«Может, я правда люблю тебя, папа?»: откровения кавказских женщин в проекте «Отцы и дочки»

Проект «Отцы и дочки» появился полтора года назад, он включает в себя серию мультфильмов «Не бойся, я с тобой» и видеоролики «Письмо папе».

Однажды журналист Светлана Анохина подумала, что ей хотелось бы наладить диалог между кавказскими дочками и их папами, а также рассказать о действительно смелых мужчинах, которые не травят своих родственниц, а выступают на их стороне. Тогда она решила попробовать перевести истории кавказских семей в анимацию. Так появилась идея серии мультфильмов «Не бойся, я с тобой». Вскоре к Светлане присоединилась журналист Аида Мирмаксумова, которая немедленно поддержала идею. С ее помощью проект получил грант «Мемориала» от Human Rights. Правда, там им ответили, что «одной анимации маловато». Так к проекту «Отцы и дочки» добавилась серия видеороликов «Письма к папе».

Создатели «Отцов и дочек» решили начать с мультфильмов. Прежде они не занимались анимацией, поэтому, по словам Светланы, сначала находились «в легкой растерянности, ведь не было ничего, кроме смутных идей». Знакомые дали ей контакт местной художницы Аси Джабраиловой. «В лучших дагестанских традициях мы пришли к ней, приставили нож к горлу: «Ася, ты будешь с нами работать». Я упирала на свой возраст: «Ты младшая — давай‑ка подчиняйся», — шутит Светлана. Сама Ася вспоминает, что идея создать такую серию ее зацепила сразу. У нее не было опыта работы в анимации, поэтому сначала ее курировала Татьяна Зеленская из Бишкека, сделавшая знаменитую серию роликов «Однажды меня украли». Затем Ася по видеоурокам научилась анимации и начала выполнять всю работу самостоятельно.

Опубликовав несколько мультфильмов, команда начала снимать видеоролики «Письмо папе». Суть в том, что проекту «Отцы и дочки» передают анонимные письма, а другие люди их озвучивают. Светлана говорит, что именно такая подача материала уместна, «для того чтобы обида, боль или любовь были высказаны, чтобы их можно было увидеть отстраненно, чтобы они бережно передавались из рук в руки и становилось уже немножко не твоими, переставали быть твоей болью».

«Афиша Daily» поговорила со всеми создательницами проекта, а также с антропологом Екатериной Капустиной и писателем Алисой Ганиевой, история которой легла в основу одного из мультфильмов (авт. фрагм. — Дарья Благова).

Светлана Анохина: «Я шеф-редактор портала «Daptar. Женское пространство Кавказа», мы часто затрагиваем очень тяжелые, болезненные темы. Если вы его откроете, то поймете, с чего начался наш проект.

У каждого народа — иногда в каждом селе — были свои адаты. Адат — это традиционное право горцев. Эти адаты где‑то совпадали, где‑то были совершенно разные. Сейчас в силу того, что все институции канули в Лету, разные обычаи и положения придумываются заново, но без включения в них каких‑то смягчающих пунктов. Например, у нас участились «убийства чести»«Убийства чести» совершают мужчины, расправляясь со своими родственницами. Цель таких преступлений — реабилитировать честь семьи, которая якобы пострадала из‑за «неподобающего» поведения женщины, нарушившей обычаи в сфере морали. Иногда для совершения такого убийства достаточно только слуха. .

Если раньше этот вопрос решали самые близкие мужчины, то сейчас вмешиваются и дальние родственники. Если раньше несколько мужчин из рода девушки могли поклясться, что бесчестия не было, и это могло защитить ее от расправы, то сейчас такие адаты помнят плохо. Помнят только те, где женщина должна быть наказана. Из нескольких вариантов, которые вполне допускаются адатным правом, выбирают самый жесткий (почитать об этом можно в материале «Медиазоны», где рассказывается о других способах наказывать за «разврат»: насильное замужество с объектом «разврата»; свадьба с мужчиной с особенностями здоровья; штрафы и др. — Прим. ред.).

Почему так происходит? Во-первых, люди невежественны, они мало знают о своей культуре. А, во-вторых, потому что это стало молодечеством, подтверждением собственной мужественности: «Мы мужественны, мы убиваем своих женщин». Для того чтобы убить, много смелости не надо, особенно если тебя покрывает все село».

Аида Мирмаксумова: «Лично я все валю на традицию. Исторически наши мужчины воевали, а домом занималась жена. Сейчас мужчина зарабатывает, а женщина выходит в декрет, поэтому воспитание ложится на плечи матери. Дети растут рядом с мамой. Мама — первый человек, к которому они бегут, когда возникают какие‑то проблемы.

Как воспитывают кавказскую девочку? Кавказская девочка вечно всем что‑то должна, ей говорят: «Ты должна быть скромной». Часто ее могут не слышать. Например, девочка хочет стать журналистом, а в семье отвечают: «Журналистика не женская профессия. Иди-ка ты лучше в учителя. А лучше вообще не учись — иди замуж».

Поэтому если спросить у пап [о том, как они общаются с дочерьми], они скажут, что у них прекрасные отношения с детьми, а дети могут указать на обратное. Отец не имеет права проявлять нежность, он должен быть строгим, особенно в глазах окружающих, потому что этого от него ждет общество: вот он такой хороший воспитатель, сказал нет — значит, нет. Часто папы так себя и ведут, может быть, даже понтуясь».

Ася Джабраилова: «Миры мужчины и женщины на Кавказе сепарированы. Если мы посмотрим, например, как исторически был устроен кавказский дом, то он буквально делился пополам на мужскую и женскую часть. Это в принципе свойственно традиционным культурам. Какое‑то время такая система удовлетворяла общество, сейчас она не дает развиваться дальше. Проблема стала острой не только сейчас, но сегодня об этом можно говорить открыто.

[В кавказской семье] можно часто услышать «отцу такое не говорят», «перед отцом такое не делают». Есть определенная субординация, но в каких‑то моментах она обнаруживает свою несостоятельность».

Алиса Ганиева: «Папы и дочки на Кавказе не привыкли разговаривать по душам, а уж тем более исповедоваться или изливать чувства. Любовь между членами семьи там исторически молчалива, ее не принято бурно демонстрировать. Горская аскеза [проявляется] даже в эмоциях. Никаких телячьих нежностей и панибратства. Из‑за этого иногда возникают недоговоренности, фрустрация, ощущение недолюбленности и аристократическая дистанция между детьми и родителями. Я тоже так росла — на эмоциональном расстоянии от матери и отца».

Светлана Анохина: «У нас на Кавказе, тем более в Дагестане, в традиционных семьях отсутствует культура диалога между старшими и младшими. Это максимально отдаленные друг от друга миры. Все коммуникации ведутся через мать — ей даются распоряжения, она их доносит до дочери, и, соответственно, дочь со всеми просьбами обращается к маме, а та уже передает или не передает их отцу. Все это разделяет девочку и ее отца, они понятия не имеют о том, кто что думает и чем живет. И из‑за этого могут случаться настоящие трагедии. Если бы эта девочка могла заговорить раньше, до трагедии, возможно, не дошло бы. Но подойти к отцу и сказать об этом было немыслимо. Это очень трудно и для российской девочки, вообще для любой девочки, а в Дагестане такие культурные наслоения делают это невозможным».

Екатерина Капустина: «В некоторых обществах на Кавказе существовали прямые запреты на выказывание чувств по отношению к детям. Горцу было зазорно брать своих детей на руки или ласкать их в присутствии чужих людей. Есть истории о том, что горец чуть ли не отбрасывал своего младенца, если кто‑то внезапно входил в комнату.

Вот отрывок из книги С.А.Лугуева «Культура поведения и этикет дагестанцев XIX — начало XX века» (Махачкала, 2006):

«Со своими детьми с их младенческих лет и в течение всего последующего периода отец держался подчеркнуто отчужденно. У себя дома, в четырех стенах, мужчина еще мог позволить себе временно взять ребенка, сына или дочь, на руки, покачать его в люльке, успокоить, если жена была занята, а других домочадцев дома не было. Но уже в своем дворе, а тем более на улице, мужчина, особенно молодой, не брал своего ребенка на руки, не мог себе позволить приласкать сына или дочь, успокоить, развеселить».

Так что отцы и дочери в принципе существовали параллельно.

Дискуссии между родителями и детьми — это, в общем-то, ноу-хау и в нашем российском обществе, а для Кавказа это сложно вдвойне, потому что существует авторитет отца, представление, что «хорошая дочь — это послушная дочь».

Соответственно, отец ответственен за честь дочери и многим из‑за нее рискует. Поэтому на дочерей накладывается эта дополнительная строгость. Отсюда возникают все проблемы, которые вы можете прочитать в рамках диалогов отцов и дочек. Там повторяется рефреном: «Папа боялся, что мы его опозорим, контролировал нас», — и так далее. Таким образом, женщина много чего должна, но при этом разговор здесь не предусмотрен».

Светлана Анохина: «Работая над очередной темой для Daptar, я поймала себя на мысли, что в силу специфики портала мы все время говорим о мужчинах как об агрессорах. Получается нападение, которое вызывает ответную агрессию, и разговор не выходит. Мужчины — еще тот народец, но я знаю прекрасных людей, которые просто замечательные, несмотря на то что они мужчины. Хотелось вывести разговор в другую плоскость.

Кроме того, я давно хотела рассказать несколько историй, которые собрались как‑то сами собой, где отцы и братья поддерживали женщину вопреки всему. Я все думала: как их рассказать? Долго искала форму и наткнулась на работы Тани Зеленской, прекрасной девочки из Бишкека (Киргизия), которая сделала серию мультов «Однажды меня украли». Это реальные истории о том, как ее знакомых или подружек пытались украсть. Исходы разные: и когда у человека поломалась жизнь, и когда все закончилось достаточно благополучно. На меня эти мультфильмы произвели громадное впечатление, я поняла, что такие тяжелые истории можно рассказывать только простыми и легкими средствами, чтобы они не звучали как намеренное нагнетание тревожности и опасности.

Помимо этого у меня давно была мысль о письмах. В общем-то, мы все друг с другом мало разговариваем. Когда мне нужно сказать что‑то важное своей дочке, я пишу ей письмо, потому что как только я начну говорить, у нее по каждому пункту будет масса возражений, а мне хотелось бы, чтобы меня не перебивали.

И такие случаи есть, но они почему‑то до сих пор не очень воспринимаются нашим народом. Например, когда рядом с девочкой, которую полгода насиловало полсела, шантажом принудив сначала к близости, а потом к молчанию, встал папа и не пошел убивать насильников, что привело бы к новой крови, к новым жертвам, а довел дело до суда. Если бы он пошел убивать, неизвестно, выжил ли бы он и как бы себя после этого чувствовала дочка. Но он встал рядом с ней и довел дело до приговора. Для этого нужно иметь огромное мужество, ведь все происходило в селе. Когда я представлю, какое на него обрушилось давление, как и против чего он стоял, мне хочется пожать ему руку».

Светлана Анохина: «Истории для мультфильмов накапливались сами по себе. Единственной, которую мы специально нашли, стала история про знакомую Аиды: девочка оробела перед отлетом из дома, почувствовала себя неуверенной, жалкой, маленькой, а папа ее подбодрил.

Также были очень тяжелые истории. Например, я полгода в качестве представителя потерпевшей ездила на процесс о групповом изнасиловании. И туда приходил брат жертвы. То, что дагестанский мужчина считает нужным прийти на такой процесс, сопровождать сестру, — это очень круто. Но мы решили такие истории не брать, потому что пришлось бы долго объяснять, в чем его геройство, сложно было бы рассказать это за три минуты.

Почти все мультфильмы, кроме последнего, озвучивала Яна Мартиросова. Были мнения, что мужчины не услышат исходящее от женщины, что лучше бы говорил другой мужчина. Но мы решили, что нет, говорить должны девочки, а мы будем говорить об отцах через дочек. А последний мультфильм озвучивала я, потому что это моя история. Точнее, история Алисы и ее отца».

Алиса Ганиева: «Назвать наши с папой отношения выбивающимися из кавказских клише у меня бы язык не повернулся. Он тоже зависел от своего окружения, а злых языков, обвиняющих меня во всех грехах, вокруг него всегда хватало. Это были вроде как уважаемые люди — региональные министры, главы каких‑то дагестанских медиа, они ему постоянно звонили и капали [на мозг], как я позорю Дагестан. Он был человек умный и понимал, что я Дагестан люблю, потому и пишу то, что пишу. Но страдал от этих обвинений гораздо больше меня (мне было на них наплевать, а ему нет) и пытался доказать этим людям, как они не правы, — в мультике как раз описан такой вот яркий эпизод.

И, самое главное, он продолжал приятельствовать с моими узколобыми ненавистниками, чего я до сих пор не могу до конца понять. В общем, он был типичным дагестанцем. Единственным, что отличало его от так называемых отцов, которые нападают с ножами на своих обесчещенных дочерей, был высокий уровень просвещения, эрудиция и интеллект. А еще он был атеистом и верил в возможность либерального устройства России. Отсюда — гораздо большая терпимость к любой инаковости. Если бы не это, он бы с гораздо большим трудом переносил мои выходки: «родиноненавистнические» книги, светский образ жизни.

Уже находясь на краю могилы, он под влиянием тяжелой болезни внезапно начал сдавать передовые позиции — перестал отрицать религиозные бредни, а в больнице перед операцией сорвался и напал на меня за критику Абдулатипова, тогда только-только назначенного на пост главы Дагестана. А еще за пару дней до смерти взял с меня обещание выйти замуж только за аварца, даргинца или лакца (кавказские народности. — Прим. ред.). Я для виду покивала, и он, несмотря на кошмарную слабость, расплылся в улыбке. Для меня такая деградация папы была ударом. Отказаться от своих убеждений из страха смерти, удариться в отсталые предрассудки, вдруг начать защищать коррупционную шоблу? Я очень надеюсь, что со мной такого краха не случится».

Светлана Анохина: «В фильме не названа фамилия — я посчитала, что это не нужно: это уводило бы в частности, а мы показывали ситуацию. Я там присутствовала (на круглом столе, где обсуждалась книга Ганиевой; именно эту историю взяли за основу мультфильма «Алиса и белый кит». — Прим. ред.), я это видела и сильно прочувствовала.

[Решив создать мультфильм об отце Алисы], я сказала ей: «[Давай] я тебя запишу, ты мне все расскажешь». Она ответила: «Это невозможно, ведь я все знаю с твоих слов» (во время круглого стола в Махачкале Алиса находилась в Москве. — Прим. ред.). Я спросила: «Ты не против, если я сама напишу?» — «Делай». — «Тебе надо показывать? С тобой сверять?» — «Я вам доверяю».

Аркадий [отец Алисы] был прекрасный! Он сидел [на круглом столе] такой спокойный! В какую‑то секунду я поняла, что он делает (принимает удар на себя. — Прим. ред.), и мне просто хотелось побежать к нему, обнять и сказать, как я рада, что вижу это».

Алиса Ганиева: «Проект Светланы и Аиды — это, конечно, помимо прочего, терапия. Когда Света рассказала про идею мультика, я сразу же дала согласие, но предупредила, что принять участие в его создании не смогу. Я слишком внутри этой истории с папой. Результат превзошел все мои ожидания. Меня вдруг отпустило».

Светлана Анохина: «Если бы мы сейчас начинали заново, мы немножко по-другому делали бы некоторые мульты. Например, оказалось, что для московской публики непонятно, куда именно летят мама с барышней во втором мультфильме:

Зрители не считали ни Сирию, ни в чем был папин подвиг. То, что для нас очевидно — как трудно было туда пробраться, а еще труднее выбраться обратно с девочкой, ведь их вполне могли убить, — для московской аудитории было непонятно. Для них это была просто восточная страна, куда мама увезла девчонок, а папа поехал и забрал. А мы не хотели выжимать слезу, также нам казалось, что в расшифровке нет необходимости.

Или ситуация из первого мульта, где отец приехал в гости к замужней дочери: в какую‑то секунду он понял, как ей плохо, и забрал ее из постылого брака.

Нашим коллегам было не очень понятно. Ну и что? Пришел, сказал: «Пошли». Надо было растолковывать, разъяснять, что родители часто не принимают обратно домой девочек, которые хотят развестись и просятся из своего брака. И что на этом нашем фоне просто удивителен поступок отца, который мало того что принял дочь, он еще и сам увидел, угадал, почувствовал, как ей плохо. Для меня очень важно, что он молниеносно все понял. Мы немного не дожали эту мысль, поэтому она очень плохо считывается теми, кто живет вне дагестанского или кавказского контекста».

Светлана Анохина: «Первые два письма записали мы с Аидой, потому что нам тоже есть что сказать своим папам. Меня, например, папа очень любил, но при этом был очень авторитарный, и поэтому я до сих пор взбрыкиваю при малейшем намеке на давление. Во мне с дикой силой включается сопротивление. Это нехорошо, это мешает мне расслабиться, иногда загоняет в такие рамки, когда я вынуждена драться, хотя все можно решить мягче».

Аида Мирмаксумова: «Потом мы попросили написать письма наших подруг. Давали объявление в фейсбуке, но люди еще не понимали, что это за проект, поэтому в основном писали те, кто знает нас лично.

Потом начали приходить в личку разные истории. Некоторые из них никогда не станут письмами, потому что они слишком тяжелые. Когда я услышала такие рассказы, на меня это произвело сильное впечатление, я даже заболела и два дня не могла встать с постели. Особенно одна история, очень тяжелая, когда девочка пострадала в семье, не получила защиту от родителей, и для нее это травма, она до сих пор не может устроить свою личную жизнь.»

Светлана Анохина: «Когда мы только записали два ролика, мы решили презентовать проект. Вдруг мне прямо из зала стали рассказывать разные истории. Причем очень сильные. Некоторых людей мы записывали.

Люди узнали, что, оказывается, есть место, куда можно прислать свое письмо. Нам ведь очень трудно найти человека, который нас слушает. Близкие не слушают, друзья — тоже не очень. И тут вдруг оказалось, что здесь тебя не только внимательно выслушают, а еще и, может быть, помогут разобраться.

Мы хотели, чтобы те, кто может, отрефлексировали свой опыт. Не просто обвиняли или благодарили, а поняли, что они взяли от отца — где он их усилил, а где, наоборот, ослабил. Но для этого нужно, чтобы человек был способен глубоко думать и излагать. И часто надо помочь.»

Аида Мирмаксумова: «Нам пишут о том, что по разным причинам не могут сказать лично: либо потому что нет традиции общения и не получается даже элементарно сказать папе «я тебя люблю», либо потому что никогда не видели своего отца, либо он уже умер и нет физической возможности с ним поговорить.

Но пишут не только кавказские дочки. Мы сами не ожидали, что проект будет актуален для женщин из других регионов России, даже из других стран. Мы получаем письма из Москвы,  Томска, Пскова, из Израиля, Украины, Армении, Грузии, Казахстана — вообще от всех русскоговорящих женщин, которым есть что сказать.

Кто‑то пишет, что ненавидит. Но во всех письмах, даже если в них полно боли, все равно будет любовь. Например, есть письмо, оно называется «Люблю тебя больше, чем маму».

В нем героиня говорит о том, что папа ее все детство гнобил, обижал, унижал на людях, но она все равно пишет: «Я не знаю, почему ты так со мной, я все равно люблю тебя». И эта любовь проходит через все письма. Мы видим, что девочки такие уязвимые, несмотря на то что им уже может быть пятьдесят лет. Они все равно ждут взаимности, нежности. Они готовы к диалогу, хотят быть открытыми, общаться с отцом. Так что если папа обратит на это внимание, мы очень надеемся, что все получится изменить».

Светлана Анохина: «Видимо, люди понимают, что им приходится говорить тяжелые слова, и все время перемежают их признаниями в любви. У нас есть одно письмо про то, как девочку тяжело наказывали, усаживали пятилетнюю на железную кровать, еще и посыпанную зачем‑то солью. Читаешь и думаешь: какой дикий ужас. И ужас именно в обыденности, в отсутствии ярости — просто такая система наказаний. Но окончательно приходишь в ужас, когда читаешь, что она все время говорит папе «как я тебя люблю», «как ты мне дорог», «ты почти святой для меня».

Аида Мирмаксумова: «Когда мы начали получать письма, пара писем пришла из Чечни, и они разорвали все мои стереотипы о чеченских мужчинах, отцах, потому что я всегда считала, что чеченский отец — такой строгий надзиратель, а тут оказалось, что папы-то офигенные. Самое первое письмо начиналось со слов «Папа, ты … [классный]». Ну, мы немножко подредактировали, когда его озвучивали для ролика. Но в текстовом варианте для странички оставили без цензуры. Важно отметить, что все письма у нас анонимные, их читают на камеру другие женщины».

Светлана Анохина: «Есть пара роликов, на которых люди зачитывают собственные письма, под своими именами. Но анонимность необходима для тех, кому сложно выговориться даже в письме. Для многих это слишком болезненное выговаривание того, что давно зрело и никогда не складывалось в связную речь.

Прочитать письмо на камеру может любой желающий. Мы думали, что надо привлечь к чтению какую‑то селебу и вообще снимать ролики по-другому — на профессиональную камеру, выстраивать свет. Но побоялись, что на этом фоне остальные наши доморощенные чтецы могут почувствовать себя неуверенно. А мы хотели, чтобы поучаствовать могла каждая.

Иногда человек читает чужие неуклюжие, простые, незамысловатые слова, и вдруг его пробивает, что‑то в нем отзывается. Одно из писем читала Ася Белова — известная барышня, радиоведущая, которая регистрировала знаменитую чеченскую свадьбу. Когда она записывала видео, вдруг начала реветь, хотя она профессионал и может держать лицо.»

Светлана Анохина: «В какой‑то момент нам стали приходить письма от мужчин. Одно, как оказалось, уже было написано и вывешено на фейсбуке в одной из дагестанских групп.

Но все эти письма обращены к маленьким девочкам, то есть до того, как начинаются проблемы. И они все о любви и благодарности, но в них нет попытки осмыслить, а вдруг я где‑то ошибся, вдруг что‑то делал не так? Это прекрасные порывы, но я не вижу в них работы и не вижу страха. А страх должен быть. Потому что любой дагестанский мужчина понимает, где растет его девочка, и, мне кажется, нужно много рефлексии по этому поводу. Но уже то, что эти письма есть, просто великолепно».

Аида Мирмаксумова: «Уже почти год мы пытаемся добиться обратной связи от мужчин. С трудом, но нам-таки это удается: мы получили четыре письма. Очень теплые письма. Я даже не представляла, что мужчины могут так думать. Проблема же в том, что кавказский мужчина боится показаться сентиментальным в глазах окружающих. Я знаю, что для них это очень важно и тяжело».

Аида Мирмаксумова: «Когда мы задумывали проект и Света мне объясняла, почему считает его важным, я все понимала и принимала. Но действительно сама все это ощутила, только когда увидела реакцию людей. И я просто обалдела.

В самом начале у нас была фокус-группа, она состояла из мужчин и женщин, максимально далеких от наших понятий. Это были люди религиозные, патриархальные, люди консервативных взглядов. Мы показывали первые ролики и мультфильмы и спрашивали их мнения по поводу каждого из них».

Светлана Анохина: «Один человек сказал, что просто не может смотреть ролики, потому что в его культуре он, хоть и взрослый мужчина, не может сам заговорить с отцом, он ждет, когда заговорит отец, а он его внимательно слушает, пытаясь запомнить. А тут эти барьеры ломаются, и какие‑то наглые девчонки по-хамски разговаривают с отцами, высказывая им, мягко говоря, недовольства, смея говорить о нелюбви, о своем праве на обиду, на другое отношение. Это было воспринято как предательство (слово «предательство» мы услышали много раз).

И когда я увидела эту реакцию, я осознала, что вообще очень мало понимаю о Дагестане, хотя я тут родилась и живу».

Аида Мирмаксумова: «Двое мужчин отказались принимать участие в фокус-группе. Один очень взрослый, дочке десять лет, и у него с ней были теплые отношения, но дочка растет, и он чувствует, что она отдаляется. Она уже не ребенок, и его это немножко даже мучает. Он сказал: «Это слишком личное. Я не готов». Другой молодой человек сказал: «Что это такое? Подумаешь, папа когда‑то был неправ! У меня тоже много плохого было с отцом в детстве. Я же не выношу это на публику. О таких вещах вообще нельзя рассказывать».

Светлана Анохина: «Наш главный оппонент — некое безликое коллективное бессознательное, которое не вдумывается, не вчитывается и не всматривается, а сразу становится на дыбы и кричит, что опять пытаются разогнуть наши кавказские скрепы, разрушить нашу прекрасную патриархальную семью, где отец, понятное дело, заботится о дочках, а они — неблагодарные твари».

Аида Мирмаксумова: «А другой человек — очень религиозный, весь в исламе, старается все делать по шариату — взял микрофон и сказал: «Я стал лучше понимать женщин. Но на всякий случай жене эти мультфильмы и ролики показывать не буду. Вдруг она тоже что‑то решит сказать, а мне будет неприятно». Но он похвалил проект и сказал, что это важное дело.

После презентации мне написала знакомая. Она пришла с мужем, у них двое дочерей. Ее муж всю дорогу молчал, а потом сказал: «Я даже не представлял, о чем могут думать девочки, дочки. Я думал, у нас все хорошо. Теперь я буду осторожен со своими словами, со своими поступками». Когда слышишь такие вещи, прям мурашки бегут по коже».

Ася Джабраилова: «Реакция на проект очень разная. От моих подписчиков в инстаграме пришло колоссальное количество положительных отзывов. Но в одной из наших местных групп комментарии были диаметрально противоположные, некоторые грозились кого‑то найти. Но в большинстве дошедших до меня реакций люди считают, что этот проект очень нужный. А кому‑то нравится, что в Дагестане делают анимацию. На моей странице посты с роликами — самые комментируемые, и из десяти комментариев пять бывали о том, что ролик трогает до слез».

Ася Джабраилова: «Благодаря участию в проекте у меня появился новый инструмент для анализа моих отношений с родителями. Я тоже написала письмо, отправила Аиде, мне это помогло, в моем случае это тоже имело какой‑то терапевтический эффект».

Аида Мирмаксумова: «Я стала теплее относиться к своему папе. Я старшая в семье, и мне всегда казалось, что с младшей сестрой папа был более открытым. Я стала гораздо спокойнее. Теперь я не боюсь сказать папе, что я его люблю, я могу обнять его, когда мне захочется. И я сейчас очень хорошо понимаю, как маме было тяжело быть медиатором».

Алиса Ганиева: «Произнесу нехорошее слово «сублимация». В проекте «Отцы и дочки» все недоговоренное, недоосмысленное между отцами и дочками выходит наружу.

Отцы, выбирая между честью и дочерью, родом и дочерью, репутацией в обществе и дочерью, на самом-то деле могут встать на сторону дочери. А дочери могут довериться отцам. Прекрасная анимация Аси Джабраиловой одним взмахом лечит. Причем не только тех, кто стал героями истории, не только тех, кто читает видеописьма, но и зрителя тоже. Этим проектом Анохина и Мирмаксумова уже сделали для Кавказа больше, чем половина региональных бюджетных организаций вместе взятых».

Аида Мирмаксумова: «Я бы очень хотела обратиться к читателям. Неважно, где вы живете. Если вам есть что сказать отцу — пожалуйста, пишите нам на otcyidochki@gmail.com. Или вы можете снять ролики на чужие письма. Просто напишите нам, что хотели бы принять участие в проекте, мы вышлем вам письмо, вы запишете ролик, кинете видео на «Google Диск» или в «Mail Oблако» и поделитесь с нами ссылкой для скачивания. Вуаля! Ну, кто готов?»