Как российская журналистка переехала в Мьянму, чтобы помогать людям

В Мьянму я переехала в марте, живу здесь уже девять месяцев. Я из Краснодарского края, но училась в Москве на журфаке. Все началось с того, что я съездила на семестр по обмену [опытом] в Испанию, выучила испанский язык. Потом вернулась и на последних курсах устроилась в новостной отдел РИА «Новости». Мне там очень нравилось, журналистика мне близка, но все время не хватало каких‑то смыслов. Поэтому я стала думать, чем бы я еще могла заниматься. Так пришла идея делать радио «Зазеркалье» в психиатрической больнице, «Кащенко». А потом мы узнали, что РИА «Новости» вроде как ликвидировали. Было неизвестно, что будет дальше, и я решила поискать волонтерство.

Я слышала о программе европейской солидарности, по которой можно съездить в любую страну в Европе, пожить от двух до 12 месяцев и поволонтерить. Я подалась на эту программу. Через два месяца нам сказали, что РИА «Новости» не ликвидируют, а реорганизуют в «Россия сегодня», но меня уже взяли на проект в Испанию, и я не захотела оставаться.

Я уехала на год — волонтерила в небольшой некоммерческой организации Service Civil International, которая занималась продвижением мирного сосуществования. Во время Первой мировой войны было много деревень — например, на границе Франции и Германии, — которые были врагами. А когда война закончилась, они должны были перестать быть врагами и стать просто соседями, но людям было тяжело это принять. Этот фонд решил устраивать волонтерские лагеря, чтобы такие деревни знакомились, общались и создавали мир. Так зародилось движение, сейчас же проект занимается межкультурным обменом.

Я занималась испанцами: отправляла их за границу и принимала иностранцев в Испании. Мы проводили тренинги перед поездками, чтобы волонтеры понимали, что можно делать, а что нет. Кажется, что это все просто, но есть множество нюансов. Например, одна волонтерка ездила в Африку, и ей там все так понравились, что она решила подарить африканцу корову. А там нельзя ничего дарить конкретному человеку, там все общее, все решает коммуна.

После этого года я поняла, что мне очень интересна сфера волонтерства — это как журналистика, но круче, потому что здесь ты действительно меняешь мир к лучшему. Я решила, что буду заниматься этим и дальше. Поступила в магистратуру университета Рома Тре в Риме на специальность «международное сотрудничество и развитие» — это международные отношения с прицелом на некоммерческий сектор. А после того как окончила, уехала на полгода в Бангкок на стажировку. Я работала в организации Save the Children, которая занимается защитой прав детей. Там мы продвигали законопроект о запрете физического наказания детей. В Таиланде с этим проблемы, там только недавно запретили бить детей в школах. Раньше это было нормальное наказание. А сейчас как бы запретили, но еще до конца не внедрили. Некоторые учителя до сих пор не в курсе или в курсе, но знают, что им за это ничего не будет, потому что большинство родителей не против физических наказаний. Там бить детей — это абсолютно нормально. Хотя и в России это тоже многим кажется нормальным.

Потом я вернулась в Италию писать диплом и заодно еще поработала в одной некоммерческой организации (НКО). Я написала для нее несколько проектов, один из них был для мам в Буркина-Фасо. В Африке люди не знают о многих вещах, которые для нас очевидны. Например, там нужно объяснять людям, почему необходимо мыть руки с мылом. А молодые мамы не в курсе, что не следует давать воду маленьким детям до 6 месяцев. В общем, мы хотели рассказывать им, как вообще нужно ухаживать за детьми и кормить их по правилам ВОЗ.

Когда я еще писала диплом, подалась ради интереса на пару вакансий. И меня пригласили на собеседование в Милан в организацию AVSI Foundation. После защиты диплома я сразу полетела в Мьянму. И вот я тут уже девятый месяц занимаюсь несколькими проектами — два из них по образованию.

В Европе есть программы, по которым люди могут усыновить африканского ребенка дистанционно. Это особенно распространено среди старичков в Италии, у которых никого нет. Они могут жертвовать деньги, равные стоимости чашки кофе в день, но это реально изменит жизнь ребенка где‑нибудь в Зимбабве. Они материально обеспечивают этого ребенка в течение многих лет, а взамен им рассказывают о его жизни: присылают фото, отчитываются, куда потратили деньги, иногда дети пишут им письма. Моя итальянская организация занимается этим почти во всех странах, где у нее есть офисы. Здесь, в Мьянме, не все дети могут пойти в школу, не у всех есть на это деньги. Вернее, школы бесплатные, но нужно купить учебники, форму, тетради — на это средств не хватает.

Еще один наш проект — в сухом регионе Магуэй мы строим колодцы и пруды. У них там засуха несколько месяцев в году, и из‑за этого большие проблемы с водой. С колодцами у местных меньше шансов заболеть чем‑нибудь от грязной воды, а также им не надо будет ходить к ручью за тридевять земель. Мы строим колодцы и передаем их управление коммуне или деревне. Первое время следим, как они с ним управляются, а потом они сами. Местные и самостоятельно что‑то пытаются строить, но все равно не могут обеспечить себе питьевую воду по стандартам. Надо понимать, что мы не привозим итальянцев строить колодцы, на проект мы нанимаем местных людей, они строят их сами, а мы просто координируем.

Также у нас есть полевая школа фермеров — они здесь довольно консервативные и ко всему новому относятся с предостережением. Мы берем землю в аренду, привозим их туда и показываем, как можно оптимизировать процесс. Например, вместо того чтобы использовать химикаты, можно сделать фертилайзер (удобрение. — Прим. ред.) из костей рыбы — это натурально, и риса будет больше. И только когда они убедятся, что это действительно работает и риса больше, тогда будут использовать эти методы. Еще мы учим их выращивать разные орехи, сою, морингу — это такое дерево, в котором можно есть практически любую его часть.

Мы также работаем с регионом Шан, где фермеры часто выращивают опиум. Мьянма — вторая страна в мире по количеству этого вещества, оно тут повсюду. Сначала мы проводим беседы с фермерами о том, почему опиум выращивать плохо.

Мы объясняем, что можно выращивать сою — причем ее можно не только продавать, но и есть самим. Потом мы учим женщин в деревнях эту сою обрабатывать, делать из нее сыр и соевое молоко. Это большой проект, который решает сразу же несколько проблем: женщины начинают работать и получать какие‑то деньги, дети — лучше питаться, а фермеры перестают заниматься нелегальным выращиванием опиума.

Еще один проект в конфликтном регионе Качин, он находится на границе с Китаем. И если люди знают что‑то про Мьянму, то из‑за конфликта с мусульманами рохинджа (этническая группа, которая преследуется властями Мьянмы из‑за нападения на пограничные посты в октябре 2016 года. — Прим. ред.) в регионе Ракхайн. Но на самом деле такие стачки здесь повсюду, в том числе и в Качине, где мы работаем. В Мьянме живет много разных национальностей, это очень мультиэтническая страна, где много разных языков и традиций. Поэтому у разных народностей часто происходят стычки друг с другом или с государством. Когда это случается, люди бегут из своих деревень. Поэтому в Качине есть много лагерей для местных беженцев, их тут более 100 000 человек. Люди могут годами там жить, пока войны не закончатся. Мы разрабатываем для них краткосрочные курсы — например, по шитью или для электриков. Но этот проект не только направлен на обучение, но и на создание мира. Очень часто, когда НКО приходят в конфликтные регионы, они начинают помогать там самым бедным: людям с инвалидностью, женщинам, беженцам. А другие остаются без помощи, хотя они тоже еле сводят концы с концами. Поэтому в эти классы мы берем как беженцев, так и местных.

Мой главный проект как раз в Качине — он начался только в июле. Я готовила его с самого начала: открывала офис, составляла план работы, нанимала персонал и обучала его. Очень много начальных мероприятий, поэтому он только-только начал развиваться. Проект с колодцами тоже мой. Это значит, что я контролирую всю работу, слежу за строительством. Это очень сложный для меня проект, потому что я не разбираюсь в колодцах — я журналист. У нас там, конечно, есть гидрогеолог, инженер, но я как бы выше их. Я координатор, поэтому часто мне звонят с вопросами: «Как думаешь, нормально поставить там водоотсос диаметром 26 миллиметров?» Гидрогеолог на самом деле не обязан у меня такое спрашивать, а я не обязана разбираться в насосах. Если гидрогеолог говорит, что нормально, ставьте.

Мне нравится в Мьянме. До этого я жила в Бангкоке — это очень развитый город, похож немного на Нью-Йорк. Мне все говорили: «Вот поедешь в Мьянму, там все плохо, будет очень сложно, готовься». И я готовилась. Наверное, из‑за того что мои ожидания были очень занижены, мне тут понравилось, и никаких проблем сильно недоразвитой страны я не замечаю. Ну электричество отключают периодически на несколько часов в день — не большая проблема на самом деле.

Первое, на что я сразу обратила внимание: люди здесь до сих пор ходят в своих национальных костюмах. Не как у нас, надевают на праздник, а всегда. Большинство мужчин носят юбки, а женщины наносят на лицо желтую пудру из коры дерева — она защищает от солнца и используется как макияж.

Я живу в Янгоне — это самый большой город, который раньше был столицей. Местные очень верят в астрологов. Вплоть до того, что любое государственное решение они принимают, консультируясь с астрологом.

Мне кажется, это город-призрак. Я езжу туда, потому что там живут все важные люди: из министерства, правительства, начальства. И они всячески пытаются переманить туда посольства и большие коммерческие организации, но никто не хочет ехать, потому что там ничего нет. Город пустой. Можно целый день там гулять и не встретить ни одного человека. Хотя они говорят, что население — миллион. Я не знаю, где они всех прячут.

В Янгоне я живу в квартире с моей коллегой в самом центре города. Наш офис находится на шестом этаже здания, а мы живем на десятом. Квартира обычная. Хотя когда я показывала моему папе, где мы живем, он сказал: «Тебе нужно срочно оттуда эвакуироваться, эта проводка может в любой момент загореться». Но тут все дома такие, повсюду торчат провода. Лучше их просто не трогать.

Еще у нас много насекомых. Недавно проснулась, а у меня все лицо красное. Я подумала, что это аллергия на что‑то. На следующий день появились белые прыщи — я пошла к врачу, а она сказала, что меня просто покусал сезонный жук. Я ходила как Франкенштейн две недели. Но ничего, нормально. А с водой, кстати, проблем нет. Я слышала страшилки, что зубы чистить нельзя. И первые пару недель мы чистили зубы водой из бутылки, а сейчас уже просто кипятим воду.

Со всеми своими коллегами я общаюсь на английском. А с начальством, конечно, на итальянском. Официальный язык в Мьянме — бирманский, но есть еще тысяча разных языков и диалектов. В какой‑то одной деревне тебя научат говорить «спасибо», и ты довольный приезжаешь в соседнюю деревню, а там тебя уже не понимают. Но в городах чуть-чуть по-английски все-таки разговаривают.

В супермаркетах в принципе все есть, даже сметану, бывает, нахожу. А вот кухня у них странная: традиционно азиатская, но не острая. Например, в рыбном супе совсем немного рыбы и очень много лука. Еще они едят салат из чайного листа — неплохой, кстати.

Меня приятно удивило, что здесь есть кинотеатры и вообще много развлечений — даже лазертаг и квесты. Моя жизнь никак особо не изменилась из‑за переезда — я бы даже сказала, улучшилась, потому что здесь все дешево. Ты знаешь, что можешь ходить в ресторан хоть каждый день, правда, это быстро надоедает, домашняя еда все-таки лучше. Я живу с итальянкой, поэтому мы часто готовим макароны. Иногда покупаем бобы, нут, грибы. Мясо я практически не ем, но здесь очень дешевые морепродукты и рыба.

У меня тут все прекрасно, но это зависит от восприятия. Например, тут на улицах бегает много крыс — кому‑то от этого будет не очень, а мне все равно. Крысы — это почти что единственная опасность, которую можно застать ночью. Я могу спокойно гулять по улице хоть в три часа ночи. В принципе, тут даже не воруют особо. Я, когда потеряла кошелек, была уверена, что мне позвонят — там была моя визитка. Так и получилось, все вернули с деньгами — тут люди довольно честные. В отличие от большинства стран Юго-Восточной Азии, Мьянма пока не сильно избалована туристами, так что никто не пытается тебя надуть, только потому что ты иностранец.

В Таиланде мне доводилось общаться с девочками-подростками, которых собственные матери продавали за мешок риса в сексуальное рабство. Я тогда три дня ни с кем не разговаривала после того, как об этом узнала. И сейчас бывают, конечно, тяжелые ситуации, но я уже подготовленная. Но когда я поехала посмотреть на школу, которую мы поддерживаем как раз в рамках проекта по усыновлению, я была в шоке. Маленькая комнатка для восьми девочек, где даже нет кроваток, а просто циновки. Кажется, тут невозможно жить, а это школа, которая поддерживается деньгами из Италии: они еще живут лучше, чем все остальные. Это, конечно, шокирует. Правда, потом оказалось, что другие школы не такие ужасные. Так что я сейчас пытаюсь привлечь дополнительные средства на тот конкретный интернат.

Есть сложный момент — менталитет. Большинство коллег разговаривают на английском, но все равно их порой сложно понимать. И спонсор по колодцам у нас очень дотошный. Он там периодически проводит всякие проверки.

В конце февраля у меня закончится контракт. Я могу остаться тут при желании, но еще не решила. У НКО нет никаких денег в принципе, они все работают на проекты. Вот сейчас у нас семь проектов, и под них есть бюджет. В одном проекте 20% моей зарплаты, в другом проекте — 15%, в третьем — 30%, и все вместе собирают мой гонорар. Если мы не выиграем новые проекты, то работы и денег просто не будет, и я вряд ли останусь. Я бы хотела продолжить карьеру где‑нибудь в Африке или на Ближнем Востоке. Может, в Латинской Америке. Я могу продолжать работать с моей же организацией в другой стране. Но мой дом сейчас здесь.

В России в плане карьеры мне ничего не светит, потому что у нас плохо относятся к некоммерческим организациям — все эти законы об иностранных агентах, [проблемы] с финансированием. Мне бы хотелось быть полезной в своей стране или там, где я могу говорить на своем родном языке. Я не исключаю, что могла бы поработать в России, но именно вернуться — нет, не думаю. Меня уже сформировала заграница. Когда я поехала на семестр в Испанию, я была в нежном возрасте и впитала в себя многие европейские ценности. Мне с ними будет тяжело жить в России. Я, например, до сих пор ругаюсь с семьей по поводу геев. В России уже не чувствую себя своей.

У меня была внутренняя потребность помогать, поэтому я начала делать радио в психиатрической клинике, а потом поехала волонтером. И я поняла, что для меня это гораздо круче, чем журналистика, например. Бывают просто ужасные дни, когда очень устаешь из‑за того, что надо заниматься какой‑то документацией или весь день занудно сидеть у компьютера.

Есть такой миф, что в благотворительности очень мало зарабатывают, но я бы сказала, что за границей это не так. Если ты этим занимаешься серьезно, если ты работаешь в опасных либо в неразвитых странах, то это неплохие деньги. Мне хватает, я даже откладываю. Для моего уровня я очень довольна своей зарплатой. Но я не переживаю по поводу работы — я всегда ее найду, потому что у меня нет ограничений. Я могу поехать куда угодно, где я смогу быть полезной.