Выход из творческого застоя: большое интервью с Глюкозой о новой музыке и любви к себе

Глюкоза — певица, которая во многом определяла звучание поп-музыки середины нулевых, а позже осела в роли участницы российской телеэстрады десятых. Сейчас она перепридумывает себя почти с нуля: продакшен ей делает новое поколение продюсеров, вышедшее из рейвовой электроники и работавшее с Saluki и Anikv, а сама Глюкоза называет новые песни «выходом из творческого застоя».

— Разговоры с тобой обычно начинаются с реплик о том, что люди росли на твоей музыке. А на каких песнях росла ты?

— Если говорить о музыке во дворе, то это The Prodigy и The Offspring. Были и бардовские песни, время такое, постоянно что‑то играли на гитарах. Папа слушал Высоцкого, поэтому его слушала и я. Еще нравились саундтреки фильмов Тарантино, думаю, это и на моей музыке отразилось. Я много времени проводила у бабушки в деревне, там часто звучали «Руки вверх!». Но я не могу сказать, что в детстве слушала много поп-музыки. Потому что я росла с мальчишками во дворе, им такие песни слушать было немножко западло. Поэтому мне ближе был русский рок и альтернатива — «Мумий Тролль», Земфира*, «Агата Кристи» и так далее.

— Интересно, что многие поп-артисты формировались совсем на другой музыке. Рок-корни влияли на первые песни?

— Именно музыка — вряд ли, не задумывалась на этот счет. Но внутреннее хулиганство точно перешло в сценический образ. Я влияла на песни характером и миром, из которого пришла. Если говорить про раннее творчество, я скорее вдохновляла его как персонаж.

— А что ты слушаешь сейчас?

— Хочется поговорить о девочках. Меня вдохновила история Кати Кищук, все-таки мы из одного продюсерского центра. У нее пока буквально один трек после возвращения — и я понимаю, насколько человек раскрылся и показал себя с новой стороны. Думаю, в прошлом проекте не было реализовано то, как она сама себя видит. Жду ее следующий релиз. Муся Тотибадзе — моя любовь. Очень красивая вокалистка, невероятно самобытно использует свой голос, такая новая Алла Пугачева. Еще меня удивили «Вайперы». И звучанием, и тем, что отметили меня в треке «2017». Они круто дополняют друг друга.

— Где ты сейчас берешь новую музыку?

— По-разному. Мне интересно узнавать новое, следить за трендами. Это и плейлисты в стримингах, и советы друзей и моих детей. Им уже 17 и 13 лет, они такие продвинутые. При этом я не всю музыку разрешаю им слушать, особенно 13-летней дочери.

— От какой музыки оградила ее в последний раз?

— Как раз от «Вайперов». Просто в какой‑то музыке достаточно много мата, а я сама стараюсь не использовать его перед детьми. Перед старшей, конечно, могу и сама ругнуться, и она может сказать какое‑то словцо. Но для младшей чуть притормаживаю. Я не такая прямо правильная мама и детям ничего нельзя. Это как воздушный шарик, воздух из которого надо выпускать постепенно. Дети знают про мое отношение к этому вопросу, мне нравится, что они стесняются при мне слушать такую музыку. Я сама в детстве слушала «Сектор Газа», так что я совершенно не показатель для своих детей. Но мы всегда хотим, чтобы наши дети были лучше.

— Твоя дочь тоже занимается музыкой, при этом она нигде не продвигает себя как «дочь Глюкозы»…

— Она ненавидит этот тег. У нее на сердце большой шрам из‑за известных родителей. Сейчас она уже спокойнее к этому относится, взрослеет, в следующем году исполнится 18 лет. Я в шоке: где эти годы, у меня дочке 18! Она настоящий музыкант, сама пишет песни, играет на нескольких инструментах, ищет себя в творчестве. Молодец, хорошо двигается.

— Она влияет на твою музыку?

— Мы два разных мира в этом плане, почти не говорим о творчестве. Больше разговариваем о змеях, дома полно террариумов, которые она завела. Я говорю: «Только под замок, пожалуйста».

— При этом твоя последняя песня называется «Snake».

— Видимо, навеяло. Но там заложен другой смысл: больше про меня и события последнего времени, когда люди хотели залезть мне под кожу и содрать ее. У меня скорее такой ассоциативный ряд. А Лидусик — просто моя дочь. Встретились сегодня на завтраке, приехали ее бабушка с дедушкой. Она рассказывала, куда поедет, где будет делать прическу. Обычная семья, обсуждающая свои душевные моменты и переживания. Про музыку она скорее с папой говорит.

— Если говорить о событиях последних недель. Это больше воспринимается как часть артистической рутины и игры или скорее раздражает?

— Это часть моей работы, которой приходится заниматься, чтобы себя защитить. Я не разделяю себя как артиста и человека, это и в музыке отражается. Не могу отделить одно от другого, оставить Глюкозу на сцене и стать дома Наташей. Я с теми же переживаниями прихожу домой. Для меня важно, чтобы моя аудитория знала правду и что я чувствую. В телеграме люди могут выдавать любую информацию за чистую монету. Важно держать связь с общественностью, чтобы не складывалось неправильное восприятие тебя. Приходится участвовать в этой информационной войне. Мне не нравится давать много интервью и жаловаться там на что‑то. Я люблю создавать — кайф в этом.

— Когда ты поняла, что музыка — это тот самый кайф?

— Я не думала, что буду заниматься музыкой. Хотя моя бабушка всегда этого хотела: отдала меня в музыкальную школу, но меня оттуда выгнали за хулиганский характер.

Но бабушка всегда пыталась подсадить меня на музыку. Она, конечно, играла классические вещи, рассказывала про Плисецкую, включала музыкальные фильмы. Мы всегда смотрели с ней «Серебряный шар». Это, конечно, во мне откладывалось.

Потом я попала в «Ералаш». И вот там поняла, что это мое, органично себя чувствую от задачи быть артистом, получаю прилив адреналина. Когда появился первый магнитофон, я постоянно записывала свой голос и переслушивала его. Удивляло, что на записи я слышу его иначе. Была интересность в том, что со стороны он звучит по-другому.

До сих пор считаю себя непрофессиональным музыкантом и стесняюсь. Стараюсь выскребать из себя эти зажимы, занимаюсь вокалом, хочу открыть новые возможности своего голоса и работать в разных регистрах. Сейчас эпоха очень креативных артистов, которые не всегда имеют профессиональное образование. Недавно смотрела интервью Рика Рубина, который часто говорит о том, что он непрофессиональным музыкант и это ему очень помогает создавать что‑то новое и необычное, без каких‑либо рамок. Стало интересно, как он работает. У нас в культуре же принято: если ты музыкант, должен играть хотя бы на одном инструменте, должен то, должен се. Есть помпезность. А музыка и творчество в любом его проявлении — это свобода мысли. Ты не боишься ошибаться или сделать что‑то, что на первый взгляд покажется белибердой, а потом раз — и это самое правильное решение.

— Это мэтчится с уходом в сторону электронной музыки?

— Электронная музыка была всегда, просто сейчас она стала супертрендом. Как сеты, где диджей — полноценный артист. Раньше я не так сильно в это погружалась, а после своего сета поняла, что это та же работа артиста, просто ты несколько иначе выражаешь эмоции. Как и весь мир, все вокруг приходит к цифровому виду. Надеюсь, до сердечных чувств это не дойдет, там останется живое.

— Кажется, что новая музыка — это выход из периода выгорания. Справедливая мысль?

— Я бы так не сказала, у меня никогда не было выгорания. Музыка превратилась в потребность — как в еде или кислороде. Вроде все уже пройдено, а я просто хочу творить. Думаю, уместнее сказать, что у меня был творческий застой.

Это спады в карьере: все наслушались Глюкозу, появились новые имена, а то, что ты делаешь сама, уже не так актуально и интересно. Это нормально, я понимаю, что жизнь — это волна. Ты не можешь постоянно находиться на ее гребне. И круто, когда ты учишься жить на спаде. Круто жить, когда у тебя эйфория — ты летишь. А период просадки нужно прожить каждому артисту, желательно как можно раньше. Тогда в дальнейшем будешь спокойнее относиться к переменам в творчестве и непониманию аудитории, которое может возникнуть на фоне экспериментов.

— Если говорить про аудиторию. Есть артистка Глюкоза, легенда нулевых, которая провела десятые в статусе эстрадной певицы. Это одна аудитория. А сейчас выходит песня «Snake», которая вообще про другого слушателя. Тут нет страха отпугнуть первых и не завлечь вторых из‑за стыка разных запросов?

— Нет. Я уже проходила через это. После пика первых двух альбомов мы записали фит с Веркой Сердючкой — и столкнулись с хейтом. Соцсетей еще не было, но настроение аудитории до нас долетело. Тогда это был продюсерский ход: у нас было много кассовых концертов, но мало «заказников». И хотелось подтянуть аудиторию заказных мероприятий, чуть более народную. Дальше мы с Максом стали искать новое направление, более эстрадное, потому что контекст Глюкозы перестал заходить. Сейчас сложилось новое поколение, которое ностальгирует по той эпохе. А тогда музыка стала меняться — и мы стали пробовать другие вещи, «Бабочек», «Деньги», чего только не делали. Тогда уже сложилась ситуация, когда помимо моей музыки аудитория стала следить за мной как за персоной, которая рассказывает о своей жизни и лайфстайле. Сейчас написала книгу как раз об этой части своей жизни.

— Фит с Сердючкой делался из мотивации увеличить количество заказных концертов. Какая мотивация у тебя сейчас?

— Поехать в тур, сделать большое шоу и показать музыку, которая зацепит большое количество людей. Когда смотрю в чарты, понимаю, что так делать я точно не буду. Если песни окажутся в чартах — круто, конечно, это всегда приятно. Но не могу сказать, что мне нравится все, что попадает на первые строчки. Кто‑то любит кальянный рэп — и там есть песни, которые могут во мне откликнуться, но это не мой жанр.

— 2024 год выглядит как большой перезапуск проекта «Глюкоза». Чем это мотивировано?

— У меня есть потенциал двинуться дальше, узнавать о себе новое и рассказывать об этом публике, такой внутренний запрос. Отправной точкой стало участие в проекте «Гараж» со Slava Marlow. Сперва скептически к нему отнеслась, но зацепилась за слово «гараж» — я выросла во дворе, мы тусовались в гараже и буквально формировались там. Поняла, что хочу попасть в другую среду и поработать с абсолютно новой командой, которая иначе видит твой стиль. Уважаю Славу как продюсера, он импонирует мне как личность. Ребята предложили сделать Глюкозу в гиперпопе. Так я познакомилась с этим стилем, посмотрела на разных исполнителей и подумала: «А может…» — и поехала в Казахстан. Это были несколько незабываемых дней, чувствовала себя как принцесса и полностью доверилась команде. Ну и, конечно, клип и визуал, которые создал Михаил Пашкульский. Ребята нащупали новый образ вместе с Михаилом, Артем Самолетов и Глеб Костин ребята нашли правильный стиль, но при этом не потеряли мой бэкграунд, переформулировав его. Это понравилось и мне, и публике. Поняла, что хочу работать с Михаилом и дальше.

— Как вы выстраиваете эту работу? С одной стороны, это работа с Никитой Chaika, Bad Zu и Сережей из «Лауд». С другой — переосмысление Любови Успенской.

— Что касается новых треков, Михаил Пашкульский стал креативным директором проекта «Глюкоза», все движет наш с ним тандем. У него отличный вкус, при всем этом он еще и отличный режиссер и оператор, что тоже для меня важно. Мы сошлись на музыкальных предпочтениях. Недавно вспоминали, как законнектились: на съемках «Гаража» я попросила включить The Prodigy и «дать колбасы». Через него познакомилась с Osa и Bad Zu, с которыми работаем сейчас. Osa у нас такой строгий учитель, хотя и самый младший, Bad Zu — в хорошем смысле сумасшедший, у него огромный багаж музыкальных знаний. Я слежу за электронной музыкой, мне нравится, что делают Chaika и Никита Забелин. Их подход к работе над звуком и визуалом — это круто и модно.

— У нас недавно выходило интервью с Дорой, где она говорила про критику того, что она работает с продюсером. Как ты относишься к позиции «если человек не полностью сам написал песню, это неполноценный артист»?

— Это так странно. Почему люди вообще критикуют такой подход? Открой альбом любого зарубежного исполнителя — над ним поработали 150 человек. Мы все живые люди и не можем каждый раз бить в десятку. Я обожаю работать в команде. Я в 13 лет попала в профессиональные руки — и прошла эту школу. А потом выпустилась из нее и пошла своим путем, используя все знания, которые получила. Но дело в том, что ты всегда учишься. Всегда говорю: я знаю, что ничего не знаю. Эта фраза меня спасает. Как только человек начинает думать, что он один тут все знает, связь с космосом заканчивается.

— Недавно ты отвечала на вопрос о любимых артистах и назвала The Prodigy, Fred Again и Софи. Видел много комментов о том, что это неискренне. Чем тебе нравятся эти артисты?

— Наверное, люди, которые слушают эту музыку, просто не так пристально следили за мной раньше и им стоит чуть лучше со мной познакомиться. Я слушаю The Prodigy с детства, делала их первый закрытый концерт в Москве в 2009 году. Это была серия мероприятий «Рок против жаб» на закрытой студии «Мосфильма». Там я впервые увидела, как посуда лопается от шума: было 70 киловатт звука, думала, стены разорвутся. Они создали свой собственный стиль, который будет актуален всегда, это и на моей музыке в итоге отразилось и будет отражаться. Впервые услышала их на школьной дискотеке. Помню, что у меня тогда одна штанина была желтая, другая — оранжевая.

Fred Again — очень крутой продюсер, все, к чему он прикасается, становится золотом. Мне нравится, как он работает с поп-звучанием: это массовая музыка, но не откровенная попса, классный танцевальный звук.

Вопросы про Софи появились еще после моего диджей-сета: «Что, Софи? Да ладно!» Она великий экспериментатор в мире музыки, которого сейчас сильно не хватает: когда человек из хаоса собирал все в полотно, от которого не оторваться. Как «Ponyboy» или «Faceshopping».

— Новый релиз тизерился в телеграм-канале через обложки, стилизованные под очень разных людей: от Чарли XCX до Aphex Twin. Как он будет звучать?

— Я вдохновлялась всеми, кто там был. Мне понравилось, как аудитория отозвалась и стала сама делать обложки в стиле своих любимых артистов. Мне очень нравится Чарли — у нее очень пацанистый нрав, но при этом остается женственность. Есть электронный звук, но она работает в поп-направлении. И это работает. Кстати говоря, Playboi Carti сейчас импонирует сильнее, чем его старое творчество. Что‑то есть в этой загадочности.

— А кваканье не раздражает?

— Это же его идентичность. Круто, когда у артиста есть своя мулька. Как у Канье, недавно была на его концерте в Сеуле, это было прекрасно. Он сперва сыграл треки с «Vultures», а потом стал исполнять песни со всех своих альбомов. При этом он использовал плейбек. Я удивилась: «Почему здесь огромный стадион это воспринимает нормально, а наши люди пока привыкают, что музыку можно исполнять и так?» Он и без музыкантов все отлично собрал воедино.

— Любимый фильм последнего времени?

— Вчера посмотрела «Субстанцию», очень понравилось. Считаю, этот фильм нужно посмотреть всем девушкам после 35 лет. Там затронута очень важная тема — как мы принимаем себя, за что боремся, где заканчивается реальность и начинается надуманность, как важно себя ценить такой, какая ты есть, в каждом новом дне.

— Недавно записывал подкаст, моя соведущая сказала, что с ней это тоже срезонировало. Только ей 24 года. Удивился, какие разные возрасты этот фильм тронул.

— Тронул пипец как. Важно ценить себя в любом возрасте. Да, ты можешь прекрасно за собой ухаживать, ходить к косметологу. Мы хотим хорошо выглядеть и продлить молодость, сейчас для этого много возможностей. Но нужно сохранять разум и понимать, где действительно есть над чем поработать, если это мешает твоей жизни, а где ты просто продаешь душу дьяволу.

— «Heavy Metal 2» или «Brat»?

— «Brat». Я все-таки девчонка.

— Главный страх артистки Глюкозы — это?

— Потерять желание меняться и искать новое.

*Земфира признана иноагентом Минюстом РФ