— Вы «Zerolines» придумали еще до «Супертанго». Это было, как вы говорили, недостающее звено между «Мегаполисом» XX и XXI века. Как вышло, что альбом выходит только сейчас?
— Что касается именно этого проекта, то это такая штука, которую сложно описать и вообще понять, что это у нас такое: технология, способ жизни или кладовка. Мы практиковали с конца восьмидесятых годов эти интуитивные погружения, так называемые сейшены, когда «Мегаполис» играл, сидя в кругу, музыку без начала и конца и абсолютно без всякой цели… Это потом я позже прочитал у Хазрата Инайята Хана, что «истинная интуиция не терпит сознательного намерения», и при нем она заменяется на интуицию ложную. Как только мы ощутили себя в этом потоке, музыка стала появляться у нас как из рога изобилия, в общем, сразу же для нас были решены многие проблемы.
Во-первых, пропала проблема с материалом, потому как его приходило столько, что мы даже не успевали переваривать. Во-вторых, эти потоки изменили наше мироощущение, сделали нас абсолютно другими. Я имею в виду как отношения с окружающим миром, так и отношения между нами. И с точки зрения чего-то прикладного это были и песни для «Мегаполиса». Например, «Звездочка» изначально в сейшене пелась минут сорок, и оттуда почти весь текст перешел и музыка в каких-то фрагментах. Мы просто клеили этот файл очень долго, года четыре.
Единственное неудобство было в том, что мы должны были научиться все это играть заново: то, что пришло к нам в сердце, брать в руки. Когда музыкант играет интуитивную музыку, то делает это не он, а «тысячелетний музыкант», его духовный опыт. Там нет неправильных нот, там время по-другому течет. И, когда музыкант пытается это взять в руки, чтобы сыграть на концертах или качественно перезаписать в студии, возникает коварный эффект. Ты не понимаешь, что это, тебя не пускает внутрь. На это у нас уходили годы, мучительные репетиции, мучительные осмысления. И когда в конце 1990-х годов у нас заработала собственная студия «Правда», мы могли этот поток получать в студии. В общем, «Zerolines» и появился в этих условиях.
Тогда мы с моим коллегой по «Мегаполису» Михаилом Габолаевым много продюсировали, и возвращение к нашему собственному материалу откладывалось по разным причинам. Во-первых, он был настолько прекрасен, что мы не могли к нему прикоснуться. Как в фильме «Возлюбленные Марии» парень никак не мог переспать со своей девушкой, потому что он ее очень сильно любил. Во-вторых, мы не находили недостающее звено, того самого «тысячелетнего музыканта», который сыграет на барабанах, а я не мог разбудить в себе того «тысячелетнего музыканта», который мог бы это все спеть. Потому как мой прудик зарос, я долгое время не пел, потерял свой собственный голос. Наконец, все время нужно было выбирать: либо записывать «Заноза» Найка Борзова — либо делать свой материал; либо первый альбом «Ундервуда» — либо свой материал. И каждый раз я думал, что нужно сначала помочь. А это [новый материал] никуда не уйдет, тем более он такой прекрасный.
Все стало сходиться потихонечку на альбоме «Супертанго», когда у нас три композиции [из сессий «Zerolines»] вошли туда. Остальное продолжало лежать, жечь пятки. Мы осознавали всю революционность этого материала, хотя к этому моменту уже прошло лет восемь. Из 70 часов музыки, наигранных нами за три года на рубеже тысячелетий, мы взяли только шесть композиций, которые влет нам нравились больше всего. Дальше я записал капеллу мальчиков, которая подвернулась мне на моем пути. Ездил я для этого в Минск и записывал их на диктофон для песни «Ангелы». А потом мы нашли барабанщика, Олега Ингиозова, который стал тем самым «тысячелетним музыкантом». В итоге все сложилось, и все было готово. Это был 2011 год. И тут грянул «Из жизни планет», и нам стало вообще ни до чего.
— Вы говорили про собственный голос, который обрели, при этом на «Есть» он пропущен через вокодер.
— Знаете, у любого продюсера работа предельно проста. Он исправляет неточности, и за ним всего лишь A/B-тест. То есть нравится или не нравится. И для решения проблемы ему нужно разбить ее на сотни маленьких простых задач, где нужно ответить «да» или «нет». Такая методика любого продюсирования. В «Есть» единственный текст, который заменили. Изначально он был иным, но вот попросился [Гийом] Аполлинер, который лежал у меня к тому моменту лет десять-пятнадцать в письменном столе, и ему не было ходу, потому что написать под него песню было нереально. И тут раз — все совпало. Я попытался наговорить его на музыку, но внутренний мой продюсер все время говорил «нет», и я не понимал, в чем дело.
Помню, что я беспорядочно тыкал, прилаживал, а потом раз — и заиграло. И я пропускал свой голос через эту электронную штуку, играл на клавишах и фиксировал результат — а дело было на даче — на портастудию, древнюю кассетную четырехдорожечную Yamaha. В общем, я сделал всего два дубля, и результат меня полностью устроил. Может быть, через какое-то время — месяц, год — я понял, что [такой голос] это душа, которая мечется 40 дней между небом и землей, неупокоенная. Этот голос бестелесный — не девочка и не мальчик, не старый человек и не молодой. Именно таким голосом и разговаривают души. И все сошлось. Перед глазами у меня всегда был один из фильмов Сокурова о Первой мировой войне [«Скорбное бесчувствие»]. Опыт звуковой у меня был именно такой: медленно проплывающая камера, беспристрастно фиксирующая все вокруг.
Как только произошел «Из жизни планет», как только я написал «Небесный Стокгольм», нужно было финализировать то, что ждало своего часа. И нынешний состав «Мегаполиса» взял это в руки, расколол «Zerolines» и научился играть. Мы даже сделали заходы в студию, чтобы сделать версию 2016 года, но в итоге поняли, что надо выпустить этот материал, ничего в нем не переделывать, им надо гордиться. Современный «Мегаполис» делает этот лайв, и делает это абсолютно блестяще.
— А в чем отличие от студийного воплощения?
Это будет играться на сцене так же, как и в студии. Какие-то моменты абсолютно близко к тексту, какие-то мы играем по-другому. С точки зрения мультимедиа мы будем использовать полнокупольную проекцию на все композиции. Мы используем все технические возможности, которые есть в Московском планетарии. Мы готовимся к этому более двух месяцев. За это отвечает Андрей Врадий, который является нашим камертоном. Весь визуал — это его: все видео — а у каждой композиции есть видео, пока опубликованы только два, обложка, арт-ворки — все, что появляется в сети.
Мы принципиально против фотографий, мы принципиально за анонимность. Потому как даже на обложке альбома у нас нет кредитов, не написано, кто что сочинил и кто на чем играл. Мы только указываем в случае с «Есть» авторство Гийома Аполлинера и участие в двух треках поэта Александра Бараша, крестного отца «Мегаполиса», который очень много для нас сделал. Все остальное авторство не указано. Какое здесь авторство, когда нашими руками кто-то владел!
— Но в том же клипе на «Бриллианты из глаз» вы же все равно присутствуете.
— Да, но больше в клипах наших образов не будет. Нам показалось, что конкретно для этого трека нужно сделать такую версию, которая немножко связывает нас с внешним миром, чтобы все увидели музыкантов.
— Этот альбом в отрыве от видео не существует?
— Конечно, «Zerolines» — это арт-проект. «Супертанго» — последний альбом «Мегаполиса», дальше — только проекты. Играть материал «Zerolines» мы будем исключительно с мультимедиа в каких-то местах, нетрадиционных для обитания рок-групп. В клубах «Zerolines» мы играть не будем. Где можно демонстрировать арт-проект, там он и будет звучать.
— Сочинительский подход со времен первой инкарнации «Мегаполиса», как вы сказали, изменился. Как?
— В «Из жизни планет» был смешанный подход. Было 15 тем, которые мы разыгрывали, и из них половина ушла в никуда, еще порядка семи или восьми самых важных тем родились в совместном творчестве. Это смесь композиторского подхода и коллективного гения, сцениуса, по выражению Брайана Ино. Ранний «Мегаполис», совсем ранний, — это композиторский подход. Начиная с 1993 года, с немецкого альбома, у нас появляется коллективное творчество. Это видно по песням вроде «1+1» или «Я — весна». Новый «Мегаполис», думаю, будет на 100% сделан из коллективного творчества. Мы уже сделали несколько заходов в студию и немножко поразились той музыке, которая через нас сейчас произрастает. Мы даже не стали записывать ее, а просто открыли рот от удивления.
— Чем нынешнее существование «Мегаполиса» в виде проектов отличается от предыдущей инкарнации группы девяностых годов?
— Так [как сейчас] интереснее всего. Если честно, причиной нашего 14-летнего молчания и того, что я стал заниматься другими артистами, стало то, что меня абсолютно не устраивал вот этот альбомный подход. Тогда я должен был удовлетворить огромный гарем наших поклонников: раз в год новый альбом, ты должен всем понравиться, ты должен проехать по стране, ты должен, должен, должен.
В современном мире проектно мыслить правильно, потому как те же самые альбомы в записанном виде должны существовать как мобильные приложения. Раньше, кроме музыки, обложки и текстов, все оставалось за кадром. Ты мог рассказать об этом журналистам на пресс-конференции, а потом все это куда-то исчезало. Если бы The Beatles записывали «Revolver» и у них были айфоны в студии, мы бы увидели абсолютно иную картину. Это бы точно были извилистые замысловатые красивые мобильные приложения — что на «Sgt. Pepper», что на «Revolver», что на «Let It Be».
— Но при этом то же приложение есть, допустим, у Бьорк, «Аукцыона» и, в общем-то, все. Почему другие не пытаются это сделать?
— Мне сложно об этом сказать. Воли не хватает, силы. На «Из жизни планет» помимо сайта у нас должен был быть совершенно революционный application, многоуровневая игра, квест, и разработчики говорили, что это абсолютно революционная история. У нас не вышло из-за недостатка средств. Приложение стоило 1,5 млн рублей, разработчики плакали, предлагали сделать приложение в ущерб сайту.
Концепт «Zerolines» мы разрабатывали со студентами в течение трех лет. Было много идей. Объединяло их одно: приложение позволяло слушать нашу музыку исключительно с подключенной гарнитурой. Когда вокруг тишина, айфон должен был реагировать на колебания, движения, даже на освещенность. Приложение было таково, чтобы там нельзя было ни перематывать, ни перескакивать треки, пока ты не прослушаешь его от начала и до конца. Только после этого приложение предлагало тебе делать что угодно. Ты не хочешь — ты не готов, в тебя это не влезет, иди гуляй. Когда все заточено под консюмериат, под потребление, эта игра в сектантство мне кажется правильной: маятник, качнувшись вправо, непременно качнется влево. После бананов придут клеши, после клешей придут узкие дудочки.
— Почему из этого ничего не вышло?
— У меня было как раз два параллельных проекта — «Из жизни планет» и «Zerolines» — и две команды. Наверное, в этом больше всего виноват я, так как стал уделять внимание одному в ущерб другому. Мы захотели издать все в этом году. Мы опять не ушли в трехлетнюю или пятилетнюю историю домысливания и доделывания приложения, дорабатывания чего-то еще. Нам важно было, чтобы этот проект возник именно сейчас, поэтому он появится без всяких премудростей и чудес.
— Еще я хотел про лейбл спросить. «Снегири» всегда были таким впередсмотрящим лейблом, а теперь из действительно крупных новых артистов — только Mgzavrebi и Даша Шульц. Почему так происходит?
— Хороший вопрос, мне очень хочется на него ответить. В «Снегирях» начинается четвертая волна, новое поколение, уровень. Когда-то мы с Шуриком Горбачевым сделали сборник «No Oil, No Stress, No Noise», определив, какой, по нашему мнению, должна быть музыка десятых. Кстати, оттуда некоторые артисты действительно стали музыкой десятых, определив для нас направление «новых тихих»: Ifwe, Алина Орлова, The Retuses, «Синекдоха Монток».
Я чувствую напряжение, которое в воздухе разлито. Новая музыка есть, я опять чувствую, что чувствовал когда-то. Эти волны сами по себе приходят. Появилось что-то такое в воздухе — мы сделали «Ш2», [лейбл про] альтернативный шансон, уличную музыку, современное кабаре. Появилось что-то в воздухе — сделали лейбл «Легкие», счастливую электронику. Еще что-то — мы стали издавать городскую скорострельную музыку: «СБПЧ», 2H Company, «Елочные игрушки». Сейчас у меня рецепторы вновь заработали как надо, я эту музыку вновь вижу и чувствую, я ее начинаю очень активно собирать, и меня этот процесс завораживает. В голове у меня есть концепция, как эту музыку представлять, сколько ее может быть на «Снегирях», каким образом мы можем за нею ухаживать.
— О ком именно идет речь? Есть у вас уже какие-то артисты?
— Давайте я вам сейчас все расскажу! Конечно, есть. Вообще я хочу для начала сейчас собрать сборник из 20 артистов. Может быть, мы начнем следующий год с этого сборника. И он не то чтобы будет какой-то программный, но это будет некая система для нашей работы.
Слушать «Zerolines»