Его история уже стала мифом: сын бедных родителей из Ганы растет в Лондоне в окружении умных книг, а свободное время коротает с пианино. Он ни с кем не сближается и ни к кому особенно не привязан, мыкается по самым печальным кварталам Лондона и больше всего любит поэзию романтиков. Сбежав из Лондона в Париж в 19 лет, начинает петь в переходах метро, перебивается случайной работой и ночует по углам — мелочи в кепке хватает, чтобы свести концы с концами. В метро мимо него проходят продюсеры — так появляются первая EP музыканта и внезапный эфир на телевидении, после которого его хлопает по плечу сэр Пол Маккартни и приглашает на выступление Бьорк.
Где в этой отшельнической истории мифотворчество, а где факты — невозможно разделить, что в истории о поэте и не требуется. Очевидно, что диккенсовский мотив в биографии Бенджамина Клементина нужен в первую очередь медиа: сам певец злится, когда о его трудном прошлом спрашивают чаще, чем про песни. Но в образе самоучки из полунищей религиозной семьи, который возвращает Шопена и европейскую поэзию на радио BBC, — весь абсурд круговорота современной культуры, где в роли источника вдохновения вместо твоего района или окружения обнаруживается книжка из муниципальной библиотеки или надрывное признание «Я ни о чем не жалею» Эдит Пиаф. Песни Клементина будто бы составлены по правилам детской игры: загадываешь желание, вытаскиваешь произвольную книжку в библиотеке, называешь страницу и строчку — получается история, в которой нет высокого и низкого, а есть только человеческое.
Бенджамин редко рассказывает о детстве: родители после развода скорее выживали на невыносимых работах для мигрантов, чем были наставниками для пятерых детей. В школе его дразнили «педиком» за андрогинность и привычку читать: по простым понятиям лондонских окраин, оба свойства — стопроцентный природный дефект. Уставший, не слишком счастливый и живший в одном из самых депрессивных районов Лондона, где «половина беременны, а вторая половина — на пособии», он наскреб денег на ближайший рейс лоукостера easyJet, чтобы оказаться в Париже (это был первый попавшийся город) и начать жизнь с чистого листа. Через пару дней он выкинул телефон на площади Клиши, понимая, что ему некому звонить. За несколько лет он так и не выучил французский язык и не подружился ни с кем надолго.
Картинка того, как бродяга становится певцом, поднявшись на холм Монмартра и увидев Сакре-Кер, покажется надуманной — но именно это и произошло. Вчерашний бездомный попадает на обложки, хотя продолжает надевать костюм на голое тело и выступает преимущественно босиком: в момент триумфа Канье Уэста и его сарказма в «Famous» есть тот, кто может спеть коэновскую «Hallelujah» и действительно иметь это в виду. Вот он — человек, который упал на Землю с новыми песнями невинности и опыта, напоминающими и жовиального Нэта Кинга Коула, и парящего в иных сферах Энтони Хегарти.
Неприкаянность — его второе имя: Клементин спокойно рассказывает о том, как одиночество и скитание по городу без цели необходимы для брожения ума: «занят бездельем, играю словами» — из такого сора и появляются стихи, и здесь нечего стыдиться. Мыть посуду в отелях Парижа, как Джордж Оруэлл, совершенно не обидно и куда менее травматично, чем быть лондонской моделью Abercrombie & Fitch, что Клементин тоже попробовал и до сих вспоминает об этом неохотно. Скулы и прическа Грейс Джонс, черная кожа, лаконичный стиль делают Клементина идеальным объектом для наблюдения, о чем он явно осведомлен, — тексты его песен идут бок о бок с фотосессиями, где внешность становится аккомпанементом интимных признаний.
В Париже Бенджамин Клементин пел в переходе соло а капелла — на инструменты у него денег не было. «Пение в переходе учит скромности и доброте к людям», — говорит он в интервью и добавляет, что публика на его концерте — часто те же самые люди, кого он мог встретить в парижском метро на второй линии, и это успокаивает. Когда жизнелюбивый город потрясут теракты, молодой голос современного мультикультурного Парижа будет продолжать петь и выступать здесь, вспоминая, что город, воспитавший его, — в первую очередь место с чувством собственного достоинства, где любят музыку, умеют печалиться и радоваться вместе. Там он придумает один из своих хитов «London» — о возвращении на родину, где строчка «London calling» будет звучать не торжественно и самоуверенно, как в гимне The Clash, а как в песне про далекий дом, куда и радостно, и боязно возвращаться. Но Бенджамин Клементин вернется, Лондон станет ближе и теплее — с контрактом EMI, солд-аутами в концертных залах мировых столиц и той же замкнутой жизнью артиста.
Сторонившийся одноклассников и влияния хип-хопа и RʼnʼB, Бенджамин и сейчас бродит в бермудском треугольнике лучших фортепианных авторов — Шопена, Равеля и Сати. Его конек — интуиция и жадный поиск: видно, как совсем молодой парень, гипнотизированный Antony & The Johnsons, постепенно открывает для себя мир Скотта Уокера и Джонни Кэша, постигает Ника Кейва и Тома Уэйтса и влюбляется в британского классика Воана-Уилльямса и его «Взлетающего жаворонка». Певец явно находится только в начале своего пути, умеет впитывать, смотреть во все стороны сразу и искренне любит классические (или старомодные) вещи, которые затерялись на отмели доминирующей поп-культуры. Легендарный музыкант Дэвид Бирн перед интервью с Клементином рассуждает, что самообразование певца — его способ задавать вопросы о том, как жить в мире, который окончательно утратил смысл.
В парижском метро он по-своему пел Боба Марли на гитаре, а в концертном зале под софитами перекладывает классику Хендрикса на рояль — с присущим ему сомнением, стенаниями и наговором, без куража, который в манере Хендрикса напрасно пытаются воспроизвести другие исполнители. Парижское томление и сплин, которые так непринужденно женит французский шансонье Жак Брель, тоже заимствуются Клементином мягко и без фальши. Если вы видели плачущего Бреля на видеозаписях, то моментально уловите сходство пауз, спотыкающегося ритма и контрапункта: его песни — это продолжение сбивчивой речи, поэзия и мелодрама с поддержкой фортепиано. В стихах Клементина отчетливо слышится максимализм другого трубадура — трагического фолк-певца Тима Бакли. Но самая очевидная аналогия для Клементина, безусловно, Нина Симон, прошедшая путь от обычной пианистки и стеснительной исполнительницы чужих песен до автора-суперзвезды.
Шторм, томление и упоение, с которыми Бенджамин Клементин поет «Я не жалуюсь», — той же природы, что и «Мне хорошо» Нины Симон: «хорошо», пережитое на пределе, которое в любой момент может опрокинуться в разочарование и горечь. Романтическая поэзия учит, что крайности неизбежны и бояться их не стоит. «Избыток скорби смеется. Избыток радости плачет», — написал кумир Клементина Уилльям Блейк: спустя триста лет пламенеющий голос Клементина подхватывает его манеру просто и емко рассуждать о радости беспечной и ночи бесконечной, которые подчас неотделимы друг от друга.
«Рай — другое название любопытства», — рассказывает поэт и певец, вспоминая о том, как подростком читал Канта, чтобы выбраться из окружающей его бедности и предрешенности. Его сборник стихов «Through the Eyes of a Wild Greyhound» готов к публикации, и в мысленном соседстве с Томасом Элиотом и Сильвией Плат Клементин чувствует себя едва ли не более спокойно, чем на сцене с наградой за музыкальный альбом. Он вспоминает, как Библия была для него сборником увлекательных историй и дорогой к мировой литературе — «Хроникам Нарнии», трактату Джона Локка «Опыт о человеческом разумении» и жизнерадостным стихам Кэрол Энн Даффи о моряках, меняющемся пейзаже и братьях наших меньших. Что больше повлияло на него — арфы Джона Китса, «Человеческая абстракция» Блейка или французские шансонье, — Клементин не знает, но с готовностью цитирует всех, подразумевая, что поэзия вообще — состояние души примерно про одно, невыразимое и поэтому постоянно нуждающееся в новых словах и названиях.
«Когда я перестаю петь, снова становлюсь стеснительным», — говорит Клементин о концертах. На сцене он чувствует себя «всесильным животным рядом с другими животными» и сравнивает себя с Арнольдом Шварценеггером. У Элиота есть прекрасное сочетание слов «сосед сердца твоего» об эмпатии и подсознательном понимании — и когда Клементин садится за рояль, ты ощущаешь смысл этой фразы: типичные мысли из собственной головы постепенно обретают форму вовне — и дело здесь не отдельно в музыке, словах или голосе, а в инстинктивном соединении всего одновременно. От очевидного до невероятного — один шаг босиком.
На Пикнике «Афиши» выступят: The Chemical Brothers, «Ленинград», Oxxxymiron, Neon Indian, Skepta, Бенджамин Клементин, Эдриан Янг, Temples, «Не твое дело», Омар Сулейман, Mujuice, Shawn Lee & The Soul Surfers, Tesla Boy и Манижа. Билеты в предварительной продаже стоят 4000 рублей. Купить электронные билеты можно в приложении «Афиши» для iOS, Android и Windows Phone и у партнеров Пикника «Афиши» — на «Рамблер/Кассе» и «Партер.ру». Следите за новостями Пикника на сайте, в фейсбуке, «ВКонтакте», твиттере и инстаграме фестиваля.