Как в центре Москвы появился «Мост сестер» и при чем здесь закон о домашнем насилии

Морозное утро без снега. Я выхожу из метро «Кропоткинская» и встречаю девушку с корзинкой. Из ее рта вылетает полупрозрачный пар, красные руки протягивают сиреневую ленточку и замочек — символы акции. Все происходит без слов — девушка узнает во мне свою и догадывается, куда я иду.

С Патриаршего моста открывается вид на храм Христа Спасителя, Кремль и Москву-реку. Несколько прохожих оборачиваются, чтобы три раза перекреститься, группы туристов азиатской внешности фотографируются, а семейные пары неспешно гуляют с детьми. С самого утра мост переливается новогодними огнями: создается ощущение праздника, но не у всех.

Сегодня, на один день, Патриарший мост переименовали в «Мост сестер». Здесь девушка из «СоцФем Альтернативы» раздает листовки с информацией о законе против домашнего насилия, за ней наблюдают четверо полицейских. На ажурных перилах висят ленточки и несколько металлических замков — месте с другими участниками акции вешаю один из них. Ключ кладу в карман на память.

— Бабушка! Повесьте ленточку за сестер Хачатурян, — слышу за спиной.

— А чем они известны?

— Их насиловал и бил родной отец много лет. За это они его убили.

— Вы молодцы, что рассказываете это в Наумов день (народно-христианский праздник, во время которого в старину молились о мудрости. — Прим. ред.), на Руси всегда говорили: «Наум наставляет на ум».

«Мост сестер» — акция, которая отсылает к традиции вешать декоративные замки и ленты в день свадьбы в качестве символа крепких отношений. Сегодня люди, уверенные в невиновности Марии, Ангелины и Крестины, могут прикрепить ленту с хештегом #СвободуСестрамХачатурян и замок с надписью «К + А + М» — это первые буквы в именах сестер, — а также постоять в одиночном пикете. Помимо Москвы акция проходит в Петербурге, Самаре, Нижнем Новгороде, Тольятти, Мурманске, а в последующие дни состоится в Челябинске, Ростове-на-Дону и Калининграде.

Все шесть часов, пока длится акция, активистки раздают ленточки, помогают пикетирующим и информируют прохожих о деле сестер Хачатурян. Пока активисток немного, и я предлагаю помощь. Мне дают коробку с ленточками, и я начинаю раздавать их прохожим. На мосту стоим посменно — можно отходить на полчаса, чтобы погреться.

— Возьмите ленточку за сестер Хачатурян!

— А кто это?

— Этих девушек с рождения бил отец. Они его убили, но мы считаем, что они невиновны.

— Э-э-э… Я подумаю.

Одна и та же сцена прокручивается несколько раз: туда и обратно курсируют пенсионеры, пары с детьми и подростки. Некоторые из них останавливаются, но о деле Хачатурян не знает почти никто.

Снова и снова пытаюсь придумать емкую фразу, чтобы быстро объяснить прохожим ситуацию, но не справляюсь. За два часа работы только семь человек останавливаются, чтобы послушать, но все-таки берут из моей коробки замочек с лентой. Подбегает ребенок: он очень хочет прикрепить что‑нибудь на мост, поэтому уговаривает маму послушать про акцию. Глядя на его активность, замечаю, что из‑за холода с трудом двигаю пальцами, и прошу девушку рядом меня подменить.

— А в Питере люди приходят с термосами и разливают всем чай, — информирует парень из числа активистов, глядя в телефон.

— Давайте в следующий раз палатку обогрева организуем?

— Нельзя! Нас обвинят в организации несогласованной массовой акции и завинтят. Так что никаких чаев.

Одна из девушек окликает меня и просит помочь телевизионщикам снять лайв. Журналистка с микрофоном предлагает ходить по мосту и раздавать ленточки. Моя напарница должна заинтересоваться и с улыбкой взять ленточку, а потом ее повязать. Мы выполняем их просьбу — пока что на акцию пришло не так много людей, и кажется, что чем нагляднее будет картинка, тем больше внимания это привлечет. После сценки становится немного стыдно — как после участия в плохом скетче, а не в серьезной и полезной акции. «Скажите, насколько актуален закон о домашнем насилии в стране с христианскими ценностями? Что будет с семьями?» — спрашивает корреспондентка мою напарницу.

«Куда сам сядешь, куда мать посадишь?», «Реабилитация, а не тюрьма!», «Все люди — сестры, на их месте может оказаться любой». С этими и другими плакатами на мосту пикетчики стоят по очереди — четыре минуты на каждого.

Пикетирующих фотографируют журналисты, художница Виктория ходит по площади и рисует скетчи, пытаясь передать образ активиста. Подсматриваю в ее альбом с графическими репортажами: молодые серьезные люди в кроссовках, пуховиках и с плакатами.

Мужчин на пикете оказывается не намного меньше, чем женщин. Русская служба BBC спрашивает парней, почему они выходят на пикет, и те по очереди отвечают: «Мы не хотим, чтобы девушки нас боялись. Мы против стереотипов о маскулинности», — говорят они. Почти всем им не больше тридцати.

— Прости, но мне уже надо идти. Моя мама сталкер. Она следит, чтобы я не ходила на уличные демонстрации, беспокоится, — говорит девушка, передающая коробку с ленточками другой активистке. На вид ей лет двадцать пять, второй тоже.

— Я понимаю, конечно. Своей я вообще никогда не говорила, что занимаюсь активизмом. Представляю, какой она поднимет ор. Скажет, что страдаю ерундой.

Подходит журналистка из Лиссабона, она говорит с акцентом. Европейская редакция попросила ее написать текст про закон о домашнем насилии в России. Она просит меня объяснить, как дело Хачатурян связано с ним и почему на мост вышли очень молодые люди. «Это молодежная акция? А люди средних лет как помогают?» — спрашивает она. На несколько секунд я впадаю в ступор и впервые задаю этот вопрос сама себе.

— Дело в том, что закон против домашнего насилия — это требование прежде всего нового поколения, — неуверенно озвучиваю свои мысли. — Люди постарше считают, нужно во что бы то ни стало сохранить семью, чтобы увеличить рождаемость и благосостояние семей. Но это не единственный путь. То есть, мне кажется, что мучиться не обязательно…

— Они считают, что православные ценности значат «терпеть все ради семьи», — подходит к нам одна из активисток, чтобы поддержать меня, когда я уже начинаю запинаться. — Но это они терпели, а мы не станем.

— Мы лучше вообще не будем вступать в брак и заводить детей, — говорит другая. — Все равно ведь не будем счастливы в таких семьях. Мы вот не были счастливы, когда наши родители ссорились.

Вечереет, но пикетная очередь заметно разрастается. Людей приходит все больше, хоть и задерживаются они всего лишь минут на десять. Несколько активисток встают в очередь по второму и третьему разу.

За этой акцией стоит большой труд активисток. Дарья Серенко, одна из организаторок «Моста сестер», рассказывает, что подготовка к акции длилась несколько недель. Была проделана большая работа: от печати надписей на лентах до написания инструкций для волонтерок. Наконец, прийти и шесть часов простоять на морозе — стоит немалого.

Я рассказываю, что никогда раньше не стояла на пикетах и очень хочу попробовать, но у меня нет плаката. Полицейские все еще на нас смотрят — мы не имеем права передавать плакаты в открытом виде, это грозит задержанием. Но одна из активисток, ответственная за них, уже наощупь знает, что написано на каждом из скатанных в рулон ватманов. У нее скопился целый архив, и она любезно спрашивает, с какой бы надписью я хотела стоять. У меня нет конкретных пожеланий, и она сама подбирает для меня лозунг.

— А у вас есть что‑то простое? «Свободу сестрам Хачатурян», но без феминистских логотипов?

— Такого нет, — отстраненно отвечает плакатчица улыбчивому парню в окружении пары его друзей. Им оказывается фигурант «московского дела» Егор Жуков, у которого тоже нет плаката.

В толпе для Егора находят маркер и пустой ватман. Он говорит, что у него некрасивый почерк, и просит кого‑нибудь написать слоган за него. Одна из активисток садится на колени, кладет ватман на холодный асфальт и аккуратно записывает под диктовку слова: «За закон о домашнем насилии» и «#свободу сестрам». Жуков встает с плакатом, и когда все фотографии сделаны, уходит, дав нескольким корреспондентам один общий комментарий об акции. Он говорит, что «критика в сторону данного закона была сделана специально, чтобы отвлечь внимание публики», «все здравомыслящие люди должны его поддерживать» и что «мы должны уважать человека — и женщину, и мужчину».

Пока Егор общается с журналистами, девушка в очереди говорит, что хочет спросить, действительно ли молодой политик против феминизма. Ее сразу отговаривают, отвечая, что раз уж он пришел, нападать будет не очень вежливо.

За весь день в Москве на акцию пришли около трехсот человек — такой вывод можно сделать по количеству ленточек и замков на мосту.

На одиночном пикете нельзя фотографировать саму себя, с кем‑либо разговаривать, а также желательно делать вид, что ты вообще никого не знаешь, — так мне говорят в очереди. У активистки звенит таймер, и она приглашает меня сменить пикетчика. Я разворачиваю плакат с надписью «Хотите больше мертвых домашних боксеров?».

В радиусе двадцати метров от меня нет ни одного человека, и я остаюсь будто бы совсем одна. В затылок бьет морозный ветер, глаза слепят огни гирлянд, передо мной проходят хмурые люди, бросающие мимолетные взгляды. Вначале они будто бы поглядывают с интересом, но уже через секунду, после прочтения надписи, улыбка на их лице сменяется гримасой недоумения.

Всего четыре минуты, но каждая из них понемногу высасывает из меня всю радость: дождаться хотя бы одного одобрительного взгляда так и не получается. Ко всему прочему, пальцев ног я больше не чувствую. Знобит. Когда таймер звенит снова, я пулей иду обратно к очереди — меня встречают подбадривающим «молодец».

В шесть вечера я и многие другие активистки уйдем греться домой. Мы будем думать, что хорошо поработали и создали красивую инсталляцию, но от нее через пару часов совсем ничего не останется. Двое мужчин из организации «Мужское государство» применят перцовые баллончики против нескольких десятков девушек, а потом срежут с моста все замочки и ленточки.