— Ты — артист, которого открыло ТВ-шоу.
— Можно сформулировать и по-другому. Это я использовал шоу, чтобы открыть себя.
— Тебя не смущает формат талант-шоу? Это ведь не об артисте, это о драме.
— До участия в «Голосе» я успел потерять веру в такие проекты. Столько раз уже туда ходил — и никто меня не брал. К примеру, Константин Меладзе меня выпроводил со своего вокального шоу, аргументируя тем, что на моем лице не было суперэмоций. Видимо, когда поешь о солнышке, нужно показать на это солнышко рукой, а если у меня что-то на сердце — нужно ручки к груди. Я рос на зарубежной музыке, там все по-другому. Еще на одном шоу мне судьи отказали с формулировкой «Украина это не купит».
Поэтому сначала я проигнорировал приглашение на участие в очередном вокальном конкурсе. Но потом решил, что не стоит быть таким категоричным, и все-таки расспросил об условиях. То, что я услышал, мне было ближе, но я сразу признался, что у меня нет слезовыжимательной истории. Если я пойду, то только ради сцены, только ради того чтобы спеть. Даже не ради славы. У артистов бывают такие моменты, когда им крайне нужна сцена. Острая нехватка веры в себя. У меня тогда опустились руки.
— Ты сразу выбрал песню Адель?
— Изначально музыкальные продюсеры шоу предложили мне исполнить песню Джона Ньюмена «Love Me Again». Я решил, что она меня никак не раскрывает, и мы сошлись на «Hello».
Положительную реакцию я ощутил не только потому, что ко мне обернулись трое из четырех судей, но и благодаря энергетической отдаче зала. Я чувствовал, что меня слушают и слышат, — прежде я такое испытывал только в 2013 году в Англии. Там меня принимали иначе: с уважением и каким-то благоговением. А по возвращении в Киев я пою и вижу, что люди реагируют на меня с таким видом, будто я лажаю. Началась жуткая депрессуха: «Ну как так! Неужели я не в той стране родился? Зачем тогда мне дан талант, раз его здесь не понимают?» И вот спустя три года что-то начало меняться. Может, просто новое поколение пришло.
— Представим, что тебя не выбрали. Пошел бы на завод?
— Что ты, я бы принял отказ абсолютно спокойно. Скорее умру от голода, чем предам музыку. Пойми, песни ведь пишут не артисты, нет. Песни сами к нам приходят. И если однажды изменить музыке — они перестанут являться, закроется канал. Я знаком со многими перспективными в прошлом певцами, которые сейчас, покупая песни для своего репертуара, даже не знают, что в тренде, а что нет. Они полностью дезориентированы. Идей нет, вдохновения нет.
— Отовсюду звучат заявления, что украинская сцена на подъеме. Но какой же это подъем, если тебя разглядели спустя много лет и только благодаря телевидению?
— Но ведь разглядели! Значит, есть подъем. Раньше я в нашей стране не мог и надеяться на такой прием. Помню, как, выступая вместе с Иваном Дорном в прямом эфире на церемонии музыкального канала М1, поймал себя на мысли, что аранжировка, которую наклепал дома у кровати, теперь звучит на всю страну. Чем не фантастика?
— В чем главная проблема независимой украинской сцены?
— Возможно, недостаток денег. А возможно, главная беда нашей сцены в том, что я не смог пораньше встретиться с Иваном Дорном.
Основная проблема талантливых артистов, которые преданы музыке, — это неверие в себя и непонимание, где они должны быть и какую музыку делать. Это трагедия, когда есть способность, но нет курса. Проблема, что часть верхушки нашей сцены — это бездарные люди. Они просто зарабатывают бабло. Их слушают массы, не понимая, что есть совсем другая музыка. Из-за отсутствия музыкально-нравственных ценностей они дают низкопробную тему. Поэтому стоит появиться артисту, делающему красиво и нестандартно, массы его не воспримут. Талантливым людям приходится с десятикратным усилием навязывать себя аудитории и прогибать мир вокруг себя. В Америке и Европе система работает по-другому. Там, если ты делаешь красивую авторскую музыку, за тобой будут гоняться все.
— Ты преподаешь вокал. Профану от мира музыки может показаться, что голос — либо есть, либо его нет. Можно запеть, если у человека его нет?
— Есть разные по диапазону и насыщенности голоса, но в любом случае если ты развиваешь и не бросаешь это дело, ты можешь натренировать свой пускай и небольшой голос. Как я понял на собственном опыте, талант — это труд. У меня диапазон даже до октавы не доходил, а сейчас я беру четыре.
— Если голос — это мышца, как его тренировать?
— Распевки на самые различные слоги, буквы, звуки. Если ты хочешь запеть мелизмами — их и нужно каждый день по несколько часов исполнять. Высокие ноты? То же самое. Во время тренировок голос меняется, растет. Он как пластилин, из которого ты тембрально можешь слепить что угодно.
— Ты не бросаешь преподавание из-за денег?
— Мои ученики — моя ответственность. Пускай у меня все меньше времени на это, но я не могу их бросить.
— Ты строгий преподаватель?
— Когда ученик не работает — то да.
— Как ты пришел в музыку?
— Бабушка привела. Сколько себя помню, я пел. Повели меня в музыкальную школу, я прошел там прослушивание, и меня завербовала педагог по скрипке. Говорит: «Все, он будет скрипачом!» Так и вышло. Дошло до того, что я поступил в академию Глиэра по классу скрипки, проучился там два года и заново открыл в себе тягу к пению. Перевелся на вокал.
— Почему тебя стали называть «черный парень в белом теле»?
— Это пошло из Англии. В 2013 году я прилетел туда участвовать с труппой на танцевальном фестивале. Организаторы случайно услышали, как я пою, и предложили выступить. Объявляя мой выход, ведущий так и сформулировал: «Сейчас выйдет черный парень в белом теле. Вы офигеете, он с Украины». Мне это очень польстило. Да я и сам в себе это всегда ощущал. Потому что открываются в моей мелодике и музыкальности такие нюансы, о происхождении которых я могу только догадываться. Они нездешние. Будто я вспоминаю их из прошлой жизни. Если раньше я снимал какие-то вокальные ходы, то сейчас я замечаю, что у меня рождаются свои, очень необычные. Не знаю, откуда это идет. Доходит до того, что, слушая на YouTube неизвестных афро- или госпел-вокалистов, понимаю, что могу предвидеть каждую последующую ноту, которую он возьмет. Я так же мыслю. Откуда это во мне?
— Кто из вокалистов по технике тебя поразил?
— Меня удивляет Durand Bernarr. Обожаю этого чувачка. Он не широко известен, просто выкладывает каверы, но берет своей мелодикой. Никто не умеет так тонко и своеобразно импровизировать.
— Как ты пишешь песни?
— Мне их дают. Свыше. Когда это происходит, ты входишь в состояние, напоминающее похмелье. Ряд чувств притупляется, другие резко обостряются. Все начинается с возникновения нужды сесть за инструмент. Cамый настоящий мандраж, подталкивающий сию минуту музицировать. Я бегу домой, даже не раздеваясь, берусь за инструмент, и через мои пальцы из ниоткуда начинают появляться аккорды, а изо рта — мелодии. Я сам не до конца понимаю, что я играю.
— Ты раньше писал на английском. Процесс сочинительства на русском отличается?
— Скажу честно, на русском я пока пишу примитивно. Слава богу, всегда готов прийти на выручку Ваня Дорн. Его мышление относительно того, как он обращается со словом, приближая русский текст к английскому, — это нечто уникальное. Английский можно как угодно класть на мелодию, он гибкий ритмически. А в русском из-за длины слов и определенных ударений, которые нельзя смещать, все сложнее.
— Почему танец вог, который тебе так нравится, у нас мало распространен?
— Как и во всем мире. Он, по-моему, еще в конце семидесятых возник. Это просто элемент гей-культуры. Может, это и останавливает. Мне он нравится раскрытием сексуальности с новой стороны, имитацией подиума, перевоплощением. В Америке этот стиль только пробирается на большую сцену, Ариана Гранде использует элементы в своих перформансах. Мадонна в клипах вог использовала.
— О чем песня «Кровожадность»?
— О девочках, которые втираются в доверие, используя свои обольстительные чары, чтобы потом использовать тебя в своих интересах. Они живут этой жаждой — как вампиры.
— Ты когда-то рассказал мне о намерении записать вампирский цикл. «Кровожадность» — это его часть?
— Я от этой идеи не отказываюсь. Вампирская тема будет сквозной в моем творчестве. Одно время я даже мечтал стать полувампиром. Мне нравится, что у них, с одной стороны, вечное одиночество, с другой — дух скрытого братства. Меня привлекает их сила.
— «Сумерки» повлияли?
— Не без этого, мой любимый фильм. Я восхищаюсь тем, как в героях «Сумерек» преувеличена человеческая сущность. Если ты злой вампир, то ты злой на максимум. Если часть благородного клана, то стоишь горой за семью и близких. Они если любят, то любят бесповоротно. Вампиры оказываются намного нравственнее людей.
— Твои песни богаты мистикой. Откуда это в тебе?
— Чаще всего я пишу ночью. Так я «Мару» написал — было зимнее настроение загадочное, полнолуние, почему-то не мог выбросить из головы сказочный образ Снежной королевы. Я тут же начинаю пробивать древнеславянскую мифологию и попадаю на календарь божеств, вроде славянских знаков зодиака. И вот на меня, на Скорпиона, выпадает Мара. Захотелось ее изучить, многое из написанного там совпадало с моими врожденными чертами характера. И я решил написать о ней песню.
— Мне вот кажется, что песни, вдохновленные сказками и вампирской темой, не могут стать массовыми.
— Когда я писал эту музыку, я в первую очередь делал ее для себя. Считаю, что если понравилось мне, то обязательно найдутся люди, которые испытают то же самое.
— Ты ведь понимаешь, что со временем этот подход может измениться?
— Больше скажу: недавно он уже начал в какой-то степени меняться, но я быстренько это пресек. Начали появляться меркантильные нотки, представь себе. Я такой: «Стоп! Это не моя дорога». Я в такие минуты всегда мыслями обращаюсь к Музыке как к божеству, имеющему сознание. Вспоминаю, почему я здесь, и вспоминаю свои истинные цели.
— Слышал, ты заядлый велосипедист.
— Да, особенно сейчас, перебравшись поближе к центру, могу прыгнуть на велик и ехать по делам. Люблю заезды на целый день: проложить маршрут и уехать на природу. Вчера я поехал в магазин, но сделал крюк через Труханов остров и Московский мост — оказалось, что там есть крутая велотрасса, идущая прямо сквозь лес. Пешком я бы в такие места не забрел, а на велике чувствую себя путешественником-исследователем.
— Нападение на тебя в Одессе. Что произошло?
— Это был последний концерт нашего тура с Cape Cod. Мы встретились с Сашей Дабделайтом, сводившим наш альбом. Пошли в рок-бар отметить приближающийся Новый год. Шикарный день: мы были на море, отличное выступление, прекрасный гонорар — ну и что-то нас занесло туда. И вот мы посреди бородатых чуваков и тяжеляка, звучащего из колонок, начинаем прикалываться: «Поставьте Бритни Спирс!» Они реально ставят — и картина: все смотрят на троих парней, которые с отдачей и кайфом подпевают Бритни. Я всю эту прелесть снимаю на новенький айфончик, который мне Ваня подарил.
Выпили мы «егеря» достаточно, пришло время вызывать машину. Выходим из бара. Я уже вижу тачку перед входом, заглядываю в телефон, чтобы номер авто уточнить, и кладу его обратно в карман. Тут подходят четверо или пятеро чуваков и с криками «Привет! Как дела?» лезут к нам обниматься. Мы, подумав, что это знакомые навеселе, тоже такие: «Привет!» И я замечаю, как один из них вытаскивает у меня из кармана телефон. Прошу вернуть. Хватаю его за руку, чтоб не сбежал. Тут мне в лицо откуда-то сбоку прилетает кулак. Я поворачиваюсь: пацанов бьют. После удара по ребрам я падаю. Досадно, что сильнее всего досталось Саше, местному. Он полез заступаться за нас c Максом, а в итоге получил сильнее всех.
— После этого не страшно по улицам ходить одному?
— Есть чуть-чуть, но я же вырос на Минском массиве — и никогда ничего подобного со мной не случалось.
— Они к вам пристали, потому что iPhone увидели или, может, тебя узнали?
— Думаю, они нас давно уже пасли. Я же еще до этого на лошадке прокатился по городу, Макс меня на телефон снимал. Может, тогда и заметили. Чувачки профессионально все сделали, а полиция в Одессе, конечно же, ничего не решила. Даже не поинтересовалась IMEI-кодом аппарата и моими контактами. Это уже потом, по приезде в Киев, мне полиция объяснила, что это в принципе первое, что должны спросить у потерпевшего. Скорая вообще приехала, сказала: «Жить будете» — и уехала.
— От боли к музыке: что с дебютным релизом?
— Мини-альбом на 7–8 песен. Там будет R&B, неоклассика, хаус — все свежее и крутое.
— Слышал, там будет песня на английском.
— Планы поменялись. Мы решили, что следом выпустим англоязычный альбом.
— Я всю свою жизнь хочу записать английский альбом. Быть мировым артистом.
— Когда ты познакомился с Дорном, что тебя в нем больше всего удивило?
— Поразило, как он успевает все контролировать. У человека карьера, лейбл, где куча всего происходит, семья. Как он еще с ума не сошел! Он постоянно пашет, не останавливается. Мы вне студии не пересекаемся, да и я не решаюсь его отвлекать, только по делу. Человек участливый настолько, что просто приезжает на мои студийные сессии, вслушивается в меня, советуется. Я это ценю.
— Он постоянно говорит о лейбле Masterskaya идеализированно, будто это место, куда новые лица нашей музыки смогут приходить и реализовывать себя. Можно и поверить, что это не для бабла все.
— Поставь он бабло на первое место, продюсировал бы не меня и Yuko, а такие группы, как, например, Real O.
— Кто оплачивает твои клипы?
— Ваня как спонсор.
— Образы для клипов ты сам создаешь?
— Не без помощи стилистов, но многие идеи я действительно приношу сам. Например, образ Кая в клипе «Мара» — моя идея. Хотелось театральности. В наше время для артиста вижуал должен быть не менее важен, чем музыка. Это лицо твоей музыки.
— Тебя не смущает, что 70% комментариев под твоими видео касаются твоей сексуальности и манерности?
— Знаешь, мне все равно. Эти комментарии показывают внутренний мир их авторов. Мнения других людей не имеют ко мне никакого отношения. Как меня может обидеть то, что вовсе меня, если разобраться, и не касается? Я делаю то, что я люблю, и для тех, кому это нравится.
— Вопросы «Ты — гей?» часто звучат?
— В моем окружении нет. Мы притягиваем то, что мы излучаем. Это ведь некорректный вопрос, правда? А я окружил себя умными людьми.
— История про встречу с Сэмом Смитом — это правда?
— Произошло три года назад, в тот же раз, когда я на фестивале выступил в Англии. На тот момент у Смита как раз вышли «Latch» и «La La La». Иду по метро и сквозь наушники слышу, как кто-то поет. Понимаю, что вокал мне знаком. Смотрю: Сэм Смит подпевает какому-то уличному гитаристу. Пробегал, видимо, мимо с подругой. Я подошел к нему, сказал, что он офигенный и его голос мне очень нравится. Он такой добрый, поинтересовался у меня, куда я еду. Я говорю: «Домой».
— За прошлый год ты сменил три лейбла: Rookodillʼa, Kruzheva и Masterskaya. Как так?
— Все просто: я искал подходящую команду и обрел ее именно здесь. С Ваней мы моментально поняли друг друга, сошлись по духу. С Юрием Бардашем, руководителем Kruzheva Music, мы продолжаем работу, недавно вот выпустили совместную песню с Quest Pistols Show.
— Не случись «Голоса», думаешь, лейблы могли бы тебе дать то, что ты имеешь сейчас?
— Нет. Телик до сих пор всем рулит. Интеллектуалы говорят, что его уже никто не смотрит, и я не смотрю. Но взгляни на цифры — они не врут.
— В чем уникальность Constantine?
— Смущает постановка вопроса, но я могу сказать, чего бы мне хотелось привнести на нашу сцену. Во-первых, показать, что по-настоящему красивые, музыкально-нравственные песни востребованы. А во-вторых, вдохновить молодых людей искусства, стремящихся привнести в мир красоту. Показать, что все возможно и сдаваться ни в коем случае нельзя. Я и сам много раз слышал: «Да куда ты лезешь? Сиди дома и пой своим голосом эти песенки там!» Хочу доказать, что это может быть успешным. Что это нужно людям. Просыпайтесь! Пришла пора вытеснить пошлость и бездарность талантом, красотой и музыкой.
Материал подготовлен совместно с музыкальной платформой TBRG Open.
