Джулианна Барвик «Я сочиняю песни почти без слов, а если они и есть — то их сложно расслышать»

— Вы росли в Луизиане, Миссури, Оклахоме — штатах, про которые у нас мало кто понимает. Каким было ваше детство?

— Очень обычным. Провинциальным. Американским. В Луизиане и Оклахоме я жила в больших пригородах — вокруг была одна субурбия, ничего интересного. А вот в Миссури у нашей семьи была своя земля, мы выращивали овец — и там было все совсем по-другому.

— Ваш отец пастор, а мама пела гимны в церкви. Как на вас повлияло приходское пение?

— Напрямую. Из него вообще выросла моя музыка. Когда я росла, то пела в церкви по три раза в неделю — в общем, сами можете додумать, насколько такие вещи остаются с тобой. Гимны объединяют очень непохожие людские голоса, заставляют их сливаться в единый строй — и это невероятно. Хор вообще моя большая любовь.

— А христианство вообще для вас важно?

— Нет. Совсем.

— Я почему про все это спрашиваю. Когда я слушаю вашу музыку, то у меня перед глазами встает определенный ассоциативный ряд — широкие прерии, уходящие за горизонт луга, пресловутые открытые нараспашку американские просторы. Это я домысливаю сам. Или вы правда что-то такое имели в виду?

— Я думаю, что-то в этом есть. Мой альбом «The Magic Place» назван в честь того самого места, где я росла в Миссури. Там я жила с 8 до 13 лет — в этом возрасте в сердце и в память впечатываются самые сильные эмоции. Как раз эти эмоции у меня связаны с природой Миссури и абсолютно беззаботным детством, постоянным смехом, дурачеством, счастьем. Эти вещи словно слились в одну. Конечно, при записи музыки я опираюсь не только на память — иначе все мои песни звучали бы скучно, — но вот те годы в Миссури точно навсегда останутся со мной.

— А какие у вас вообще любимые на свете места?

— Я честно скажу: чуть ли не самое классное, что есть в жизни музыканта, — постоянные путешествия. Я за последние несколько лет побывала в таких местах, о существовании которых не подозревала. Повсюду, везде — очень разная топография, меня это интригует. И все очень и очень красиво.

— Я ожидал, что вы скажете про Лиссабон. Вы часто упоминаете о своей привязанности к этому городу. И он вас явно продолжает будоражить. «St. Apolonia», первую песню на вашем новом альбоме, вы назвали в честь местного вокзала.

— Лиссабон — да, это очень важный город. Но у меня очень личные и очень особенные с ним отношения. Это тот город, куда я вообще в первый раз выехала из Нью-Йорка в самом начале своей карьеры — меня туда позвали играть в 2007-м, когда никто еще не знал, кто я такая. Так что, конечно, это один из самых любимых моих городов, но там пересекается и природа, и люди, и моя собственная жизнь.

— Вернемся к разговору об интерпретации. Вы пару лет назад сказали, что вашу музыку каждый волен воспринимать, как хочет. Насчет «Will» это тоже верное утверждение?

— Да, конечно. Я же сочиняю песни почти без слов, а если они и есть — то их сложно расслышать. Поэтому каждый может вкладывать в мою музыку какие угодно смыслы. Когда со мной о ней говорят, то обычно как раз рассказывают, что в ней услышали, — вот вы, например, сделали то же самое.

— Бывают случаи, когда вашу музыку интерпретируют так, что вы понимаете — да, именно про это мои песни?

— Нет, такого не случается. Но бывает, что люди слушают мою музыку в довольно необычных обстоятельствах, с которыми я никогда сама бы не стала ее ассоциировать. Скажем, не раз и не два мне рассказывали, что под мои записи легко писать всякие научные работы или даже художественную прозу. Еще мне иногда пишут страдавшие бессонницей люди, которых мои песни вылечили. Вообще, это вряд ли бы многие сочли за комплимент, но мне приятно.

— А приходилось вам слышать какое-нибудь совсем абсурдное толкование ваших песен?

— Ох. (Долго думает.) Нет, такого никогда не было. Я даже жалею, что у меня нет какой-нибудь клевой байки в ответ на такой вопрос! (Смеется.)

— Над предыдущей вашей пластинкой, «Nepenthe», вы работали вместе с различными исландскими музыкантами, а на «Will» снова вернулись к тому, что было раньше, — сделанным почти самостоятельно записям. Почему такой поворот?

— Вы не подумайте, что я люблю одиночество. Наоборот, я комфортней чувствую себя в обществе друзей, знакомых, да и вообще людей в принципе. Мне просто удобней сочинять одной. Я могу десять часов подряд проработать в студии, но потом мне обязательно нужно с кем-то увидеться, провести вместе время, поболтать. Часть «Will» я записала в полном одиночестве в студии на севере штата Нью-Йорк, где провела целую неделю. Вот это было испытание — я чуть не свихнулась.

— Вы за свою карьеру выступали в очень разных пространствах — от церкви до Нью-Йоркского музея современного искусства. Где вам комфортней всего?

— Все равно. Я недавно выступала в клубе в Брайтоне — и там было очень круто. На Way Out West в Швеции мне устроили концерт в церкви — и это было тоже невероятно. Я убедилась, что моя музыка работает вне зависимости от пространства, в котором звучит. Главное — настрой.

— А про Москву, что думаете? Там ваша музыка зазвучит?

— Конечно. Кстати, для моего концерта у вас сделали очень классный постер — предайте спасибо тем, кто его сдизайнил.