Вячеслав Петкун: «Я всегда зеркалил мир доступными мне способами»

На этот вопрос можно смотреть по-разному. Можно сказать, что я отстранился от медиа. А можно сказать, что медиа отстранились от меня. Возможно, я перестал успевать за меняющимися нарративами. Но группа при этом все время жива и гастролирует. Одно без другого вполне себе работает.

Мой быт остается прежним: сочиняю песни, мы репетируем, если есть такое желание — записываем. Играем концерты, много катаемся по стране и общаемся с людьми. Живем той жизнью, какой можем. Я всегда зеркалил мир доступными мне способами, больше ничем особо не занимался. Что вижу, то пою.

9 августа Вячеслав Петкун и «Танцы минус» выступят на Пикнике Афиши x Сбер в Санкт-Петербурге.

Я довольно своеобразно отношусь к датам в принципе, но да, нам довольно много лет. Это как с семьей: от нее можно устать, выйти погулять где‑то — и вернуться назад. С группой тоже ничего не складывалось трагично, движемся степ-бай-степ. Мы в первую очередь друзья. Это и помогает нам так долго друг друга терпеть. Как в известной фразе: «Друзья — это родственники, которых выбираешь себе сам». Другое дело, что три года назад умер наш гитарист Антон Хабибулин. Это была печальная история, после которой его заменил Илья Шаповалов.

Смотря про какую работу речь. Мы-то не особо работаем, производим настроение для людей. Это больше про творчество и метафизику. Вот люди взяли и построили дом из бревен под Питером — все довольны. Здесь то же самое, когда получается хорошо сыграть и создать атмосферу забытья.

У нас нет творческих конфликтов, потому что все очень просто: я пишу в одиночестве. Когда считаю, что больше уже ничего сделать не могу, иду к парням и начинается процесс разрисовывания картинок: у нас есть черно-белый набросок, мы добавляем ему цвет.

Я слушаю разные вещи. И это не всегда можно назвать музыкой. Но тут важно понимать, о чем мы говорим. Потому что музыкой можно назвать и все звуки, которые нас окружают. Я вот сейчас пепельницей по столу шмякну, издастся звук — и кто‑то в этом может услышать музыку, она ведь многогранная и многообразная, у каждого свои предпочтения. Это какие‑то экзистенциальные вещи.

Кто‑то слушает классическую музыку, а кто‑то — поп. Для кого‑то музыка — это Шопен, а для кого‑то — какая‑нибудь рок-группа. И то и другое вроде как музыка, но и те и другие могут поспорить на этот счет. Есть те, кто защищает что‑то более современное, опираясь на новую эстетику и актуальность внутреннего содержания. И в этом смысле Шопен выглядит немножко уставшим, какая в нем актуальность? Вопрос подхода.

Помните историю с черно-синим или бело-золотым платьем? Когда люди рядом со мной видели другой цвет, я понял, что с музыкой дело обстоит примерно так же. Если в том случае мы хотя бы могли оценить визуальную разницу, то музыка еще более индивидуальна. Плюс подматывается эмоциональная составляющая. Когда к музыке добавляется видеоряд, чувство влюбленности или что‑то еще. Вот человек влюбился под, на твой взгляд, поганую песню и всю жизнь носит в сердце любовь под нее — уже странно говорить, что она отвратительная и недостойная твоих волосатых ушей, правда?

Музыку сложно систематизировать, чтобы найти в ней универсальные точки соприкосновения. Пусть люди и любят в это скатываться, отстаивая свое, без возможности учесть мнение оппонента. Работает и характер. Кто‑то более открытый — и ему нравится схожая музыка. Дальше идет вопрос не того, какого качества эта музыка или как она сыграна. Это все очень эмпирические вещи.

Когда я перестал вывозить, стал немного иначе себя вести и использовать потенциал, который до этого скрывался за разного рода увлечениями. Это происходило постепенно. Сперва решил, что мне не надо волноваться — и перестал общаться с прессой. Под коронавирус мне повезло: решил продолжить жизнь без алкоголя. Это хорошо сказалось на настроении, весна 2020 года была тяжелая, а благодаря отсутствию пагубных привычек отсутствия присутствия я как‑то расписался — и настроение поднялось. Хотя песни и мрачные получились в тот период. Еще придумали смешной способ работы, пока все сидели дома, записывали все на телефоны, а потом записывали, кто как мог: «Привет, весна», «Уехал автобус» и не только. Тоже период зеркальных песен, отражавших нашу действительность.

Я из редких нарциссов: мне сложно устать от собственных песен. Как показывает культура караоке, люди могут петь сколько угодно. Помню, как попал в караоке-бар, когда вел немного другой образ жизни. Я был изумлен тому, что люди весь день пели только одну песню. А когда речь о собственном исполнении во время игры живьем, оно всегда складывается по-разному. Я же не слушаю собственные песни.

Обычно я не пою в караоке. Но в начале 2000-х оказался там в компании хоккеистов. Дело, само собой, дошло до моих песен. И я набрал меньше всего этих дурацких баллов, исполняя песню «Цветы».

Мне недавно один из шутников жаловался на это, но тут кто на что учился. Вот какой‑то чувак пришел с работы, бахнул пива, хрюкнул чипсами — а у него по телевизору шутник. Он как домашнее животное, что ли. Поднимает настроение после работы. И тут вдруг человек видит этого шутника где‑то — и воспринимает как мягкую игрушку. Никто не отменял и кокетства: «От всего устал, от людей устал».

У меня был период невыносимости в этом смысле, когда был «Нотр-Дам». Это была жопа жопная. В тот момент понял: что‑то делаю не так. Я вообще не ожидал такого, все стало очень вертикальным. Если до этого меня знали те, кто интересовался музыкой, тут стали знать вообще все. Это странное ощущение, и оно ни фига не комфортное. С того момента и начал прятаться, потому что чувствовал себя прозрачным. Я не был к этому готов. Вертикальная популярность — не для всех, точно не мое. У меня был замечательный этап, когда я состриг длинные волосы. Узнаваемость сразу упала на треть. После этого двигался только в одну сторону.

Я завидую тем, кто всегда точно знает, чего хочет, когда садится писать песню, и понимает, о чем она будет. Для меня это редкая ситуация. Обычно не очень понимаю, что из меня лезет. Для меня песня — жидкий субстант. Всегда существует бесконечное количество вариантов даже самой простой песенки. Она идет от настроения, благодаря которому изначально появилась: ты его по-своему скомпоновал и чувствуешь, что делаешь. А когда теряешься и начинаешь искать в песне другие потенциалы, значит ты зашел в тупик. Возможно, пора начать делать что‑то другое.

У каждого артиста есть эстетические и моральные границы, за которые он не готов выходить. У меня так же. Иногда смотришь на припев — и начинаешь задумываться. Здесь важно понимать цель и задачу. Сейчас я пишу песни, потому что мне это нравится, получаю удовольствие от процесса. Идеальный вариант — когда я дома, все легли спать, можно идти ковырять что‑то на гитаре в одиночестве. Испытываю банальную радость, когда что‑то получается. Если я буду нарушать этот темп, то остановлюсь: знаю, что у меня не получится. И стараюсь как можно дольше никому ничего не показывать, потому что меня раздражает, когда люди говорят: «А вот похоже на это!» Ты вроде как понимаешь сам, что общих черт нет, но у тебя уже что‑то засело в голове.

Место силы — сам город. Даже при выходе на вокзале мне уже хорошо видеть пруд и рыбку в своей воде. Въезжаю в город на поезде — и чувствую себя иначе. Стараюсь погулять по центру, а Лиговка это или Невский — не важно, что угодно может быть.

У меня сложная семейная ситуация. Два старших сына, один болеет за «Зенит», как я, а другой — за «Спартак». Как‑то посадил их вместе смотреть матч, к концу младший болел за «Спартак», потому что старший — за «Зенит». Так и осталось. Ходили в прошлом сезоне на игру со «Спартаком», продули 1:2. Это было испытание для меня. Если раньше матчи со «Спартаком» были праздником пару раз в год, то сейчас думаю, что лучше бы ничья.

Если бы мне кто‑нибудь в 1980 году, после того как «Зенит», как выразился Геннадий Орлов, стал «бронзовым чемпионом страны», сказал, что я когда‑то должен буду расстроиться, когда «Зенит» выиграет шесть чемпионств подряд, а потом займет второе место, я бы даже не запомнил это, потому что, в силу невозможности, это казалось бы недостойным внимания. Поэтому я иначе отношусь к прошлому сезону. А что касается «Краснодара», это удивительная сказочная история. Из ничего появилось что‑то, исполняющее мечты конкретных людей. Это круто.

Концерты в Питере всегда отличаются от других, это совершенно другая атмосфера для нас самих. Огромное количество друзей и знакомых, все хотят увидеться. С одной стороны, приятно. С другой, довольно-таки энергозатратно. Мы становимся поскромнее.

Все концерты важны, пока ты играешь. Получаешь от процесса ощущение внутренней эмоциональной правости. У меня бывали и неудачные выступления, которые и этим словом не назовешь. Когда я выходил, уходил и больше не возвращался. Или в силу банального опьянения мог текст исполнять полчаса. Дурацкие ситуации, которые потом неприятно вспоминать. Но они, кажется, бывали со всеми, кто доверялся потоку. А что касается качества исполнения, бывает, что действительно недоволен собой — что‑то не получилось. А в следующий раз — бац, и получилось.