Познакомьтесь с русским эмигрантом, который ведет борьбу против Соловьева в Италии

Мне крайне не понравился эпизод, когда господин Соловьев во время радиоэфира [на «Вести FM»] оскорбил татарина (назвал мразью. — Прим. ред.), который написал ему. Мне прислали этот отрезок — я, конечно же, не слушаю эту программу, она мне неинтересна. Был шокирован, потому что непозволительно в эфире государственного радиоканала переходить на такую лексику и тон. Я считаю, этот человек стал много себе позволять исключительно потому, что он пользуется определенными льготами, карт-бланшем, который ему дан на то, чтобы он возбуждал агрессивные эмоции в российском обществе, чем он успешно и занимается.

Тогда [после прослушивания радиоэфира] мне пришла мысль о петиции, обращенной именно к итальянцам, потому что российское общество никак не может разобраться с ним [Соловьевым]. Законодательная система, к которой можно было бы апеллировать, не работает, и люди это понимают. Но есть европейское общество, которое не зависит от российского законодательства и которое чувствительно к разного рода ксенофобии, шовинизму и националистическим высказываниям — их у Соловьева очень много. Также я хотел донести до итальянского общества, что этот человек — один из самых ярких представителей пропаганды — понемногу начинает входить в местную среду: он уже получил вид на жительство и купил недвижимость.

Итальянская жизнь очень отличается от российской. Она размеренная, поэтому скорость передачи информации не такая молниеносная, как у нас. На этой неделе у меня будет разговор с одним итальянским журналистом. Потом мы еще предпримем ряд шагов для того, чтобы о ней узнал более широкий круг. И когда информация о Владимире Соловьеве достигнет масс, это будет резонанс. Мне важно добиться именно этого. А что будет после того, как определенные круги в Италии узнают о его деятельности, уже будет решать итальянское правительство и законодательство. Меня это не касается.

Я живу в Италии уже не первый год (отец Сергий не стал уточнять, сколько лет назад он эмигрировал. — Прим. ред.). Переехал, потому что мне очень понравились местные люди и обстановка той красоты, которую они продуцируют вокруг себя и которую умеют сохранять и преумножать. Сейчас я клирик, возглавляю православную общину (отец Сергий рассказывал в своем видео, что принадлежит к поместной церкви, но подробности сообщать отказался. — Прим. ред.), причем в ней состоят не только монашествующие, но и лаики (миряне, то есть люди, не принадлежащие к духовенству. — Прим. ред.), многие из которых создают семьи. Все эти люди очень близки мне по духу.

Моя церковная жизнь в России не связана с моим статусом сейчас. Там происходило мое церковное становление, отчасти вынужденное, просто потому что в то время у меня не было никакой альтернативы, и я находился в юрисдикции РПЦ. Конечно, сначала я был очарован какими‑то высшими идеалами, но постепенно ко мне приходило понимание того, какая обстановка царит во внутрицерковных отношениях. Я хотел и старался стать полезным для церкви и ее народа, но дух современной русской церкви и ее устройство не позволяет человеку оставаться личностью со своим мнением и, что самое главное, совестью. Поэтому русское церковное общество оказалось для меня чуждым, я не смог прижиться в этой среде.

РПЦ свидетельствует не о Христе, который сидел в темнице, не о Его первоочередном взоре именно на гонимых и притесняемых. Сегодня она свидетельствует о мнимой мощи, о возможности показать кузькину мать, о желании преследовать, хотя она сама недавно была преследуемой.

Он точно так же говорит о патриотизме, самодержавии, народности, величии и прочих триггерах, которые воздействуют крайне манипулятивно на наших соотечественников. Там нет фигуры Христа, церковь утратила христоцентричность. Поэтому я считаю, что единственное спасение для церкви в России — это отделение от государства и лишение ее всех преференций. Только тогда она сможет обновиться и очиститься от явных карьеристов, которые пришли в нее только лишь за легким и незаслуженным авторитетом. Самое печальное, что нынешняя церковь никогда не пойдет против власти, какой бы антинародной эта власть не была.

Есть такая банальная фраза: если ты не занимаешься политикой, она начинает заниматься тобой. Мы ведь делегировали этим людям [представителям власти] нашу свободу и волю, а это самое главное, что у нас есть. И я не понимаю тех, кто пускает все на самотек и не интересуется происходящим в их стране. Моя позиция [заключается] в том, что каждый сознательный гражданин должен взяться за свою жизнь и жизнь своего общества. Не сидеть на диване, придаваясь пустому критиканству, а посильно вкладывать свою лепту в дело какого‑то обновления и изменения.

[Исходя из этой позиции] я решил прилететь в Москву летом и принять участие в кампании одного из кандидатов в Мосгордуму Владимира Милова. Я сделал это, чтобы, с одной стороны, не остаться наблюдателем, а с другой — мне хотелось понять, какие процессы происходят в российской оппозиции. Было интересно, чем живут эти люди, как друг с другом взаимодействуют и что из себя представляют. Поэтому я предложил свою помощь Владимиру, с которым я был знаком заочно по его программам и который имеет, на мой взгляд, довольно ясный и конструктивный взгляд на экономические дела в стране. Я участвовал в сборе подписей за его выдвижение, и это было очень сложно. Во-первых, сам процесс сбора довольно трудоемкий. Все информационное поле было против людей, которые занимались этой работой. Мы подходили к закрытым подъездам, они чаще всего охранялись консьержами, которые, мягко говоря, были нам не рады. И даже если мы все же заходили в подъезд, то люди, которые открывали двери, чаще всего отвечали, что они аполитичны и выборы им неинтересны.

Также я наблюдал, как собранные подписи тщательно проверяли графологи штаба — они буквально пачками отсеивали те, которые могли бы вызвать вопросы у избиркома. Я убедился, что все было кристально честно [во время сбора подписей]. На мой взгляд, даже слишком. И, конечно же, потом мне было крайне неприятно наблюдать за тем, как бессовестно и незаконно поступала избирательная комиссия с людьми, которые так же честно вели свою предвыборную кампанию.

Я завел свой ютьюб-канал четыре месяца назад. У меня долгое время назревала такая мысль, но я никак не решался ее реализовать. А когда в Екатеринбурге случились события, связанные со строительством храма (в мае местные жители протестовали против строительства храма Святой Екатерины на месте сквера в центре города. — Прим. ред.), я не смог сдержаться и высказался. Меня глубоко возмущали выпады со стороны представителей церкви в те дни. Я записал видео, чтобы люди, которые привыкли слышать только какие‑то несуразности от представителей духовенства, поняли, что не все из церковной среды придерживаются такого мнения. Для нас тут в Италии такая форма взаимодействия церкви и людей неприемлема.

Сейчас канал — это мое наблюдение за тенденциями и тем, что происходит в обществе, за которое я волнуюсь. В России у меня большое количество друзей и людей, для которых я являюсь авторитетом. Но на ютьюбе я не говорю на религиозные темы, не высказываюсь о духовной жизни. Когда ты выступаешь как священник, у тебя появляется духовный авторитет, и ты ставишь собеседника в заведомо низкую позицию.

Я и, в принципе, в своей среде никогда ни с кем не говорю с позиции моралфага. В нашей общине мы все общаемся на равных, здесь нет отношения к клирику, как к какому‑то небожителю или сакральной фигуре, что, увы, является нормой в русском церковном обществе.

Наша оппозиция разрознена точно так же, как и российское общество. Она очень разношерстная, и существует много предпосылок к тому, что оппозиция не может объединиться. Это и невежество самого общества, и непонимание первоочередных целей, и любовь к конспирологии — люди ведь постоянно друг друга подозревают. Невозможно в таких условиях адекватно делать свое дело и представлять свою позицию, ведь, что бы ты ни сказал, всегда найдутся те, кто тебя осудит, не поверит, обругает. И, конечно, наша правящая партия делает все, для того чтобы максимально разделить оппозиционные силы.

Но лето этого года показало мне, что люди могут объединяться, невзирая на разные взгляды и интересы. Я участвовал практически во всех акциях — это для меня очень ценный опыт. У меня сложилось впечатление, что мои соотечественники очень законопослушные. Я бы даже сказал, что они запуганы, в них действует выученная беспомощность. Они пытаются просить справедливости от того, кто ее постоянно нарушает. И это, на мой взгляд, в высшей степени наивно.

Россия — моя родная страна, в которой я вырос. Для меня ценны именно люди — та здоровая часть общества, которая хочет перемен. Ради таких людей и их идей хочется что‑то делать и рисковать. И если эти люди возьмут инициативу в свои руки и в стране переменится курс, то, конечно же, я буду рад вернуться и быть полезным.