Россию после лечения в немецкой клинике. — Прим. ред.). У нас нужно аккуратно взвешивать свои шаги и понимать, где твое заявление может быть полезным и важным.

Трифон: А вы верите в появление, возможно, альтернативной ютьюб-площадки?

Баста: Сейчас начали форсировать Rutube. Не знаю, насколько он стал функциональным, потому что [раньше] это было дровище просто.

Трифон: Условно говоря, замедлили ютьюб — ты поведешь свой бизнес на какие‑то альтернативные каналы?

Баста: Наверное, будем это обсуждать.

На самом деле, не вижу ничего ужасного в том, что произошло с Twitter — после выборов и удаления постов Трампа. Он [Twitter] сделал несколько ошибочных шагов, которые позволили многим говорить: «А почему нам нельзя вас шандарахнуть?»

Для меня Трамп — не очень симпатичная фигура, но превращать его в тень, если мне не нравится его мнение и позиция — это, мягко скажем, не демократично, особенно в стране, которая является колыбелью демократии.

Пусть он говорит, пусть он имеет платформу для высказывания. Twitter сделал все то, за что у нас ругают все газеты, Первый канал, Второй, Третий — лишили возможности высказаться оппозиционным, не нравящимся тебе людям. Вот и шандарахнули.

Мы же понимаем, что вопрос перехода на другую платформу — это дело второе. Когда появится проблема с ютьюбом, здесь будет общественная дискуссия. Мне кажется, важно, кто будет спикером. Будут ли это оголтелые спикеры? Или люди, которые захотят найти какое‑то решение и объяснить тем, кто находится наверху, о громадной ошибке, которую они совершат, если ютьюб будет закрыт.

Естественно, на ютьюбе есть много контента, который не нравится власти. Но также есть место для патриотичного контента. Просто нужно наращивать его и вступать в живую конкуренцию, поддерживая эту информацию реальными делами по улучшению жизни в государстве. Все же просто.

Владимир: Раз уж речь пошла про демократию. Поп-музыка сильно демократизировалась за последнее время?

Карина: Конечно.

Баста: В каком‑то смысле от музыкантов ждут слишком многого. Допустим, ты не пошел на митинги, значит, ты не такой хороший, ты нам не подходишь. Ты пошел на митинги — ты нам подходишь, ладно. Когда тебе предлагают правила, по которым ты будешь излагать свое мнение и отстаивать свою позицию, — это неприемлемо для думающих взрослых людей.

Я не хожу на митинги по своим причинам. Когда был молодым, ходил на Болотную на митинги, стоял на Садовом кольце (имеется в виду акция «Белое кольцо» 26 февраля 2012 года. — Прим. ред.).

Мне говорят: «Почему ты не напишешь песню?» Я говорю: «У меня есть песня «Солнца не видно», и, поверьте, за 10 лет [с момента релиза] этой песни ничего особо не изменилось. Ее можно просто брать и слушать. Хотя в новом альбоме у меня есть песня… Но это никому не нужно, потому что всем оппозиционным силам нужны очень горячие заявления, которые чего‑то добавят, по их мнению. К сожалению, видимо, надо искать другой подход для решения проблем, которые сложились у оппозиции. И в каком‑то смысле оппозиция оказалась в тупике.

Сейчас непонятно, что делать. Как‑то все вроде шло-шло-шло, а потом перестало работать. Лешу [Навального] посадили, многие подались в бега, [появились] эти бесконечные уголовные дела. Естественно, общая позиция оппозиции — так себе звучит «позиция оппозиции» — немного развалилась.

Послушать первый выпуск шоу с участием Басты, Карины Истоминой и Сэма можно на Apple Music. Подробнее о концерте Басты можно узнать на «Афише».