Грусть Киркорова, подстава от Окси*: изнанка музиндустрии глазами Рустама Киреева

Конец 1990-х. Где все слушают музыку? На радио. Там работает вчерашний школьник Рустам Киреев.

Проходит десять лет, 2007-й остался за спиной, вот-вот наступят интригующие 2010-е. Где все слушают музыку? На телике. Там работает бывший радиоведущий Рустам Киреев. Сперва музыкальным редактором на VH1, позже — на «Муз-ТВ» и кабельном MTV, где он отвечал уже и за связь с артистами.

Мотаем еще на десятилетие вперед. Где все слушают музыку? 2017 год уже случился и принес с собой стриминговую революцию: все начинают слушать музыку онлайн абсолютно легально. Как вы поняли, к концу 2010-х Рустам Киреев уже работал с артистами в Spotify, который только готовился к выходу на российский рынок.

Три абзаца выше — это очень краткая история развития музыкальной индустрии в России за последние двадцать пять лет. Так вышло, что Рустам Киреев все это время изнутри наблюдал за тем, как музыкальный мир меняется, развивается и превращается в одну из самых успешных сфер индустрии развлечений. Радиоведущий, музыкальный блогер и редактор. Менеджер по работе с артистами на музыкальном ТВ. Человек, в том числе запускавший Spotify в России, а после ухода стриминга из страны — важный участник вечной музыкальной гонки «„Яндекс“ против VK». Рустам два года отвечал в Яндексе за работу с артистами во всей экосистеме сервиса. А сейчас ведет еще и телеграм-канал Rust Never Sleeps c инсайдами и инсайтами про миры музыки и рекламы.

Ниже — наш огромный диалог о том, как музыкальный мир менялся, подстраивался под новые времена и учился ладить с музыкантами, которым сегодня ты очень нужен, а завтра про тебя уже никто не вспоминает. А также — корпоративные войны, Яна Чурикова как лучшая классуха и мир «Черного зеркала», который намного ближе к реальности, чем вы думали.

Вот лишь малая часть того, что вас ждет:

— Рустам попал на магнитогорское радио в 17 лет;
— истории про эпоху мини-дисков и мира, где про музыкантов можно было узнать только из печатных журналов;
— Филипп Киркоров обижался на «Муз-ТВ», а канал давал премию клипу, который никогда не был в эфире;
— MTV 2010-х как кайфовый школьный междусобойчик, цель которого — «реанимировать труп»;
— Оксимирон** не сдержал слово пацана;
— артисты угрожали убрать каталог со Spotify, потому что завидовали Монеточке*.

— Сейчас ты уходишь из «Яндекса», где проработал почти два года. Почему?

— Если быть совсем откровенным, мне не хватало власти, которая до этого была у меня в Spotify. Уж слишком много согласователей сверху. В какой‑то момент я понял, что тупо занимаюсь чужим волеизъявлением. А когда ты чувствуешь, что твоя экспертиза особо никому не нужна, то лучший способ — это самоустранение. В этом есть и моя ошибка: структурно в Spotify у меня была позиция «CEO минус один», в «Яндексе» — «CEO минус два». Я добровольно согласился на этот даунгрейд, не предполагая, что пропасть в этом огромная.

Но мы с «Яндексом» расстаемся в прекрасных отношениях. Это решение, которое зрело во мне определенное количество времени. Чтобы быть успешным в любой корпорации, нужно быть не просто хорошим работником, а преданным солдатом. И это классно, когда тебе 20 или 30 лет. Но когда тебе немного за 40, происходит переоценка ценностей: ты понимаешь, что уже не можешь работать в ритме, к которому привык и который необходим большой корпорации. Когда ты посвящаешь все свое свободное и несвободное время работе, все время привязан к своему гаджету, все время в телефоне, потому что может возникнуть любой вопрос, на который ты ответственно должен ответить.

Я отвечал за работу с артистами во всей экосистеме развлекательных сервисов, не только за музыку. Соответственно, и запросов было очень много, как и рабочих чатов. Я работал и в выходные, и в праздники. И когда на второй год работы понял, что мы заходим на новый круг и вряд ли случится что‑то более интересное, чем уже отработанное, стало ясно, что пора что‑то менять.

И я оказался в точке, когда понял, что хочу поставить на паузу работу со стримингами и корпорациями, чтобы успешно заниматься вещами, которые приносят мне удовольствие. Дело абсолютно не в «Яндексе», там работают прекрасные люди. Мне просто не хотелось вариться в том же темпе, что и раньше. Поймал себя на том, что не успеваю тратить деньги, которые зарабатываю.

— Куда ты уходишь?

— Мне предложили стать директором по креативу и контенту в одном стартапе, который входит в структуру большого рекламного агентства Media Instinct Group. Креатив всегда был мне интересен, но основополагающим в принятии решения было то, что оно поступило от Ильи Алексеева, который возглавлял российский Spotify. Мы сделали много интересного за короткое время в «Спотике», поэтому я долго не думал.

Я всегда считал себя креативным человеком: где бы ни работал, вносил креативную историю в создание разных кампаний. И сейчас от меня не требуется ничего другого. Для меня это абсолютно новый мир, в котором много интересного. И я не прощаюсь с артистами, моя деятельность будет и дальше связана с ними. Только теперь я помогаю им зарабатывать не с помощью стримингов, а на контрактах с брендами.

— Ты описываешь рынок, который сильно развивался до 2020 года, а потом за пару лет откатился в зачаточное состояние. Какие ты видишь перспективы?

— Я точно не чувствую дефицита. Все нацелены на то, чтобы работать и выручать друг друга. Конечно, сузились круги и брендов, и артистов. Но рынок по-прежнему живой — людям есть что предложить друг другу.

— Как ты попал в музыку?

— Я родился и вырос в Магнитогорске. Первым местом, куда упала моя трудовая книжка, стала радиостанция MRC. Мне было 17 лет, я только закончил школу и услышал по радио объявление о том, что они набирают новые голоса. У нас было не так много радиостанций, поэтому для меня это было окошко в мир современной отечественной музыки: «Мумий Тролль», Земфира* и так далее. Мы даже закупали «Чартову дюжину», потому что иначе в Магнитогорске ее было не послушать. Получали диски с программой с задержкой в пару недель, но внимательно все слушали.

А люди, которые руководили MRC, потом переехали в Москву и запустили радиостанцию «Шансон». Тогда для меня это было очень странное решение, а сейчас хорошо его понимаю. Они пару лет занимали первые места во всех рейтингах по аудитории.

— Как это выглядело? Заходит 17-летний вчерашний школьник и говорит: «Хочу у вас работать», — и его берут сразу?

— Я был предельно откровенен и сказал, что хочу попробовать. Они послушали мой голос, пообщались со мной. Я достаточно быстро сел в эфир. Сперва меня ставили работать в ночь, что не очень нравилось моим родителям.

Технически это была эпоха компакт-дисков, у нас была огромная коллекция. Периодически они заедали и случались факапы. А рекламу мы ставили с мини-дисковых проигрывателей. Был квест: сидишь у микрофона, надо что‑то связано говорить, а параллельно успеть зарядить компакт-диск с музыкой и мини-диск с рекламой, чтобы не было дыры в эфире. Ты понимал, что намного важнее, чтобы реклама вышла в правильное время, а песня может и заесть.

Позже я перешел на дневные эфиры, там добавилась сложность с общением в прямом эфире: всегда нужно было следить за тем, чтобы диалог был интересен не только тебе, но и всем слушателям. К нам приходили и артисты. У нас была и Земфира* на волне успеха первого альбома, и много зарубежных артистов уровня Dr. Alban. Все, кто доезжал до Магнитогорска, так или иначе оказывались у нас.

— Не было неловкостей в общении со звездами?

— Нет, на этой станции у меня сложился подход: не испытываю пиетета перед артистами, когда немеешь и не знаешь, что сказать. Всегда воспринимал звезд как обычных живых людей, с которыми всегда можно найти тему для разговора. Этот скилл мне сильно помог в дальнейшей карьере. Испытывай я неловкость, наверное, у меня не получались бы многие из проектов.

— Что такое Магнитогорск конца 1990-х?

— Он ничем не отличается от сотни других городов, где градообразующим предприятием являются заводы или комбинаты: половина Магнитогорска — это металлургический комбинат. А половина людей, которые живут в Магнитогорске, работают на этом комбинате. Когда я заканчивал школу и думал, куда поступать, было два модных направления: либо идешь заниматься финансами, либо в юриспруденцию. Родителям я сказал, что буду юристом, но в глубине души понимал, что это не моя история. Работа на радио стала знаком судьбы: я понял, чем хочу заниматься. Долго думал, что всю жизнь буду радиоведущим, потому что мне это нравится.

— Дальше ты оказался в Уфе. Как так получилось?

— Так как я не хотел идти на металлургический комбинат в Магнитогорске, в итоге уехал работать на радио в Уфу. Хотя официально я переезжал, чтобы дальше учиться на юриста. А в итоге в 26 лет решил поехать в Москву. Попал туда с полной уверенностью в том, что меня возьмет любая радиостанция. Рассылал своеобразный шоурил из своих эфиров, но меня не пригласила ни одна радиостанция. В тот момент я понял, что пора ставить точку и искать себя заново.

— Как вы формировали эфир?

— Мы не боялись открывать людям новых артистов. В том числе потому, что для нас рейтинги не играли важную роль: ты находишься в маленьком городе, у людей не такой большой выбор радиостанций. А пока я там работал, московские станции еще не добрались до Магнитогорска.

Я был безумным поклонником песни Мейси Грей «I Try». Поражал образ певицы и ее манера исполнения. Я понимал, что это не стандартная поп-звезда, а самобытная артистка. Долго следил за ее карьерой, но как будто дальше этого успеха она так и не продвинулась.

— Откуда ты в конце 1990-х узнавал что‑то про Мейси Грей?

— Через бумажные издания, которые окольными путями попадали в Магнитогорск. Невозможно ведь было зайти в киоск «Роспечати» и купить журнал, который мало кому интересен, люди читали другое. Кто‑то ездил в Москву — и обязательно провозил оттуда тот же «Молоток», тогда это было прогрессивное издание. А также «Ом», «Птюч» и так далее. Оттуда всегда можно было почерпнуть новые тренды и имена.

— Как ты попал на VH1?

— Везение. В период переезда в Москву я вел ЖЖ, где не только писал про музыку, но и заливал на iFolder папки с песнями, которые мне нравились: сборники с 10 лучшими треками недели. Давал людям возможность нелегально качать контент. Таким образом у меня появилась своя аудитория из людей, которым была небезразлична музыка. Их было немного: до 500 человек.

Думаю, именно благодаря ЖЖ мое резюме заметили на VH1. Я устроился туда музыкальным редактором и проработал чуть меньше года. Я попал под смену руководства в компании и многих сократили за ненадобностью. Но за время на VH1 я, во-первых, освоился в роли музыкального редактора и научился пользоваться программой Selector, где составлял ежедневные плейлисты канала. Это была рутинная работа, когда в мониторе много разноцветных строчек с названиями, а ты решаешь, какой клип будет идти дальше. Во-вторых, даже такого короткого времени оказалось достаточно, чтобы начать полноценную карьеру музреда.

— Когда стало понятно, что тренды определяются на ТВ, а не на радио?

— Тут важно понимать, что у людей, которые смотрели MTV с запуска, это осознание пришло намного раньше. Мы были смелыми, когда ставили у себя в Магнитогорске Muse и Moby. Тем же занимался как раз канал MTV, но уже с русскоязычными артистами. Только MTV был далеко не у всех, а «Первый» канал смотрели все. Две первые «Фабрики звезд» тоже смотрели все. Это было что‑то новое и возможность отдохнуть от артистов, которые приелись. Помню, что болел там за Юлию Бужилову. Как и большинство выпускников первой «Фабрики», она потом работала с Игорем Матвиенко. И хотя она была очень самобытной артисткой, которую сегодня сравнили бы с Билли Айлиш, она решила быть не певицей, а сонграйтером в продюсерском центре Матвиенко. Ее музыка на «Фабрике» была для меня глотком свежего воздуха. У нее даже был коллаб с Ренатой Литвиновой до того, как та открыла для себя Земфиру*.

— После VH1 в твоей карьере белое пятно на два года. Чем ты занимался в Москве конца 2000-х?

— Был опыт с московской радиостанцией Newtone FM. Сейчас на этой волне работает «Коммерсант FM». Сейчас понятно, что Newtone запускался для того, чтобы не потерять лицензию на эту волну, пока «Коммерсант» только готовили к запуску. По формату мы ничем не отличались от Love Radio или «Хит FM»: ставили актуальные новинки. Проработал там музыкальным редактором вплоть до 2010 года, когда все же заработала станция «Коммерсант FM». Это не самый интересный опыт моей карьеры, но я его не стыжусь.

— А тебя не коробило, что ты все-таки стал работать на радио в Москве. Но не ведущим, а редактором?

— Нет. На тот момент я уже понял, что работа радиоведущим — перевернутая страница. К счастью, я легко адаптировался к нахождению за кадром. Дело точно не в волне отказов сразу после переезда в Москву.

Тогда я уже не романтизировал эту работу. Сейчас тем более. Хотя я с радостью бы согласился озвучить книгу про ту же музыку.

— После Newtone ты попал уже на «Муз-ТВ». Как работа музыкального редактора там отличалась от VH1?

— На самом деле работа там стала мостиком к работе с артистами. На «Муз-ТВ» плейлистами занимались отдельные люди, а моей задачей стала в первую очередь коммуникация с артистами. Также я был частью худсовета, где все садились, смотрели клипы и решали, что из них брать в эфир. Тогда была отдельная когорта людей, которые по старинке присылали клипы на бетакамах. И среди задач было в том числе перегнать их в удобный для всех формат.

— К началу 2010-х было впечатление, что есть модный прогрессивный канал MTV, а есть «Муз-ТВ» — скажем так, сильно попроще. Как канал воспринимался изнутри?

— Примерно так же. «Муз-ТВ» — куда более традиционный канал для взрослой аудитории, которая действительно смотрит артистов, которых там показывают. Да и продолжают смотреть, иначе зачем бы люди продолжали заниматься контентом и проводить премию каждый год.

— Ты до этого рассказывал про Moby, Мейси Грей, канал VH1 и так далее. А тут — русскоязычная попса. Был момент адаптации?

— Он прошел спокойно. Я умею с юмором и сарказмом относиться к разным жизненным ситуациям. Меня ведь никто не заставлял работать на «Муз-ТВ», это было мое решение, я понимал, с кем буду работать. И относился к этому ровно так — как к работе. Возможно, не с той отдачей и удовольствием, какие были бы на MTV. Но главное в любой работе — окружение. Вокруг были такие же молодые ребята, которые веселились и смеялись над историями с артистами. Было много забавного.

Например, как‑то премию «Муз-ТВ» за лучший дуэт получил клип «Дискотеки „Авария“» и Кристины Орбакайте. А я могу с уверенностью сказать, что этот клип не прошел наш редакторский худсовет, видео никогда не было в эфире «Муз-ТВ».

В прошлом году мы делали мероприятие «Яндекс Музыки», где награждали артистов по итогам года. Главная певица года с точки зрения всех показателей — это Анна Асти. И ты не можешь лишить ее премии, просто потому что она не смогла приехать к вам из‑за съемок в Comedy Club. Естественно, мы просто передали ей привет со сцены и отправили статуэтку. И нисколько не обижался, что она не приехала. Мне кажется, в этом ключевая разница между мирами стримингов и телевидения.

— Если говорить про работу с артистами на «Муз-ТВ», приходилось ли там сталкиваться со сложными характерами?

— Не сказал бы. Скорее были случаи, которые можно превратить в анекдот. Когда Филипп Киркоров выпустил клип «Снег», его предупредили, что в следующем выпуске чарта «Русская десятка» видео займет первое место. Как выяснилось, Киркоров буквально ждал этого момента. Но когда смотрел программу, на первом месте был другой клип. Начался разбор полетов, как так вышло. А в итоге выяснилось, что на самом деле Филипп Киркоров смотрел повтор старого выпуска, не дождавшись нового, где он и правда был на первом месте. Это к вопросу о том, насколько артисты высокого полета все равно думают о признании, в том числе и телевизионном. Для них это важно.

— Твоя работа на «Муз-ТВ» — это начало 2010-х, где, в свою очередь, надо было адаптироваться к влиянию интернета. Как это выглядело изнутри?

— Мы осознавали, что существуют две реальности. Есть набирающий обороты YouTube, все прогрессивные издания пишут о новом релизе Mujuice. А ты сидишь в офисе «Муз-ТВ» и понимаешь, что Mujuice вряд ли когда‑нибудь появится в эфире канала. Потому что это другой формат музыки. Люди, которые привыкли смотреть «Муз-ТВ», скорее всего, сразу переключат канал, если увидят такого неожиданного, нестандартного и непопсового артиста. У него и картинка была не телевизионной — как было, например, с клипом «Выздоравливай скорей». Это не вопрос к творчеству Mujuice, просто это было несмотрибельно для целевой аудитории «Муз-ТВ». Единственным местом, где он мог существовать, был интернет. И это нормально.

— Это в итоге привело к твоему уходу?

— Нет. Я всю карьеру рассматриваю как слоеный пирог: когда выходишь с новым багажом знаний из той или иной компании. Работа на «Муз-ТВ» — это в первую очередь нарабатывание контактов. У меня появилась плеяда знакомых людей из индустрии, с которыми я поддерживал связь. Это и помогло получить работу на MTV, которая на тот момент интересовала меня больше, чем «Муз-ТВ».

— В промежутке между «Муз-ТВ» и MTV ты хотел попасть в команду Земфиры*. Что это за история?

— Это было сразу после того, как я ушел с «Муз-ТВ» и находился на распутье, был несколько разочарован состоянием музыкального рынка и не понимал, куда двигаться дальше. Задал себе вопрос, с кем бы я хотел поработать, — и понял, что это Земфира*, я всегда был ее поклонником. Достал ее имейл, написал письмо, предложив себя в роли пиар-директора.

Что я и сделал, получил ответ с адресом студии на Красном Октябре: «Ну приходите в гости, познакомимся». Я до последнего не верил, что такой закрытый артист легко соглашается на встречи с абсолютно незнакомым человеком. Земфира* на той встрече произвела неизгладимое впечатление: передо мной была не суперзвезда, а бизнесвумен, которая задавала много вопросов.

Мы мило пообщались с ней и ее музыкантами, меня угостили кофе. Земфира* сказала, что ищет тур-менеджера, тогда как раз готовился ее альбом «Жить в твоей голове» и планировался тур. Я понял, что это слишком ответственная позиция для человека, который никогда не занимался тур-менеджментом, и встреча ни к чему не привела. Спустя годы мы все-таки поработали вместе, когда Spotify делал большую кампанию в поддержку альбома «Borderline». В тизерной рекламе по Москве и не только появилась буква Z. Тогда мы, конечно, не знали, как этот символ изменится.

— С одной стороны, MTV — это круто и тот самый бренд. С другой — ты пришел туда в 2013 году, когда канал уже ушел с больших кнопок на кабельное ТВ и перезапускался в новом виде.

— Перед Яной [Чуриковой], мной и всей нашей маленькой командой стояла сложная и амбициозная задача. Реанимировать труп. Когда я приходил туда, то понимал: чтобы найти MTV, нужно мало того что найти его на 84-й кнопке в кабеле, так еще и заплатить за эту подписку. Пока я делал плейлисты для MTV, мы много иронизировали в офисе. Я говорил: «Буду благодарен, если этот плейлист посмотрит хотя бы один человек». Потому что ты прекрасно знал, что никому на хер не нужен сегодня этот MTV.

Но я абсолютно осознанно шел туда. Во-первых, это работа с хед-офисом. Для меня это был первый опыт работы с зарубежной компанией. Мне было интересно общаться с зарубежными коллегами, практиковать английский и ездить в командировки в Лондон. Во-вторых, команда, которую нам удалось собрать. У меня часто было ощущение, будто мы находимся в школе, где в коридорах стоят телевизоры, на которых показывают то, что сняли сами ученики.

А руководит школой твоя классуха. Это еще и Яна Чурикова — та самая женщина из телевизора, которая вела «Фабрику звезд», где ты болел за Юлию Бужилову.

— Как ты вспоминаешь шесть лет работы с Яной Чуриковой?

— Не могу сказать, что у нас были кристально чистые отношения, когда мы все время друг друга любили и не могли жить друг без друга. Как с семьей: в процессе общения вскрываются вещи, которые тебе не нравятся, и ты пытаешься исправить человека — а это неправильно. Я мог позволить себе чрезмерную импульсивность, сейчас могу признать, что был сверхэмоционален в каких‑то своих недовольствах.

Но у нас никогда не было ситуаций, когда мы могли сильно не сойтись в каком‑то вопросе. Старались разговаривать как цивилизованные люди и находить компромисс. Мы в любом случае наслаждались друг другом, потому что я чувствовал доверие с ее стороны. Это льстит, когда человек с такой карьерой и успехом в медиа прислушивается и доверяет твоей экспертизе.

Мы разошлись в хороших отношениях. Сейчас периодически видимся на каких‑то мероприятиях, мило общаемся. Не исключаю, что может быть и новый совместный проект с ней — если такое случится, с радостью в него окунусь. За шесть лет ты полностью изучаешь человека, а не только его фасад. И нутро Яны Чуриковой меня не отталкивает.

Я проработал на MTV шесть лет. Они были разными: мы пытались развиваться и делать свой контент. Я совмещал роль музыкального редактора и человека, ответственного за работу с индустрией. С одной стороны, я отбирал клипы для эфира. А с другой — звал людей в «12 злобных зрителей». И кто‑то из них наверняка ожидал, что теперь и клип возьмут, раз в программу позвали. Кому‑то приходилось отказывать, за кем‑то, наоборот, бегать.

— Как это выглядело?

— К каждому был свой подход. Были люди, которые не отрицали MTV и были готовы к совместной работе. Были и те, кто считал MTV пустым звуком. Таких мы уговаривали: предлагали не только клип в ротацию, но и участие в наших проектах. До многих в итоге не получилось достучаться.

— За кем бегали дольше всего?

— Мы хотели номинировать Оксимирона** на премию MTV EMA от России. Это был долгий диалог. Сперва Мирон** сомневался, нужно ли ему погружаться в мир мейнстрима и MTV, он тогда только выпустил «Горгород». Он решил запустить голосовалку в твиттере: соглашаться или нет? Естественно, положительный ответ набрал 80% голосов. До этого мы договорились с его менеджеркой Женей Муродшоевой: если реакция будет положительной, то номинируем. А Мирон** в итоге отказался.

Мы сделали номинации без негоЧтобы номинировать артиста на премию MTV EMA, телеканал должен был получить материалы от артиста, включая клип для ротации. Без этого номинировать его было невозможно. Но понятное дело, когда у тебя есть такой артист со знаковым альбомом, а MTV его не номинирует, ты будто демонстрируешь отсутствие экспертизы либо скатываешься в формат междусобойчика «Муз-ТВ». А в номинации в том году победили Therr Maitz.

— А в чем прикол MTV EMA?

— Это была возможность съездить на большое мировое мероприятие, пройтись по дорожке с суперзвездами и увидеть индустрию с другой стороны. Да и статуэтка от MTV многих привлекала. До сих пор горжусь тем, что мне удалось отстоять появление среди номинантов группы OQJAV, они на тот момент выпустили прекрасный альбом «Марта». Понятно, что это не про мейнстрим и было рискованно ставить их в один ряд с большими артистами. Но эта номинация не только про массовое признание, но и про то, что ты как артист сделал качественный и высокооцениваемый продукт.

— Ключевой год для локальной музыкальной индустрии — 2017-й. Тогда пришли стриминги, появились огромные хиты — «I Got Love», «Тает лед», «Розовое вино». Не было страха как каналу совсем отстать от актуального?

— Все эти песни были в жесточайшей ротации на MTV. А говоря про актуальное, я пристально следил за всеми чартами и старался не упускать действительно популярную музыку. Пусть и было невозможно позвать на мероприятие Miyagi и Эндшпиля или группу «Грибы», потому что они к этому моменту были уже на другом уровне, телевидение для них было скорее необязательной историей. «Грибов» мы в итоге номинировали на MTV EMA, пусть и долго их убеждали на это согласиться. Но я уверен, что MTV не отставал от происходящего с музыкой: я всегда внимательно мониторю все, что происходит вокруг.

— Слышал историю: на MTV вы делали лайв с группой «Мальбэк», на который потратили полмиллиона рублей. Но итог не понравился Роме, и он забраковал релиз видео, а после этого ты на неделю убрал из ротации их клип. Было?

— Про отснятый материал — да. Мы долго общались, пытаясь найти консенсус, Рома в итоге не согласился по своим творческим причинам. Но мы точно ничего не убирали из эфира.

Но я всегда был противником черных списков. Мне кажется, это неправильно. Не припомню, чтобы я где‑то ставил крест на артисте из‑за сложных рабочих ситуаций. Позже «Мальбэк» и Сюзанна открывали двадцатилетие MTV в «Олимпийском» с песней «Владивосток 2000» — вряд ли можно говорить про черный список.

Сложных моментов в моей практике было много. Когда не понимаешь поведение артиста и принятые им решения. Самое стремное для меня — переобувание в воздухе: сегодня тебе говорят да, завтра — нет, не объясняя причины. Но я не веду записную книжку с артистами, с которыми не хотел бы работать. Но когда запускается новый проект и у меня спрашивают, привлекать ли того или иного артиста, я сразу описываю нелицеприятные ситуации, в которые попадал при работе с этими артистами, чтобы подсветить риски: «Знайте, что артист может повести себя вот так».

— Окей, но когда в Spotify и «Яндексе» у тебя была уже топовая должность и твои сомнения в работе, по сути, становились блоком — что это, если не черный список? Просто основанный не на обидах, а на негативном опыте.

— Это все же разные вещи. Во-первых, работа сегодня есть, завтра нет — и никто не знает, в какой ситуации ты окажешься с тем же артистом на следующей работе. Ты не говоришь: «Он у меня в черном списке, мы не работаем». Ты описываешь негативные кейсы, а на их фоне стоит заранее прописать в договоре все риски.

Проклинаю ли я их за это? Нет. Перекрываю ли кислород? Я не в той ситуации. Можно ли представить, что мы делаем мероприятие «Яндекса» в парке Горького, вся команда хочет видеть там актуального артиста, а я говорю: «Я с ним не разговариваю и не хочу его видеть, поэтому мы выберем другого артиста»? Вряд ли.

— Возникали ли сложности в работе со звездами?

— Нет, но я понимаю, о чем ты спрашиваешь. В моих командах бывали люди, у которых даже интонация сильно менялась, когда они начинали разговаривать с артистами. Я старался донести младшим ребятам, что не нужно никого бояться. Если кто‑то по каким‑то причинам огрызнется или покажет звездный характер, это не проблема. У артистов тоже бывают разные настроения. Сегодня на тебя кто‑то тявкнул — это не значит, что артист всегда такой. Просто не попали в настроение, бывает.

У меня никогда не было проблем с тем, чтобы завести новые знакомства или напроситься на встречу, если она важна для бизнес-целей. Но в то же время важно выстраивать грань между рабочими и дружескими отношениями. У меня есть артисты-друзья. Но я точно знаю, что интересую их не как представитель музыкальной индустрии, а как человек, с которым можно поговорить в том числе про музыку.

Однажды у меня была ситуация, когда пришлось поставить артиста на место, сказав ему, что бизнес — это бизнес. А то, что мы однажды сходили попить кофе, не означает, что его клип нужно немедленно брать в ротацию на телик. Человек долго искал со мной встречи, в итоге мы приятно пообщались. А потом, когда он прислал свой клип, я не взял его в эфир по своим соображениям. После этого у меня сложилось впечатление, что для того человека целью той встречи было зафиксировать: теперь мы знакомы, а значит, клипы точно надо ставить в эфир. Это не так.

— Как ты попал в Spotify?

— Это легко могла быть история эпик-фейла, где я упустил хороший оффер. Я редко захожу на LinkedIn, который давно заблокирован в России. Уже тогда нужно было прилагать усилия, чтобы залогиниться. В какой‑то момент зашел туда, увидел кучу сообщений и запросов. Начал изучать входящие и заметил вопрос рекрутера Spotify, которая предложила выбрать в календаре слоты для интервью. Но сообщению был уже месяц, а все предложенные слоты давно закончились. Я оказался в реальности, где прошляпил важное предложение.

Естественно, с большой надеждой написал ей и объяснил ситуацию. К счастью, HR в любых корпорациях — это довольно медленные ребята, поэтому она ко мне вернулась. Дальше было несколько встреч с командами из разных стран, после чего мне предложили возглавить направление по работе с артистами. Хотя изначально речь шла про позицию музыкального редактора. Рад, что в итоге мы от этого ушли, потому что я сильно устал от плейлистов на MTV и было неинтересно быть человеком, который их собирает.

— Ты перешел на новый уровень в плане ответственности и управления людьми. Насколько тяжело давалась адаптация?

— Въезд был комфортным. Пусть у меня не было опыта работы в стриминге, но уже была наработанная база контактов, которая сильно помогла: это и артисты, и их команды, и лейблы. Свою роль сыграл ковид: из‑за него запуск затягивался, у нас было больше времени для преодоления разных препятствий.

Если сравнивать Spotify с ViacomКорпорация, владеющая телеканалом MTV, то отличались в первую очередь границы внутри корпорации, они были менее ощутимы. Spotify никогда не жалел денег на то, чтобы сотрудники активно передвигались по миру и общались между собой живьем. Там всегда было большое количество ивентов, где спотифаевцев собирали вместе. Все обменивались опытом со своих рынков, помогали советами и инсайдами. Мы лучше понимали, как работают те или иные инструменты по всему миру.

Заодно я еще раз столкнулся с ситуацией, когда тебя немного забывают в индустрии. А потом резко вспоминают, когда узнают, где ты теперь работаешь. Так было и тут: люди, до которых было сложно достучаться во время работы на MTV, внезапно появлялись с желанием немедленно встретиться и решить все вопросы. Я спокойно к этому отношусь, можно разве что иронично ответить на такие сообщения.

— Или злорадно?

— У меня была история с Ильей Мамаем, бывшим главой Booking Machine. Когда я писал ему по поводу коллаборации с MTV, он проигнорировал мое сообщение. А спустя пару лет написал: «Руст, пойдем выпьем кофе, слышал новости про Spotify». На что я спросил, не хочет ли он ответить на предыдущее сообщение. Если это можно считать злорадством, окей. Но мне кажется, в этой ситуации оно было оправданно.

— Почему команда Spotify всегда была настолько скрытной? Это какая‑то общекорпоративная история по миру, это ваше решение на конкретном рынке? В 2021 году я собирал большую конференцию про устройство музыкальной индустрии, и сложнее всего шли переговоры как раз со Spotify: мы с трудом договорились на выступление вашего музыкального редактора.

— В Spotify не вся команда была закрыта. Если бы вышли на меня, процесс наверняка был бы быстрее и проще, чем с Аней, которая тогда отвечала за музыкальную редакцию.

— С тобой мы тоже пытались, но сразу получили отказ, потому что Spotify не был готов участвовать в дискуссиях с другими участниками рынка.

— Наши конкуренты на тот момент — это VK, «Яндекс», «Звук» и Apple Music, истории больших экосистем. А у Spotify не было ничего, кроме музыки. И мне не хотелось окунаться в мир людей, завязанных на другой модели, чтобы отстаивать перед ними свою точку зрения. А что касается музыкальной редакции, Spotify по всему миру закрывает их от публичных взаимодействий. Просто чтобы люди могли сосредоточиться на своей работе, ни на что не отвлекаясь, в том числе на коммуникацию с индустрией.

Когда я пришел в «Яндекс» и узнал, что редакция в том числе общается с музыкальной индустрией, для меня это было удивлением. Я привык к тому, что единственным входным окном для индустрии был человек, ответственный за работу с артистами, в случае Spotify это был как раз я. Это делалось в том числе для того, чтобы оставаться беспристрастными.

— Как вы при этом выстраивали отношения в индустрии?

— Уютно. Тайной за семью печатями была только Аня, а я был для всех открыт. И чувствовал преимущество от излишнего внимания к себе. Это была обратная MTV история, когда я скорее утопал в предложениях и самым сложным было как раз отказывать людям.

— Ты смотрел сериал «Плейлист» про Spotify? В финале он заглядывает в будущее, где Эк дает показания перед сенатом США на фоне того, что Spotify обирает артистов и мешает их карьерам. Насколько это реалистичный сценарий?

— Абсолютно этого не исключаю. В современной истории и так много совсем неожиданных событий, которые становились действительностью, когда о них никто не задумывался. Допускаю и то, что Spotify продастся другой большой корпорации или вообще прекратит существование, позже появившись в новом обличье с учетом новых технологий.

— Ты очень гордишься проектом Spotify Equal, где платформа подсвечивала девушек-артисток. Что тебя там зацепило?

— Это одновременно и гордость, и боль. Потому что чистые посылы и смыслы концепции Equal, где ты поддерживаешь женщин в индустрии, которых тогда слушали меньше, чем мужчин, разбивались о грустные реалии.

За внешним фасадом взаимоуважения разворачивался ад с точки зрения коммуникации, когда ко мне буквально приходили артистки со словами: «Почему она, а не я?» Например, была певица высокого уровня, которой очень хотелось донести свою позицию и появиться на Таймс-сквер. В итоге ее лейбл купил билборд на площади, чтобы она все-таки там была. И это сделали только для того, чтобы она успокоилась.

— Насколько понимаю, билборд на Таймс-сквер — это не какие‑то космические деньги.

— Тут ведь речь не про бюджет, а про признание. Стриминговый сервис признает твою силу и подчеркивает ее. Первой нашей артисткой на Таймс-сквер была Монеточка***. Мы долго обсуждали внутри, кто это будет, в итоге пришли к выводу, что Лиза была лучшей кандидаткой, потому что она была сонграйтеркой и повестку феминизма хорошо отрабатывала. Ты не поверишь, какое количество певиц были возмущены, что это не они. Более того, одна из великих артисток нашей сцены даже угрожала снять весь свой каталог со Spotify. Но у нее иногда возникали вопросы ко всему новому поколению.

— Какими еще кампейнами Spotify ты гордишься?

— Точно промо альбома Хаски «Хошхоног». Это был наш первый спецпроект. То, что сейчас стало нормой, мы тогда делали как первопроходцы. Второе — мы поставили на Таймс-сквер Чайковского как самого прослушиваемого российского музыканта среди зарубежной аудитории. Там был квест с поисками правильного изображения, которое не нарушало бы ничьи права. В итоге нам помогла Universal, которая предоставила анимацию с образом Чайковского, там до этого очистили права на нее для какого‑то своего проекта. Получилось красиво: Рождество, «Щелкунчик», Чайковский, Таймс-сквер.

— С какими эмоциями ты понял, что Spotify в России закончился?

— Мы долго в это не верили. Spotify не был в числе первых компаний, покинувших рынок. Когда случился звонок, на котором всем сообщили, что Spotify закрывается в России, мы были ошарашены: как же глупо все закончилось. Можно было предположить что угодно, но не это. В моей практике это был первый раз, когда компания покидала рынок целой страны. Но нас не сократили, а перенаправили в Дубай. Я провел там полгода, работая в команде по международной стратегии. Это интересный опыт.

— Почему ты отказался от него в пользу «Яндекса»?

— Интересный в этом случае не означает, что он мне нравился. Возможно, сыграла роль и жара в плюс пятьдесят градусов, я никогда не думал, что Дубай станет местом моего жительства. Когда в моей жизни появился «Яндекс», я согласился, потому что хотел вернуться в свою квартиру и оказаться рядом с родными и близкими. Изначально были сомнения, я даже делал табличку с плюсами и минусами, но личные плюсы перевесили.

— Что было в графе минусов?

— Это большая российская корпорация, до этого я не работал в такой структуре. И невозможно зайти в новый офис со своими правилами, нужно адаптироваться и подстраиваться под реалии, в которых люди привыкли работать.

— Финансово ты выиграл от этого перехода?

— Переход из одной компании в другую — это всегда рост. Я не могу сказать, что когда‑то находился в точке, когда понимал, что можно больше не работать. Ты просто радуешься новой зарплате, но понимаешь, что надо стремиться к большему. Я мог бы сказать, что больше всего выиграл от перехода из Spotify в «Яндекс», если бы не тот факт, что последние полгода там я работал в Дубае, будучи частью международной команды, а дубайские зарплаты сильно отличаются от российских. Поэтому при переезде обратно в Москву я скорее потерял в деньгах.

— Оцениваешь этот опыт как положительный или спорный?

— Ничуть не жалею о работе в «Яндексе». Там работает большое количество приятных людей, с которыми я остаюсь в хороших отношениях. Они фанаты своего дела, заточенные на хороший результат. В работе в «Яндексе» было много хаоса, где тебе нужно учитывать особенности каждого департамента. Мой отдел по работе с артистами не мог делать спецпроекты самостоятельно, мы общались с пиаром, маркетингом, редакцией и так далее. Могу предположить, что в штаб-квартире Spotify в Нью-Йорке или Стокгольме происходит то же самое. Когда мы сидели в российском офисе Spotify маленькой группой, могли все быстренько придумать, решить и сделать. А здесь — в сердце компании — слоеный пирог был больше и шире, нужно было в нем вариться.

— Ты ведь понимаешь, что это очень корпоративный ответ.

— Столько лет в корпорациях, хоть чему-то научился. Я много лет в этом бизнесе и не исключаю ситуации, когда «Яндекс» может прийти ко мне на какой‑то разовый проект. И я оставляю дверь приоткрытой. После пары лет работы в «Яндексе» у меня нет негатива к этой компании. Мне точно не было там плохо.

— Я год проработал в «Яндексе» над нишевым продуктом для музыкантов. И у меня кружилась голова от корпоративности, когда мы могли одно предложение согласовывать неделю. Казалось, что все участники процесса могут тратить свое время полезнее. Как это выглядело с твоей стороны?

— Мне кажется, быть перфекционистом — нормально. Я понимаю, что люди могли перебарщивать с перестраховкой по любому поводу. Но у каждого отдела были свои KPI. И если тебе казалось, что со своей задачей ты справился, то пиар мог подумать, что что‑то можно было и докрутить. Стремление повышать свой уровень — это хорошо. А медленные процессы так или иначе направлены на то, чтобы [нужный] результат случился.

И если развлечение придет чуть позже, но все-таки случится — это и есть самое главное.

— Во время работы в «Яндексе» обращал внимание, что многие коллеги все равно пользовались Spotify. Ок ли это и каким стримингом ты пользуешься сам?

— «Спотиком». Ты думаешь, сотрудники «Яндекс Лавки» не заказывают еду во «Вкусвилле», не найдя у себя любимые продукты или блюда? Для меня Spotify — это самый приятный на ощупь интерфейс. И я не могу жить без зарубежных новинок — думаю, как и мои коллеги. Другой вопрос, что, работая в «Яндексе», я не афишировал использование Spotify в своих соцсетях. Мне кажется, это правильно с точки зрения корпоративной этики.

— Как выглядит конкуренция между стримингами в России изнутри?

— Это одна из причин, по которым я поставил на паузу взаимоотношения с корпорациями и музыкой. Мы живем в турбулентное время, когда конкурентов стало меньше, мне скучно. Давай будем честны, в музыке есть два больших игрока — это «Яндекс» и VK. Да, есть «Звук» и «МТС Музыка», но они пока меркнут на фоне больших конкурентов.

Понимаю, что это классный способ добиться успеха и достучаться до пользователя. Но от однообразия информации дергается глаз, возникает желание отписаться от всех каналов и больше их не читать. Проблема еще и в том, что эти посевы редко являются креативными.

Я большой фанат канала «Не последние люди в городе», его ведет моя бывшая коллега Аня ТитоваРаботала с Рустамом в Яндексе. Она интересно и завуалировано подводит к рекламным интеграциям: ты только к концу текста из‑за маркировок понимаешь, что это реклама. И будь все посевы такими, у меня не было бы вопросов. А когда тебе долбят в голову одну и ту же пресс-релизную мысль, это неинтересно. То же самое я могу сказать и про артистов. Их круг сузился, все гуляют из проекта в проект, ездят с одного фестиваля на другой. Нет никаких претензий к тому, что они зарабатывают деньги. Но мне как потребителю становится скучно. Возможно, дело в возрасте. За этот год я добавил в плейлист только три песни на русском языке. Это «Дикий» [группы] «СБПЧ», «В кармане» Тоси Чайкиной и «Дураки под солнцем» [певца] Yerkatt. Остальное послушал, понял, что это классный продукт, но возвращаться к нему не хочется.

— Я смотрю на многие кампании стримингов с артистами — и часто вижу там пиар, который нужен только для того, чтобы разослать пресс-релиз по медиа: «Вот, мы сделали». Для чего компании вкладывают деньги в промо?

— Это как раз связано с тем, что артистов стало меньше. И надо сделать так, чтобы их количество увеличилось. Плюс в эпоху TikTok личность артиста отошла на второй план. Можно слушать песню, которая тебе очень нравится, и не представлять, как выглядит ее исполнитель. С этим мы работали и в рамках «Радара» Spotify, и «Искры» «Яндекс Музыки». Само собой, не все герои этого плейлиста стали звездами. Но есть кейсы passmurny, Минаевой и не только. Думаю, «Искра» сыграла в их росте свою роль. А посмотри какой звездой стал Глеб «Три дня дождя», который был первым героем «Радара» Spotify.

— Мы разобрались с тем, зачем это артистам. А как выигрывает стриминг, который тратит на это промо большие деньги?

— В «Искру» попадали артисты, которые стреляли в «Моей волне». И мы просто масштабировали их успех. Если он уже случился, значит, есть потенциал выйти на большую аудиторию. А это дополнительные прослушивания, использование приложения и все прочие составляющие нашего роста.

— Вот есть крутая кампания Boulevard Depo и альбома «Сертоловский токсик». А есть неловкая презентация альбома Aarne на стадионе «Спартака». Не покидает ощущение, что она случилась, только потому, что «Яндексу» нужно было отработать сотрудничество со «Спартаком», у которого выкупили рекламу на фасаде стадиона, а все остальное уже додумали. Момент, когда Aarne вышел презентовать треклист перед матчем вызывал только неловкость, настолько он не мэтчился с аудиторией футбольных болельщиков.

— Во-первых, мы все же проводили предварительную работу и общались на этот счет с Aarne. У него точно было желание поменяться джерси с Квинси Промесом, который тогда играл за «Спартак». К сожалению, не вышло, потому что игрока не предупредили, и он подарил футболку ребенку. У Aarne горели глаза от этого проекта.

Что касается партнерства со «Спартаком» в целом, ты прав, нам нужно было соединить все в единую экосистему. Но проект не закончился на этом: дальше была часть спецпроекта в Санкт-Петербурге, где треклист вывели на разводные мосты, а Aarne выступил вместе с Feduk. Это все часть одного пазла. Я точно не считаю этот запуск провальным. К нему могут быть вопросы, но и мы, и артист остались довольны.

— Какие еще спецпроекты тебя впечатлили?

— Концерт VK в самолете, где выступали HammAli & Navai и Seville. Там тоже могут быть вопросы к тому, какое отношение к «Аэрофлоту» имеют артисты, но это было красиво. И я считаю абсолютно гениальной историю амбассадорства Басты и VK. Понятно, что оно не случайно: команда «Газгольдера» работает в VK. Но я готов отдать все существующие премии человеку — возможно, это сам Вася, — который придумал заход песни «Я найду тебя через века, найду тебя через VK». Это лежало настолько на поверхности, и они очень круто все реализовали.

Проблема еще в том, что по-настоящему хороших маркетологов с горящими глазами мало. У многих достаточно механический подход к снаряду: им все равно, что продавать — шоколадки, шампуни, музыкальные сервисы или онлайн-кинотеатры. Если тебе приходится тратить время на их образование, объясняя феномен кей-попа или кто такой Big Baby Tape, то кашу сварить сложно. Маркетолог в музыке должен любить ее и хотя бы минимально в ней разбираться. У меня, к примеру, была высокогрейдовая коллега, которая на полном серьезе упорно называла Джареда Лето «Джарельдом» в коммуникации не только внутри компании, но и со сторонними агентствами.

— Почему ты всегда выступал против формата эксклюзивов?

— Я спокойно к ним отношусь. Но мне кажется, что это верхнеуровневая стратегия, которую тебе спустили — и надо выполнять работу. А если ты с этим не согласен, наверное, стоит покинуть такую компанию.

Но меня коробило, что это стало мейнстримом, а такой формат релиза предлагали всем подряд. Походило на сбор урожая: кто согласен — с теми и делаем, не суть, ноунейм это или звезда. И меня расстраивал масштаб этого явления. Разговаривал с артистами, которые игрались в эксклюзивы, некоторые жалели об этом опыте, потому что фидбэк был не лучшим.

— Слышал, что у артистов, которые шли на эксклюзив с VK, потом были проблемы с «Яндексом» и им обрезали охваты, игнорируя в плейлистах, куда раньше всегда брали.

— Это был инструмент, которым мы пользовались ровно до момента, пока эксклюзив не заканчивался. Было бы странно приглашать на ивенты «Яндекса» артиста, который только что выпустил эксклюзив с VK. Могу привести пример Эрики Лундмоен, которая публично жаловалась на падение стримов в «Моей волне». Мы пообщались и не испортили отношений. Сегодня у тебя эксклюзив — давай подождем, пока он закончится, и с полной силой возобновим рабочие отношения.

Не могу сказать, что у меня летали искры с артистами и стримингами. Например, когда Аника стала героиней плейлиста Equal и появилась на Таймс-сквер, мы общались с представителями «Газа», которые уже работали в VK. И все было хорошо, мы пересекались на мероприятиях и вели интеллигентные смолл-токи. И болтали мы не только о музыке, но и за жизнь. Нет людей в VK или где‑то еще, от которых я бы воротил нос.

— Насколько нам известно, скоро на твою должность в «Яндексе» выходит Костя Сидорков, который больше десяти лет проработал в том же VK. Как тебе такой выбор?

— Если это так, такой вопрос надо задать в первую очередь самому Косте: как он относится к смене одной большой корпорации на другую? Сейчас это выглядит, как если бы лучший друг Кендрика Ламара переехал жить к Дрейку. По моим ощущениям подход к взаимоотношениям с артистами в этих компаниях сильно отличается. Интересно послушать, насколько ему будет комфортно.

У Кости богатая записная книжка и большой опыт, поэтому я понимаю решение «Яндекса». Оно для меня одновременно логичное и экстравагантное. Потому что музыкальной индустрии понадобится время, чтобы переименовать Костю в телефоне и разговаривать с ним как с человеком из «Яндекса», а не VK. Желаю ему удачи и надеюсь, что в «Яндексе» он проработает не меньше, чем в VK.

— Раз в пару месяцев мы читаем истории о том, что «Яндекс Музыка» удалила какой‑то трек. Как вы принимали такие решения?

— Мы никогда не делали этого по своему усмотрению. Руководством всегда является предписание Роскомнадзора. Если такое требование возникает, мы беспрекословно его выполняем. Всегда забавляли комментарии: «Фу, „Яндекс Музыка“, как вы могли». Мы просто соблюдали закон. И не было ни одного случая, когда мы включали самоцензуру и говорили: «Ой, в этой песне что‑то про наркотики, давайте скипнем ее, пока Роскомнадзор не пришел». Иноагенты попадают и в чарты, и в плейлисты «Яндекс Музыки», потому что нет никакого закона, который ограничивает сервис в таких решениях. Что касается цензуры, мы со Spotify делали спецпроект к релизу альбомов Моргенштерна**** «Happiness» и «Business». И он уже тогда — до иноагентства — был для многих красной тряпкой. Владельцы некоторых рекламных поверхностей отказывали нам в наружке, потому что боялись его ставить.

— Не могут ли такие решения в будущем сузить рынок еще больше. Вот артист сотрудничает с VK — его музыку берут в какой‑то большой проект бренда. А вот артист дружит с «Яндексом» — значит, его песня будет играть в следующем сериале «Кинопоиска».

— Не думаю. Все зависит от менеджеров, которые будут принимать такие решения. Когда я работал в «Яндексе», мы сотрудничали с артистами, которые издавались через VK или МТС. Давали наружку Sqwoz Bab, артисту VK Records, и группе Iowa, которая в рамках спецпроекта работала с «МТС Лейблом». Мы разделяли артистов и экосистемы, на которые они были подписаны. Вот идет человек по Москва-Сити и видит наружку с Iowa. Никто, кроме меня и еще двух человек, не знает, что это релиз МТС. И было бы глупо не давать Кате Iowa наружку только из‑за этого факта.

— Может ли музыкальная индустрия поменяться в ближайшие годы и превратиться из большой двойки в четверку?

— Это вопрос к бизнес-целям «Звука» и «МТС Музыки», потому что все идет от желаний самих сервисов. «Звук» вот недавно запустил донаты — то есть какое‑то движение там присутствует. Но у меня остается много вопросов к тому, как все устроено. И насколько я знаю, такие же вопросы есть и у артистов. Я думаю, что в любой стране не может быть больше трех игроков на музыкальном рынке. И сейчас подрастающим сервисам надо поднажать. Им на пользу может сыграть то, что все музыкальные стриминг-сервисы в России — это часть больших экосистем.

— Куда тогда двинется музыкальная индустрия на твой взгляд?

— Сейчас мы находимся в периоде стагнации, и я не вижу предпосылок для кардинальных изменений в нынешней схеме. Мы только к ней привыкли. Я могу предположить, что у большого бренда могут появиться амбиции запустить еще один стриминговый сервис. Например, ходили слухи о «Газпроме», который собирался запускать стриминг «Чайковский». Этого так и не случилось, но, возможно, планы не отменили, а просто отложили.

— Зачем нужен еще один стриминговый сервис?

— Не стоит забывать про амбиции корпораций. Это может быть просто желание положить в портфель активов еще и стриминговый сервис. Артисты только выиграют, потому что у них появится еще один источник доходов. Вопрос в том, что будет происходить дальше и будет ли корпорация серьезно продвигать этот стриминг или он останется просто красивой игрушкой. Когда люди несерьезно относятся к собственному продукту, это ни к чему не приводит. А если собрать хорошую команду горящих своим делом профессионалов, может выйти и что‑то интересное.

Музыку и так можно слушать везде. Если Павел Дуров с его популярностью в России вдруг скажет, что у телеграма появится свой стриминговый сервис, — как ты думаешь, люди пойдут за ним? Я думаю, что да, потому что проект будет подкреплен огромным сильным брендом в лице человека.

Может быть, все двинется в сторону искусственного интеллекта и новый стриминг-сервис будет отталкиваться от его возможностей. Условно, Chat GPT будет обрезать в песнях лишнее и выдавать слушателю только главное из песен.

— Ты уже разобрался с искусственным интеллектом и его ролью в музыке сейчас?

— Нет, но мне эта тема очень интересна, учитывая ту деятельность, которой я сейчас занимаюсь. Потому что мы видим, насколько это упрощает жизнь с точки зрения даже питчинга каких‑то креативных идей. Пока что мы не в той точке, где человек совсем не нужен. Но искусственный интеллект уже сильно облегчает наше развитие.

— Мы дойдем до момента, когда перестанем различать, где музыка живого человека, а где — нейросети?

— Конечно. Я думаю, это очень близко. Эта история прикольно развивается. Но пока я слабо могу представить концерт робота, поющего песни нейросети. Робот не сможет дать ту же энергетику, что живой человек. А в будущем мы вполне можем оказаться на премии «Муз-ТВ», где на сцене будет только искусственный интеллект.

— Звучит как российский спин-офф «Черного зеркала».

— Давай снимем. Вот видишь, еще один проект придумали по ходу.

— Какие у тебя амбиции на ближайшие пару лет?

— Мы живем не в то время, чтобы что‑то планировать. Ковид и геополитическая ситуация во всем мире жестко намекают, что не нужно этого делать. Я не знаю, где мы окажемся не через год, а через неделю. Было бы опрометчиво говорить о планах, просто хочу состояться в рекламном бизнесе. Я наконец-то фокусно занимаюсь тем, чем всегда хотел, — исключительно креативом. И мне приятно смотреть на то, как мои идеи реализуются. Желаю самому себе сделать заметные рекламные кампании с участием наших замечательных лидеров мнений, селебов и инфлюэнсеров.

— Можно ли купить квартиру в Москве, работая в музыкальной индустрии?

— Конечно.

— Внутри Садового кольца?

— Все зависит от умения накопить средства. Накопить у меня получилось, но жить внутри Садового кольца никогда не было целью, я живу в самом зеленом районе Москвы, что доставляет мне удовольствие.

— Ты говорил, что к 40 годам сложно работать в корпорациях, потому что не хочется быть солдатом. А не страшно в 40 лет прыгать в новую сферу?

— Нет. Всем советую себя перепридумывать и не бояться челленджей. Страшно — это когда тебе скучно.

* Монеточка признана иноагентом Минюстом РФ.
** Земфира признана иноагентом Минюстом РФ.
*** Оксимирон признан иноагентом Минюстом РФ.
**** Моргенштерн признан иноагентом Минюстом РФ.