Как появилась «Нас не догонят», одна из главных песен группы «Тату»

Через несколько недель Институт музыкальных инициатив (ИМИ) выпустит книгу «Не надо стесняться» — устную историю отечественной поп-музыки, рассказанную через 169 песен, которые знает почти каждый человек в России. Основа книги — материал журнала «Афиша» об истории поп-музыки, выходивший в 2011 году; для книги он был значительно дополнен и расширен. Тысячестраничный фолиант, над которым работала команда из двух десятков журналистов и продюсеров, редактировал бывший главред «Афиши» Александр Горбачев.

Одна из песен, о которой рассказано в «Не надо стесняться», — «Нас не догонят» группы «Тату». В день двадцатилетнего юбилея альбома «200 по встречной» «Афиша-Daily» публикует посвященную «Нас не догонят» главу из книги.

Последняя вспышка российского либерального культурного проекта 90-х, предполагавшего дерзкое исследование общественных табу, оказалась такой яркой, что заметил весь мир. Дуэт «Тату» состоял из двух подростков, до того певших в детской группе «Непоседы», — а песни им сочиняли молодые московские тусовщики-интеллектуалы: журналистка Елена Кипер, студент ВГИКа Валерий Полиенко, 18-летний композитор Сергей Галоян. Руководил всеми ими продюсер Иван Шаповалов, который тоже взялся примерно ниоткуда. «Тату» били по всем мишеням одновременно: тут и несовершеннолетние, и однополая любовь, понятая как скандал, и даже политика — еще до создания «Тату» будущая вокалистка группы Лена Катина записала с будущими продюсерами группы песню «Югославия», трагическую реакцию на бомбардировки Белграда силами НАТО весной 1999-го.

Дальше были «Я сошла с ума» и «Нас не догонят», дальше — англоязычные версии песен, первые места хит-парадов по всему миру и футболка с надписью «*** [Нет] войне!» в эфире американского канала NBC. «Тату» были, кажется, последним случаем, когда Россия манифестировала себя миру как территорию свободы, которая больше мало где возможна, — есть даже версия, что и внутренний консервативный поворот был отчасти обусловлен тем, насколько мощный эффект группа произвела на сторонников традиционных ценностей. Слишком долго все это, конечно, продолжаться не могло — в какой‑то момент Шаповалов ушел в пике прямо на глазах зрителей канала «СТС», и все последующие попытки вывести «Тату» на прежние обороты успеха не имели. Песни, однако, остались — и тоже получили интересную судьбу. Истерический брейкбит «Нас не догонят» примеряли на себя и Пугачева с Ротару, и Киркоров с Басковым, но, пожалуй, апофеозом ее приключений стала церемония открытия Олимпийских игр в Сочи, где под фонограмму «Тату» выходила на стадион сборная России: круг замкнулся, и эскапистский крик отчания превратился в гимн государственным победам.

Подробнее об этом см. в статье Иры Конюховой «„Лучше никак, но не обратно“: судьба группы „Тату“ как отражение гендерной биополитики в России в 1999–2019 годы» в изданном ИМИ сборнике «Новая критика».

Где‑то в 90-х Ваня Шаповалов приехал из Саратова в Москву искать людей, которые снимали рекламные ролики банка «Империал». Он прочитал в какой‑то книжке, что надо общаться с успешными людьми и тогда сам станешь успешным. Так мы с ним познакомились, он много рассказывал про психологию, про НЛП, [нейролингвистическое программирование], предлагал творческую помощь во всем, называл себя «пипл-хелпером».

Вскоре Ваня перебрался в Москву насовсем и устроился в крупное рекламное агентство. Мы стали часто общаться. Обсуждали массовую коммуникацию, теорию и практику рекламы, нащупывали всякие закономерности, принципы. Философствовали — то есть ходили по ресторанам. Планов никаких не было, но внимание было приковано к музыке, к музыкальным проектам. Мы разбирали их по косточкам, открывали для себя удивительные законы, восхищались тем, что звезды являются продуктом целенаправленной, разумной, точной, взвешенной и при этом творческой работы. Как и реклама, которой мы оба занимались.

Однажды Ваня предложил сделать музыкальный проект. Я разговаривал с ним недавно — он уверен, что это я предложил, но это не так важно, потому что впоследствии я попросил Ваню никогда не упоминать меня в связи с «Тату», и Ваня мою просьбу честно выполнил, он нигде про меня не распространялся. Итак, мы решили это сделать. Как? Что? С кем? Мы не только не знали ни одного ответа, но и не знали правильных вопросов. Само по себе это уже вдохновляло.

Исходно задача стояла так: сделать массовый продукт — музыкальный проект с артистом, который поет. Что поет и с каким артистом — тоже предстояло придумать. Началась системная, рациональная работа: определение целевых аудиторий, маркетинг, выведение нового продукта на рынок, но без сегодняшнего арсенала, на коленках. Дальше было ещё много поворотов, после одного из которых я вырулил из проекта. Мне показалось, что строить проект на скандале неспортивно. Сегодня я бы такой проект поддержал из принципа, потому что теперь у нас лесбиянки запрещены. Но сначала появилась другая идея, вообще не про контент, а про участника. Кто?

Познакомились с Борисом Пехтелевым, он блестяще провел кастинг. (Боря — альтист с тяжелой судьбой, который ненадолго пришел в шоу-бизнес, чтобы найти двух солисток для «Тату», автора текстов Валеру Полиенко и снова исчезнуть с радаров.) Номером один в нашем шортлисте стала некая Лена Катина. Мы ее отобрали, и на этом проект остановился. Грянул кризис 1998 года, мы потеряли работу, было не до того. Дальше — больше: в Югославии началась война. Я в ту пору был патриотом, и когда слышал байки про югославов, которые писали на майках «Русские не бойтесь, мы с вами», я чуть ли не рвался на фронт (в военкомат, правда, не ходил). Как‑то даже подрался в баре с американцем. В общем, решил выплеснуть свои чувства в песне про Югославию. Причиной моего стыда был отказ России вступать в войну — я вспомнил, как в советские времена все клялись и божились в вечной дружбе, у Эдиты Пьехи была песня про Дунай, который объединяет друзей. И что, предали друзей? Эх ты, трусливая Россия. Там у нас в песне как раз про Дунай, про предательство.

Я позвал Ваню помочь, он взялся с энергией, просто молодец, благодарен ему. Мы действовали так же четко: разбирали аудиторию, послание, приглашали поэтов, долго работали с ними, сами кое‑что дописали. Музыку написал я, разумеется. Я блестящий мелодист, тут вопросов не было. Кто споет? Я с самого начала представлял, что будет солист мальчик и детский хор, раз уж это обратка советской песне, классика жанра. Но кастинг мальчиков закончился ничем, и тут я вспомнил, что был у нас проект с лолитами. Нет мальчиков — значит будет девочка. Позвонил Лене Катиной, она с первого дубля спела так, что мы с Ваней расплакались. И вот эта единственная фонограмма, техническая, эскизная, впоследствии ушла в народ.

Прошло двадцать лет, и кто‑то из друзей сказал мне, что в Сербии все знают и поют «Югославию». Я не поверил. Но потом спросил таксиста, который оказался разговорчивым сербом, включил ему, он обрадовался и чуть не заплакал — говорит, да, это народная югославская песня, ее все знают. А тогда я отдал файл Ване, и он поехал по радиостанциям и друзьям-патриотам — откуда‑то у него были уже связи, я запомнил только Охлобыстина, очень он на него надеялся. Не взялся помочь никто. Зато один из знакомых предложил Ване бюджет, чтобы сделать проект с этой девочкой, которая спела.

Мы возобновили работу. Боря привел Валеру Полиенко, гениального поэта из Таганрога, я с ним сильно подружился. Потом вдруг Ваня забеспокоился, что артисты, ставшие звездами, норовят уйти от продюсеров, и поэтому продюсеры делают группы артистов — один уйдет, бренд останется у продюсера. И предложил взять для балласта еще одну девушку из того шортлиста. Следующей была Юля Волкова. Они с Леной встретились у меня в студии и оказались знакомы — вместе пели в «Непоседах». Я успел написать три песни, когда знакомая Вани, Лена Кипер, придумала припев: «Я сошла с ума, мне нужна она». И Ваня предложил, чтобы Лена и Юля спели от себя, изобразив лесбиянок.

Образ целующихся девочек в школьных юбочках был придуман авторами скандинавского фильма 1998 года «Fucking Åmål», который у нас был переведен как «Покажи мне любовь». Ваня — большой молодец, он соединил много линий напряжения в своем проекте, это блестящая работа. Автора должно быть очень мало, только тогда проект приближается к великому. В «Тату» автора не было, его придумала жизнь, и Ваня был дирижером этого чуда. Дальше у меня информация только общедоступная.

Я люблю приводить в пример известные кадры девушек, которые в истерике бросаются на решетку на концертах The Beatles. Если взять одну из них за плечи, потрясти, попросить успокоиться и утереть сопли, а потом спросить, что ей нравится в этой песне, почему она прыгает на решетку, то, скорее всего, она ответит: мне понравилась вот такая-то строчка или вот такой‑то мелодический ход. Да?.. Или все-таки вряд ли? Музыки никакой не существует, сама по себе она никому не нужна. Точно так же не существует поэзии и профессиональных авторов. Существуют только герои. Тебя не сделает героем профессиональный автор. Только ты сам. «Тату» выстрелили, потому что попали в точку: оказалось, что мир ждал такого проекта с двумя девочками-подростками, поющими о любви. «Тату» выстрелили, потому что у них не было профессиональных авторов, автором была сама жизнь. Но тут, конечно, нужен дирижер. Все оказались на своих местах — Лена и Юля, Ваня, Валера, Лена Кипер, Серега Галоян. Не уверен в подобном успехе каждого по отдельности, но все они большие молодцы, это факт.

Интервью: Евгения Офицерова

Войтинский давал интервью письменно

Песню «Нас не догонят» написал Сережа Галоян, при­мерно тогда же, что и «Я сошла с ума». Она была как продолжение истории, вторая серия: сначала мы сошли с ума, а потом мы решили убежать, и нас никто не догонит. Вторая серия.

Очень хорошо помню, как она записывалась, потому что Юльке надо было орать эти безумные ноты страшно сильным голосом, на которых она тогда сорвала себе глотку. И еще я приводила туда половину своего класса, потому что для ремикса нам нужно было записать хор «мальчиков-зайчиков» — чтобы люди просто прокричали «нас не догонят». И съемки клипа я тоже помню отлично, потому что это был какой‑то кошмар. Ужасно холодно, февраль, –20. У нас был человек, который нас перед съемками закалял: мы с ним бегали в парке зимой — сначала в куртках, потом только в свитере, потом уже до футболок раздевались. И эта огромная фура-бензовоз, и снег в лицо — какое‑то безумие. Я помню, у нас лица были обмороженные, щеки — красные, горят. Мы потом ходили в сауну, прыгали в снег… и я даже не заме­тила, что снег был покрыт коркой. Я потом зашла в баню, и Юлька мне говорит: «Лен, а почему у тебя все тело исцарапано?» Оно реально все в кровоточащих царапинах было.

Я вообще считаю, что это совершенно гениальное творение, и не зря песня была очень долгое время гимном даже этих… Ну, как они называются, которые гоняются на машинах? Cтритрейсеров! И до сих пор я даже иногда, когда по Москве езжу, вижу машины с табличкой «Нас не догонят». А главное — она оправдала себя, потому что действительно нас еще никто не догнал.

Учитывая наш имидж, то, что мы позиционировали себя как люди, выносящие проблему однополой любви на всеобщее обозрение, то «только без них, только не с ними» — это только не с теми людьми, которые все еще отказываются это воспринимать, угнетают, гнобят представителей гей-сообщества.

У нас очень многое было провалено, к сожалению, потому что… По-видимому, Иван не смог пройти через медные трубы, и слава вскружила ему голову. Я думаю, он переоценил значимость и свою, и нашу, почувствовал себя богом. Это было очень неправильно — а мы, к сожалению, были слишком юны, чтобы как‑то влиять на ситуацию. Потому что для нас Ваня — это было все. Человек, который нас сделал, создал, и мы никак не могли его ослушаться. Когда началась «Поднебесная» (В 2004 году на СТС выходили реалити-шоу «„Тату“ в Поднебесной»: предполагалось, что его итогом станет записанный на глазах у телезрителей в студии в гостинице «Пекин» новый альбом группы. В итоге, однако, съемки закончились тем, что участницы «Тату» объявили о том, что уходят от Шаповалова — Прим. ред.), начался совсем кошмар, потому что все эти наркотики, все эти люди, которые приходят и хотят получить кусок славы, кусок человека, падают ему в ноги и говорят: «А-а-а-а! Ты — бог! Ты — гений!» Конечно, если нет внутреннего стержня, крыша начинает ехать. И она, в конечном итоге, уехала.

Интервью: Павел Гриншпун

Интервью было взято в 2011 году

— Я поставил клип «Нас не догонят» своим дочкам, семи и пяти лет. И они были изумлены. Ничего не поняли, что происходит. Они меня спрашивали: «Куда они убежали?»

— Ну, к аэродрому. Как [соавтор текста песни] Лена Кипер написала.

— Второе, что их волновало, — почему машина едет без водителя, а они наверху?

— Вот умницы, а. Ну это такое… Вообще что касается произведения, ***** [черт возьми], поп-культуры: в «Нас не догонят» мой любимый момент — как Шаповалов исполнил роль рабочего, которого сбивает бензовоз.

— Он там постоянно куда‑то улетает.

— Да, вот эта роль, она прекрасна. А так песня… В английском переводе лучше. Мне эта песня не супер как нравится. Она рассыпается, она мне не кажется цельной.

— Почему? Это же самый хит был.

— Первый хит был «Я сошла с ума». Она сильнее намного.

— А как сочинялась «Я сошла с ума»?

— Хрен его знает как. Как‑то сочинилась. По системе Станиславского. Видишь девочек, представляешь, выходишь на улицу, смотришь, как они себя ведут. Знаешь, как в Щепкинском училище тебе говорят — выйди на улицу, сделай этюд «Кондуктор». Вот я и сделал.

— А Шаповалов давал задания, какие делать этюды?

— Нет, конечно. Он давал девочкам. Надо сказать, что Ваня вообще очень… Мне кажется, он как мотылек. Взле­тел и ошеломился от всего этого. Первая история про Ваню у меня любимая — у него стояло пианино. И он научился играть «Крейсер „Аврора“». Научился — а публики нет. Играл и бегом на балкон — есть публика? Нет? Вторая история: он в детстве боялся, думал, что яичница-глазунья живая. Шкварчит. А третье — когда он работал в военкомате, было Рождество, и пришел к нему человек и попросил освобождалку от армии. Ваня говорит: «А вот можешь гуся мне принести? Рождественского». И чувак принес ему гуся через пару часов. Шаповалов же Поднебесный сейчас. Он себе такую фамилию в паспорте сделал. Я люблю его за такие поступки.

— А какие у вас тогда были отношения с девочками, дружеские?

— Они для меня такие молодые. Я себя ощущал как пионервожатый, поехавший в лагерь. Ну, может, и не со­всем так, но почти. Я с ними, к сожалению, проводил даже слишком много времени, как я сейчас понимаю.

— Очень приятно, что это стало международно вос­требованным. Звучало во всем мире. Совершенно другие масштабы.

— Ну ламбада звучала во всем мире. И **** [какая разница]? Какого рода эта приятность должна быть? Я был рад, когда узнал, что педагоги русского языка начали больше получать за границей, котироваться. Налоговой инспекции, опять же, я много денег отдал. Хер его знает. Нет, ну приятно, конечно. Те года были шальные, но они заканчивались. Рейверские, наркотические, ******** [отличные] года. Институт мы заканчивали. Уже семьи. Все такое. Вторая молодость началась попозже, чем эта песня. Она началась, когда закончились деньги за эту песню и кокос. Началась здоровая жизнь. Бокс и так далее.

— А кокоса было много в то время?

— Кокоса было ***** [очень много]! Я как‑то года на два вышел за хлебушком из‑за этого препарата. Сейчас бы я по-дру­гому поступил. Сейчас… Если бы я знал, как в мире дела обстоят, у меня сейчас было бы 25 детей. И миллионы долларов.

Интервью: Павел Гриншпун

Интервью было взято в 2011 году

— «Нас не догонят» — это был второй большой хит «Тату».

— Это была шестая или седьмая готовая песня. Сначала была «Югославия» с одной Катиной, была песня «Досчитай до ста», потом «Робот», «Скажи, зачем я жду звонка», а потом уже «Я сошла с ума» и потом «Нас не догонят».

— И сразу было понятно, что это всем хитам хит?

— Да. Сразу. Автор музыки Сережа Галоян принес демо мелодии — и сразу в моей голове как‑то это уложилось, сразу я увидел, как ее нужно делать. В этом слове «нас» было то, что объединяет. Стадион был в этом «нас». Я не видел этот стадион, конечно, таким уж большим, но стадион увидел сразу. И еще этот брейкбит. До этого он жил только в андеграунде, даже у The Prodigy, а вот этой песней я сделал брейкбит попсой (смеется).

— То есть ритмическая идея была ваша?

— Да. Идея. Но рисовали ее [сопродюсеры песни Алексей] Хардрам и Женя Курицын. Сережа давал темп укладки — современный, школьный, он был мостиком к аудитории. Сережа был совершенно без опыта, и мне именно это нужно было. То есть в темпе я слепо ему доверял, темп — это то, как стучит твое сердце, понимаешь? У всех людей оно по-разному стучит, у разных поколений оно стучит по-разному. У школьников оно стучит по-другому, чем у взрослых людей. И когда песню пишут взрослые для школьников, школьники не верят. Чтобы писать песни для девочек в исполнении девочек и не ошибиться, нужен был проводник. Проводником к девичьему была Лена, а проводником к школе был Сережа. В таких моментах я им доверял, приходилось себя ломать, чтобы не сломать что‑то большее. А все остальное — запись, сведение, форматирование, соединение, аранжировки, корректировка мелодии, бэки ― я забирал и никого не пускал.

— В «Нас не догонят» текст Валеры Полиенко.

— Да. И как мы с Леной не пытались испортить припев, никак у нас не получалось — Валера не дал (смеется). Мне не хватало провокации в припеве: «небо уронит ночь на ладони», ну что за поэзия? — думал я. То есть образ прекрасный, но после «Я сошла с ума» мне было недостаточно этого, градус провокации хотелось увеличивать. В «Нас не догонят» протест сохранялся, а вот этой провокативности не было. Поэтому я пытался менять опорные строки — мы с Леной вертели и так и так, в результате я добавил в куплет чего‑то; Валера нехотя так согласился. Многие строчки в других песнях я выкинул, вы их не услышали, а вот в этой песне припев не получилось поломать, что‑то уберегло (смеется).

— Я слышал, что на самом деле Лена Кипер издавала на записи вот эти высокие и резкие звуки, а Юля их не могла спеть. Это правда или нет?

— Нет. Такого не помню. Лена Кипер была до этого корреспондентом программы «Впрок» и пела романсы (смеется). Вокал писался на трех студиях, и потом еще что‑то дописывали, переписывали. Волкова и правда не сразу открылась.

— В итоге в авторах песни указаны все четверо — вы, Кипер, Полиенко, Галоян.

— Когда я всех указывал — поступил просто, указал по правилу ледокола: знаешь, все пополам, всем поровну. И это единственно правильный подход.

— Насколько это все-таки было коллективное творчество? Или все-таки вы ими дирижировали?

— А дирижирование не исключает коллективного творчества. Была стопроцентная подчиненность результату. При этом какой будет результат ― никто не знал, и на два шага вперед я не видел, поэтому шел по наитию, по ощущению, куда толкало. Все интуитивно. Конечно, ты просчитываешь, пытаешься что‑то планировать, но следующий день рушит все твои просчеты, и ты вынужден просчитывать по-другому. И так — каждый день. Поэтому только на один шаг вперед.

— Вы мне писали, что образ рабочего в клипе, которого вы сыграли, возник «как предчувствие». Что имелось в виду ? Предчувствие чего?

— Того, что несущаяся вот эта махина ― она этого рабочего сбивает. А если ты что‑то делаешь искренне, то в любом случае какие‑то моменты предчувствия заложены уже. Видишь? Весь я теперь переломанный… (смеется). Программа, это программа, она просто отразилась в этом клипе. Программа была глубже. Я жил этим проектом, и роль строительного рабочего, который дорогу для этой махины строит, чтобы она ехала, она была органична. И я допускал, что она его собьет. А то, что так и получилось, — это уже другая история. «История одного поцелуя» — название книги об этом всем, которая, надеюсь, когда‑то будет дописана.

Вообще, для этого клипа я фактически взял цитату из фильма «Поезд-беглец» Андрея Кончаловского. Там заключенные едут на крыше, а тут две девочки несутся на крыше бензовоза без водителя — это еще сильнее, это звонче. Но все равно — такой привет Андрону! Это один из моих любимых фильмов. И я, конечно, от этой цитаты не смог уйти. С моей стороны это такой римейк.

— Если обороты смотреть, «Нас не догонят» — это главный хит?

— Зависит от территории. На Западе — «Я сошла с ума», в России — «Нас не догонят». Вот и вся разница! Здесь это соединилось с волной патриотизма. А там все эти волны давно прошли, и ценится больше искренность и оголенность человеческих отношений.

— А вам неприятна такая трансформация? Перенос подросткового протеста против общества, взрослых, в патриотическую плоскость, на открытие Олимпиады в Сочи?

— В любом случае, когда твоя песня звучит, ничего плохого в этом нет. То есть скажу так: вот был проект, который в другой ситуации не был поднят на знамя, а когда понадобилось для Олимпиады, как у нас это часто бывает — да, мы можем повесить и радужный флаг, если надо (смеется). Можем и под белым пройти. Это, кстати, очень сильно. Вот когда в Токио прошли под белым флагом — почти никто не заметил, а в этом будущее. Будущее вообще цивилизации — общий флаг: белый там или синий. И тогда нам выпало решать — отказаться от своего и пройти под белым. И многие на это смотрели, как на национальное унижение… И было много споров — пускать спортсменов или не пускать. Решение принималось мучительно, и в этом была еще и провокация. Не знаю, кто там на что повлиял в результате, (я почему‑то думаю, что Кабаева, ха-ха), но ценность отдельного человека — спортсмена — впервые оказалась выше государственной символики. В этом и была главная победа.

— Вокруг «Тату» же в какой‑то момент стали крутиться политики…

— Я им понадобился. Музыка — хороший повод зайти в любую страну с парадного хода. Тебя красиво принимают, если ты с музыкой. С нефтью — ну это другой вход, там грязно бывает. А музыка открывает двери и стелет ковровые дорожки, и эти ребята это прекрасно понимали и чувствовали. Но это уже другая история — «История одного поцелуя».

Интервью: Павел Гриншпун