«Технологии победят мракобесие»: как соцсетям потребовалось 10 лет, чтобы напугать власть

Почитать другие тексты спецпроекта «Синий монстр» о политике в соцсетях

Интернет давно не просто площадка для общения, а платформа для отстаивания политических интересов. Самые громкие протесты и революции организовывались и координировались именно с помощью соцсетей, мессенджеров и приложений.

В начале 2011 года арабский мир охватила волна массовых протестов. 17 декабря 2010 года в знак протеста против полицейской коррупции и жестокого обращения Мохаммед Буазизи совершил акт самосожжения. На такой поступок Буазизи подтолкнуло острое социальное неравенство, коррумпированные, авторитарные и при этом бессменные правящие режимы, а также безработица, в первую очередь среди молодежи.

На следующей день после самосожжения Буазизи, 18 декабря, жители его родного города вышли протестовать. Эти события стали предвестием революции не только в Тунисе, но и во многих соседних странах. Для обсуждений и организации встреч активно использовались соцсети, в частности фейсбук и твиттер. Многие демонстрации были встречены насильственной реакцией властей. На улицы своих городов также вышли жители Алжира, Ливии, Йемена, Египта, Марокко и Бахрейна. Протестные настроения затронули даже Оман, Судан, Кувейт, Западную Сахару, Саудовскую Аравию и Иран. Между этими странами было много отличий, но их объединяло недовольство граждан низким уровнем жизни, коррупцией и отсутствием демократических прав и свобод.

Бывший госсекретарь США Хиллари Клинтон в рамках выступления с программной речью в Университете имени Джорджа Вашингтона похвалила роль социальных медиа в продвижении демократии на Ближнем Востоке. «Журналисты помещали свои репортажи с места событий в фейсбуке и твиттере. Протестующие координировали свои шаги», — заявила она и назвала это «ускорителем политических, социальных и экономических перемен».

Как объяснял Евгений Примаков, бывший председатель правительства РФ, в интервью «Российской газете», масштабная протестная волна в арабском мире стала возможной благодаря интернету. «Особенно это было характерно для Египта, там социальные сети мгновенно сплотили молодежь, вывели на улицы миллионы демонстрантов. Египет, „заразившись от Туниса“, стал основным ядром „арабской весны“, оттуда волна пошла дальше — в Ливию, Сирию, Йемен, Бахрейн», — отметил он.

В 2014 году в Тунисе приняли новую конституцию, гарантирующую политические свободы, утвердились свобода в СМИ и многопартийность. Однако уровень бедности остался высоким, безработица достигла 15%, не удалось искоренить коррупцию. В Египте в 2013 году на волне протестов против политики Мухаммеда Мурси в результате переворота к власти пришел фельдмаршал Абдель Фаттах Ас-Сиси. Сейчас традиционные египетские СМИ не критикуют власть, а людей преследуют за высказывания в соцсетях. В Ливии свергли Муаммара Каддафи, правившего страной 42 года, там началась гражданская война. Авторитарный лидер Сирии Башар Асад стал единственным, кто сумел устоять под напором массовых протестов и гражданской войны, которая продолжается уже десять лет. Протесты в Йемене положили конец 33-летнему правлению Али Абдаллы Салеха. В 2014 году там вспыхнули новые антиправительственные протесты, а гражданская война в стране продолжается до сих пор.

Уровень интернет-цензуры в странах, которые сильнее остальных пострадали от кризиса, был очень высоким. Власти отключали интернет, ограничивали доступ к определенным сайтам и блокировали мобильную связь, чтобы прекратить протесты. Так, например, власти Туниса блокировали сообщения в «Живом журнале» и твиттере. В Египте правительство прибегло к частичному отключению мобильной связи и полному отключению интернета крупными провайдерами. Правительство Ливии также полностью отключало интернет, чтобы помешать координации протестов. Но эти меры только усиливали революционную активность. Ограничение свободы пользования интернетом вызывало несогласие и, как следствие, массовые протесты.

По словам исследователя Николая Белякова, «многолетнее блокирование интернета в Тунисе не уберегло страну от переворота. Отключение интернета в Египте лишь привело к тому, что на улицу вышло несколько тысяч обозленных молодых людей, а экономика страны понесла убытки в размере 90 миллионов долларов за первые три дня блэкаута». После протестной волны уровень интернет-цензуры в арабских странах, переживших смену правящих режимов, значительно снизился, но в целом избавиться от контроля государством за интернетом полностью не удалось.

Многотысячные демонстрации в Гонконге начались 28 сентября 2014 года и продолжались 75 дней. Жители города выступали против намерений властей в Пекине контролировать выборы в местные органы власти. Люди, в основном молодежь, требовали предоставления честных выборов, а также отставки действующего главы исполнительной власти Гонконга Лян Чжэньина. У местных был сильный страх, что Пекин намерен лишить жителей Гонконга всех прав и свобод, к которым они привыкли. «Революция зонтиков» была частью акции «Оккупай Централ», которая предполагала лишь скромную забастовку в течение нескольких дней. Однако после того, как полиция применила к демонстрантам слезоточивый газ, на улицы вышли тысячи людей.

Словосочетание «революция зонтиков» впервые опубликовал в твиттере житель Нью-Йорка Адам Коттон. Оно распространилось среди западных СМИ и пользователей интернета. Его использовали для описания протестующих, которые применяли зонтики для защиты от жары, перцового аэрозоля и слезоточивого газа. Власти Гонконга отключали мобильную связь в местах сбора протестующих и жестко разгоняли демонстрантов. Но тысячи людей нашли способ общаться, минуя сети операторов: они перешли на мобильный мессенджер FireChat, который использует вайфай и блютус.

На момент протестных настроений мессенджер устанавливали более 100 тыс. пользователей из Гонконга в день. Приложение позволяло руководить митингами и координировать массовые протесты по всему городу. Локальные СМИ были нейтрально настроены к протестному движению. На этом фоне появилось сразу несколько новых медиа — их создали студенты местных журфаков. Молодые корреспонденты вели непрерывные трансляции митингов в фейсбуке, реддите и на своих сайтах.

Два с половиной месяца протестов закончились масштабным шествием — на улицы вышли около 10 тыс. человек для символического прощания с протестным лагерем, который образовался на центральных улицах Гонконга. Причиной окончания протестов послужило то, что Верховный суд Гонконга дал полиции право на разгон демонстрантов. Уже спустя несколько часов после назначенного властями дедлайна в квартале оставалось около 100 активистов. После разбора баррикад и призывов разойтись правоохранители начали тотальную зачистку на месте бывшего лагеря митингующих. По данным издания Bloomberg, «гонконгский протест, начавшийся с рева стотысячной толпы, закончился шепотом», а 11 недель оккупации городских улиц не помогли демонстрантам добиться ни одной из заявленных целей.

Масштабные акции протестов в Беларуси начались в ночь с 9 на 10 августа 2020 года. Причиной стало объявление итогов президентских выборов, на которых, по официальным данным, победил Александр Лукашенко. Протестующие обвинили властей в фальсификации итогов выборов в пользу действующего президента. В ходе столкновений с протестующими милиция применяла слезоточивый газ, светошумовые гранаты, водометы и резиновые пули. Также были сообщения о жестоких задержаниях и пытках в белорусских СИЗО.

С первых дней для координации протестов использовались телеграм-каналы. На волне общественных беспорядков в стране был особенно популярен оппозиционный проект Nexta, активно распространявшийся через телеграм, ютьюб и другие соцсети. Его в 2015 году запустил Степан Путило, белорусский журналист, блогер, режиссер, телеведущий. Главным редактором Nexta стал Роман Протасевич, журналист, блогер, политический активист и главред телеграм-канала «Беларусь головного мозга», который 23 мая 2021 года вместе со своей девушкой был задержан на борту самолета, экстренно приземлившегося в Минске после сообщения о минировании.

Летом 2020 года Nexta приобрел статус главного медиа белорусского протеста, а его основатель дал интервью журналисту Юрию Дудю. В августе 2020 года телеграм-канал Nexta Live стал восьмым в мире по популярности среди всех телеграм-каналов на всех языках, а также самым популярным русскоязычным каналом. На фоне массовых протестов особое внимание белорусов и властей было также приковано к двум крупным независимым оппозиционным медиа — «Белсат» и Tut.by.

Власти отключали интернет в местах протеста. За день до выборов оказался заблокирован сайт Агентства финансовых новостей, специализировавшийся на экономических новостях и аналитике. В Беларуси также заблокировали сайт Sports.ru: его основатель критиковал Александра Лукашенко. В день голосования появились первые проблемы с доступом к интернету и перебои с мобильной связью. Александр Лукашенко тогда заявлял, что интернет отключили «из‑за границы» для вызова недовольства населения. Полномасштабная блокировка интернета в Беларуси продолжалась с 9 по 12 августа. Каждый вечер 9–12 августа и до раннего утра на всей территории страны полностью отключался мобильный интернет. Был ограничен доступ к социальным сетям Twitter, Facebook и Instagram, а также мессенджерам WhatsApp, Telegram и Viber, видеохостингу YouTube, другим сервисам компаний Google, «Яндекс» и Mail.Ru Group. Каждое воскресенье на время протестов в Минске до 6 декабря ограничивалась скорость мобильного интернета. В данный момент протестная волна в стране утихла.

Активное выражение гражданской позиции в интернете регулярно приводит к позитивным переменам. На реальных примерах рассказываем, как флешмобы, петиции и хештеги меняли законодательство.

BLM — общественное движение, появившееся летом 2013 года как онлайн-инициатива с использованием хештега #BlackLivesMatter в соцсетях. Его основали три афроамериканские активистки — Патрисс Кхан-Каллорс, Алисия Гарза и Опал Томети. Активисты движения выступают против расизма и полицейского насилия в отношении темнокожих. Причиной создания BLM стал оправдательный приговор, вынесенный добровольцу-патрульному Джорджу Циммерману, совершившему в феврале 2012 года убийство афроамериканского подростка Трейвона Мартина. К 2014 году движение стало более массовым.

Новый виток популярности движение приобрело в связи с протестами после гибели афроамериканца Джорджа Флойда от рук светлокожего полицейского Дерека Шовина. 46-летнего жителя Миннеаполиса задержали 25 мая 2020 года по подозрению в использовании поддельной 20-долларовой купюры. Более восьми минут полицейский Шовин удерживал колено у Джорджа на горле. Через час после задержания Флойд умер в больнице. Итоговая экспертиза показала, что причиной смерти мужчины стал недостаток кислорода. В США стал популярен слоган «I can’t breathe» («Я не могу дышать»), ставший символом массовых протестов. Он также использовался в качестве хештега в соцсетях.

Смерть мужчины спровоцировала волну гражданских восстаний в США. Она началась в Миннеаполисе, а затем охватила, по оценкам The New York Times, более сотни американских городов. Люди выступали против полицейского насилия и расизма. Акции сопровождались столкновениями с полицией, вандализмом и грабежами магазинов. Власти многих городов ввели комендантский час, а протестантов разгоняли бойцы Национальной гвардии. В протестах приняли участие 15–26 миллионов человек. Предположительно, они стали крупнейшими протестами в истории США.

Вскоре после трагического события на сайте Change.org появилась петиция с требованием наказать виновных в смерти Флойда. Ее 27 мая разместила 15-летняя жительница штата Орегон по имени Келлен. Уже к 30 мая петиция набрала 5,8 миллиона подписей и, как заявили в Change.org, стала самой популярной в истории платформы. В общей сложности, петицию подписали почти 20 миллионов пользователей. Среди них оказались певицы Бейонсе, Ариана Гранде, Тейлор Свифт и многие другие знаменитости. Через несколько дней офицера полиции Дерека Шовина уволили и обвинили в непредумышленном убийстве. Позднее обвинения в пособничестве предъявили и троим остальным полицейским, которые участвовали в задержании Флойда.

Символ «Я/Мы» появился во время дела журналиста Ивана Голунова, которого задержали 6 июня 2019 года в центре Москвы, на Цветном бульваре. Сотрудники полиции подбросили ему наркотики и обвинили журналиста в попытке сбыта запрещенных веществ. За Голунова заступились коллеги из «Медузы», других изданий и многие жители Москвы, не связанные с журналистикой: несколько дней у здания МВД на Петровке проходили масштабные одиночные пикеты. В соцсетях публиковали фото журналиста под хештегом «Я/Мы Иван Голунов», а потом в его поддержку три ведущие деловые газеты — «Ведомости», «Коммерсант» и «РБК» — вышли с одинаковым заголовком: «Я/Мы Иван Голунов». Этот момент во многом стал историческим: в первые часы продажи газеты в печатных киосках разобрали, в тот же день комплект газет появился на «Авито» за десятки и сотни тысяч рублей. На следующий день после этой акции Ивана Голунова отпустили, а уголовное дело в отношении него прекратили.

Спустя пару дней после прекращения дела Ивана Голунова художница и активистка Катрин Ненашева опубликовала у себя на странице в фейсбуке плакаты с символом «Я/Мы» в поддержку других людей, в отношении которых были возбуждены дела по 228-й статье УК РФ. В российских городах также прошли пикеты со слоганом «Я/Мы сестры Хачатурян». Символ применяли по отношению к политзаключенным и в защиту активистов, выступающих против возведения строительного полигона на станции Шиес. Хештег «Я/Мы Сергей Фургал» в поддержку экс-губернатора Хабаровского края, которого обвинили в организации убийств, набрал 67 тысяч публикаций в Instagram.

Новый этап развития символ «Я/Мы» получил благодаря истории одного из арестантов «московского дела», актера Павла Устинова. В его защиту выступили актеры и звезды шоу-бизнеса. Видео со словами поддержки появлялись в соцсетях под хештегами «Я/Мы Павел Устинов» и «Свободу Павлу Устинову» — в сумме они набрали около 10 тысяч публикаций. На пикеты в поддержку Павла актриса Александра Бортич вышла с плакатом «Я/Мы вся страна». Спустя день после этого Генпрокуратура попросила отменить арест Устинова, несмотря на уже вынесенный приговор в 3,5 года колонии. Вскоре актера отпустили под подписку о невыезде.

На волне массовой популярности символ «Я/Мы» начали использовать многие люди, не имеющие отношения к протестной или оппозиционной деятельности. Символ «Я/Мы» стал настоящим культурным и общественным феноменом.

В середине июля 2020 года правозащитница Алена Попова вместе с крупными блогерами запустила в соцсетях флешмоб против домашнего насилия #ЯНеХотелаУмирать. В акции приняли участие более 20 тысяч человек. Многие из них рассказали о физическом и психологическом насилии со стороны членов семьи.

Инициатива создать флешмоб возникла на фоне громкого дела сестер Хачатурян, которым в 2018 году предъявили обвинение в убийстве отца группой лиц по предварительному сговору. Девушки рассказали об издевательствах отца, которые они терпели несколько лет, и о том, что на этот поступок пошли, чтобы защитить свои жизни. В России, Армении, США и нескольких странах Европы прошли акции в их поддержку.

Акция объединила людей идеей о том, как важно защищать жертв домашнего насилия. Девушки выставляли в соцсети фото с имитацией побоев. Некоторые люди выкладывали фотографии с реальными побоями и рассказывали свои истории.

По словам Алены Поповой, благодаря флешмобу в Госдуме начали всерьез обсуждать необходимость принятия закона о профилактике домашнего насилия. Это необходимо для того, чтобы снизить число бытовых преступлений. Закон в июле 2019 года предложила ввести депутат Госдумы Оксана Пушкина. 11 марта 2021 года стало известно, что Следственный комитет возбудил уголовное дело против отца сестер Хачатурян Михаила Хачатуряна. А уже 23 марта сестер Хачатурян признали потерпевшими по делу о насилии и побоях со стороны отца.

Кандидаты в президенты активно продвигают свои рекламные кампании в интернете. История экс-президента США Дональда Трампа доказывает, что такая тактика может быть действенной. Рассказываем, как интернет вмешивался в выборы, при чем здесь Цукерберг и «русские хакеры».

Cambridge Analytica — компания, которая научилась взламывать выборы через фейсбук. В 2013 году Cambridge Analytica связалась с профессором психологии Александром Коганом для сбора данных о пользователях соцсетей. Коган создал специальный психологический тест, за прохождение которого людям платили деньги. При этом программа запрашивала информацию о профилях пользователей и их друзей. Таким образом в распоряжении исследователя оказались данные 50 млн человек, которые он успешно продал. Аналогичные тесты позволяли выявить в том числе политические пристрастия. Этим активно пользовалась семья Мерсер, главные доноры предвыборного штаба Дональда Трампа.

Считается, что в 2016 году Cambridge Analytica помогла Дональду Трампу выиграть в президентских выборах. В апреле 2018 года Марк Цукерберг дал показания в конгрессе США в связи со скандалом вокруг компании. За пару недель до этого несколько британских и американских СМИ написали, что Cambridge Analytica собирала данные пользователей фейсбука для дальнейшего использования их в политической рекламе.

По данным Facebook, Cambridge Analytica получила доступ к данным 87 миллионов пользователей соцсети. Цукерберг признал вину в утечке и анонсировал ряд масштабных изменений, касающихся конфиденциальности пользовательских данных.

В мае 2016 года Дональд Трамп стал президентом США, набрав 306 голосов выборщиков против 232 голосов за Хиллари Клинтон. Особое внимание в своей кампании Трамп уделил рекламе в интернете. Мнение о том, что именно Facebook обеспечил экс-президенту победу в выборах 2016 года, подтвердило и издание Wired, специализирующееся на влиянии компьютерных технологий на современное общество.

По данным социологического агентства Gallup, которое занимается исследованием доверия американцев к СМИ, в 2016 году удалось зафиксировать стремительное падение уровня доверия к прессе. В 2015 году 40% респондентов утверждали, что СМИ «сообщают новости точно и достоверно», в 2016 году этот показатель упал до 32%. За всю историю опросов Gallup, то есть с 1972 года, это самый низкий показатель. Одновременно с этим рейтинг доверия к прессе среди республиканцев упал с 32% в 2015 году до 14% в 2016-м. То есть решение штаба Трампа использовать для продвижения нетрадиционные каналы было заранее продуманной стратегической тактикой.

Понятие «русские хакеры» получило распространение, когда Россию обвинили во вмешательстве в президентские выборы США 2016 года. Впервые упоминания о «русских хакерах» появились еще в 2012 году в канадских СМИ — «хакеров» обвиняли в похищении более 6,5 миллиона пользовательских паролей в социальной сети LinkedIn. В 2014 году канадские СМИ предположили, что «русские хакеры» могут быть связаны с правительством.

После победы Трампа в выборах в американских СМИ появилось заявление кандидата в президенты США Хиллари Клинтон. Она рассказала о кибератаках на штаб Демократической партии и открыто обвинила российские спецслужбы в хакерских нападениях в целях оказания помощи Дональду Трампу. Вслед за США и Канадой в кибератаках Россию обвинили Германия, Франция, международные структуры WADA, ОБСЕ и другие.

Ведущие мировые интернет-издания опубликовали многочисленные статьи об угрозах взлома американской избирательной системы. Широкий общественный резонанс вокруг «русских хакеров» привлек внимание американского общества. Так, в американских социальных сетях приобрел популярность хештег #russiansdidit. Люди размещают в интернете картинки с чьими-то неудачами и сопровождают мем подписью «Это сделали русские» или «Во всем виноваты русские хакеры».

И хотя доказать существование «русских хакеров» так и не удалось, благодаря западным СМИ, громким заявлениям американских политиков и голливудским фильмам весь мир уверен в их серьезных намерениях. При этом в российском интернете мем «русские хакеры» воспринимается примерно как «британские ученые» — с позитивом и скептицизмом. А в зарубежном сегменте «русские хакеры» навевают ужас и страх на пользователей соцсетей. Недавно, например, власти США объявили о том, что они намерены ответить на «российские кибератаки» санкциями и другими серьезными мерами.

Последние двадцать лет интернет играет важнейшую роль в различных сферах нашей жизни — социальной, финансовой, образовательной и политической. Многие государства стали обращать внимание на интернет как на среду, где «проживает» их электорат, и внедрять государственные сервисы, которые помогают гражданам коммуницировать с властными структурами. Россия тоже делала попытки реализовать удобные сервисы. «Госуслуги», мне кажется, неплохо получился: он помогает многим гражданам решать важные вопросы удаленно. Параллельно с этим многие государства, включая наше, пытаются поставить интернет под жесткий контроль и обозначить в нем границы по границам своих государств. У некоторых чиновников нет понимания, что интернет создан, чтобы размыть искусственные границы между странами, народами, людьми.

Регулирование интернета в каждой стране зависит от политического режима. Например, в Китае интернет попал под жесткий государственный контроль с момента проникновения в эту страну в 1990-х годах. В Европе неоднозначная регуляция, которая тоже вызывает множество вопросов у общественных организаций — насколько это соответствует правам человека. Причем не только в восточноевропейских, но и в западных странах. В той же Германии есть странный закон о хейтспиче в соцсетях. Все это провоцирует внедрение похожих законов в не совсем демократических странах вроде России. Наши законодатели зачастую, когда им это выгодно, могут делать отсылки к новым законопроектам в пояснительных записках: «Ну в Германии же есть такой закон». Поэтому проблема есть и в США, и в Европе, и в Азии, и, конечно же, в России.

В России жесткое государственное регулирование интернета началось 1 ноября 2012 года, в момент вступления в силу первого закона о черных списках сайтов. Именно тогда родилась наша организация.

Многими людьми любое регулирование часто воспринимается как репрессивно-регрессивная мера, поэтому граждане России к любому закону, касающемуся интернета, относятся очень настороженно. Мы знаем, что на 99,9% он будет носить обременительный, запретительный характер. Поэтому зачастую для общества любая регуляторика в области интернета — это вред. В текущей политической ситуации я абсолютно согласен с такой позицией. Для меня каждый новый закон — это негативный триггер. Я понимаю, что будет плохо. Юридически и технически законы прописаны ужасно.

С другой стороны, регулирование интернета может быть положительным и нести пользу, но оно должно быть направлено в позитивное русло. Я привел в пример «Госуслуги». Это одна из регуляторик цифрового мира. Создание таких удобных сервисов помогает взаимодействию власти и государства. Государство я воспринимаю в первую очередь как менеджера, который решает наши насущные вопросы, а не как власть, которая управляет чем‑то. Для того чтобы повысить эффективность управления именно со стороны менеджеров вот такие сервисы, как «Госуслуги», вполне могут внедряться в жизнь. Существует также портал для размещения нормативных правовых актов, где на общественное обсуждение выставляются проекты новых приказов, постановлений, законопроектов, которые исходят именно от органов исполнительной власти. Это тоже перспективный сервис, но пока не всегда корректно и адекватно работающий.

При этом сейчас если какой‑то проект согласован с администрацией президента, то соответствующий закон в любом случае будет принят вне зависимости от мнения граждан. А Общественная палата — это фиктивный орган государственной власти, который не выполняет своей роли, а только лишь поддакивает. Чтобы развивались институты и инструменты электронной демократии, именно туда надо направлять регуляторику. Некоторые из этих механизмов уже есть. Например, инструмент электронных петиций «РОИ» (официальный, государственный, который сейчас по своим функциям недееспособен) или Change.org (несмотря на то, что неофициальный, но зачастую помогает более эффективно решить местные проблемы — таких примеров много).

Интернет по-разному инфраструктурно развивался в каждой стране. В России много трансграничных переходов интернет-трафика, поэтому поставить красную кнопку в кабинете Путина для отключения интернета по всей стране практически невозможно. В Беларуси с этим проще, потому что там, по сути, один контролируемый интернет-провайдер. Почему у нас быстрый и дешевый интернет по сравнению с остальным миром? Именно потому, что до 2012 года государство не лезло в эту сферу и отрасль развивалась на принципах саморегуляции. Провайдеры конкурировали между собой, снижали тарифы, развивали каналы, строили большую инфраструктуру, создавали точки обмена трафиком, подключали трансграничные точки, чтобы ускорить интернет и сделать его более дешевым. Им не навязывалось оборудование пакетов Яровой, системы фильтрации, «суверенный» рунет. А ведь это все дополнительные расходы.

Сейчас, по закону о «суверенном интернете», государство требует ставить оборудование DPI, которое якобы реализуется за госсчет, но на самом деле оно требует вложений независимых операторов сотовой связи. Из‑за этого в России потихоньку растут тарифы сотовой связи и интернет-провайдинга, ухудшается скорость каналов, происходит больше сбоев. Все это негативно влияет на развитие интернета в России. Интернет неразрывно связан с экономикой, поэтому государство таким образом постепенно душит само себя, думая, что борется с внешним врагом.

Предпосылок к замедлению и отключению интернета — куча. Если заблочат Twitter и Facebook, я думаю, что это не повлияет на протестную деятельность При этом большая часть России может быть вовлечена в политические процессы, если вдруг речь пойдет о долговременных сбоях в работе YouTube и Instagram. Там сидит огромное количество лидеров мнений и тех, кто зарабатывает с помощью этих сервисов, строит через них бизнес-модели. Кто‑то политизирован, кто‑то нет. И условная Бузова может повести на баррикады. Но если, как в ситуации с Telegram, владелец сервиса готов сопротивляться, найдутся ресурсы для противостояния. Это и человекоресурсы, и финансовые ресурсы, и вопросы репутации. Такая цифровая война может продолжаться очень долго с переменным успехом.

Текущее состояние цифровых прав в России удручающее. Нельзя сказать, что мы живем в полном тоталитаризме, но отдельные элементы такого тяжелого строя все чаще и чаще проявляются.

Сейчас не обязательно расстреливать миллионы человек, чтобы запугать всех остальных. Можно посадить в тюрьму сто человек и этого хватит, потому что информационное поле очень насыщенное.

В каких‑то аспектах у нас уже работает закон о «суверенном интернете». Оборудование DPI, которое позволяет глубоко анализировать пакеты трафика и выделять их типы, потихоньку разворачивается. Оно стоит больших денег — 30-40 миллиардов рублей, по мнению властей. Сначала в законе значилось, что это вообще не потребует денег из бюджета, потом власти заявили, что это заранее заложено в цифровую экономику. По оценке адекватной рабочей группы «Связь и IT» при правительстве РФ, ежегодные затраты на реализацию «суверенного» рунета на момент принятия закона — порядка 134 миллиардов рублей в год с увеличением этой суммы ежегодно. Вот эту дельту, разницу в 100 миллиардов рублей, будет покрывать за свой счет бизнес, больше некому. Бизнес будет покрывать это за наш счет, например, за счет повышения тарифов на связь и интернет. В любом случае мы дважды оплачиваем этот суверенный рунет: через госбюджет нашими налогами и с повышением тарифов и других ухудшений условий наших коммуникаций через интернет.

Отдельные проявления «суверенного» рунета можно увидеть в любой момент уже сейчас. Например, благодаря этому закону Роскомнадзор и подведомственные ему подразделения могут давать указания по маршрутизации трафика и замедлению соцсетей. Они могут устраивать шатдауны, если вдруг в каком‑то регионе будут происходить волнения по разным вопросам, не обязательно даже политическим. После долгого затишья сейчас активизировались различные Лиги безопасного интернета, «Кибердружинники», «Киберказаки», «Медиагвардия». Такие организации помогают искать запрещенный контент. Значит, им пришло финансирование и власти стали снова подкармливать их. В текущей политической ситуации пока не предвидится улучшений. Каждый день мы с вами становимся свидетелями новых законов, которые запрещают, обременяют, ограничивают. Это излишнее регулирование бизнеса и общества. За этим скрывается намного больше негативных факторов, чем можно получиться преференций.

Система распознавания лиц — очень жесткая штука. Она сильно повлияет на наше общество. Все, что описано в книге Оруэлла «1984» и показано в сериале «Черное зеркало», происходит здесь и сейчас. Мы живем в мире, где полицейские избивают человека, а вокруг стоят десять человек и снимают это на камеру. Мы сжигаем книги, блокируем информацию, переписываем историю, создаем министерство любви, правды, изобилия. Все, что описано антиутопистами, происходит на наших глазах. Мир стремительно меняется.

Эта система находится вне общественного контроля. Недаром ряд стран и территорий отказываются от нее, либо ставят мораторий на распространение технологий с системой распознавания лиц. Нет общественного консенсуса, очень много вопросов и по ошибкам распознавания, и по трансформации поведения человека под камерами, и по сливам данных, которые происходят.

У нас получилось возбудить уголовное дело. Но дело не в полицейских, которые продавали информацию, дело в системе. Даже если этих полицейских посадят, система от этого не поменяется, она продолжит работать. Бесконтрольные системы будут распространяться до тех пор, пока не встретят точку сопротивления. К сожалению, эта точка еще не пройдена.

Системы распознавания лиц уже стоят в общественном транспорте, в подъездах, на зданиях. Что‑то подключено к системам, что‑то не подключено. Это не значит, что надо перестать выходить на улицу, но обезопасить себя можно. Если где‑то требуют дополнительно снять с вас биометрию — однозначно отказывайтесь. Например, банки очень любят предлагать: «Давайте запишем ваш голос, вам будет проще оплачивать операции» или «Давайте запишем ваше лицо, вы быстрее получите наши услуги, и мы начислим вам 500 бонусов». Наши биометрические данные — это наша жизнь, окружение, сущность. И если где‑то можно не давать биометрию, не снимать блокировку телефона отпечатком пальца, не отдавать под запись различным структурам свой голос, анализы, сетчатку глаз, — то нужно максимально стараться этого не делать. Так будет лучше для вас и безопасности вашего окружения. В конце концов, я думаю, технологии победят. Победят не человека, а мракобесие.

Первыми примерами социальных медиа стали чаты, которые довольно быстро политизировались. Были и не политические чаты, но даже в них почти всегда начиналось обсуждение политики. Это были примерно 1993–1995 годы. Людям хотелось высказываться перед толпой. В тот момент публичная политика в России не была никак ограничена. Интернет давал дополнительную степень свободы. Стало не нужно выходить на площадь, чтобы делать политические заявления. А возникновение уже более формальных социальных сетей типа LiveJournal, а затем и Facebook, оказалось интересным местом для политической публицистики.

Феномен российского ЖЖ оказал очень сильное влияние на последующее использование в качестве политических инструментов уже более совершенных социальных сетей, таких как Facebook, «ВКонтакте». ЖЖ сыграл существенную роль в освещении терактов 2000-х годов на Дубровке. Это был, пожалуй, первый случай, когда власть осуществляла де-факто цензуру «настоящих СМИ» в реальном времени, а в ЖЖ этой цензуры не было и быть не могло. Поэтому новости и от журналистов, и просто от людей, живших вокруг Дубровки, скапливались в ЖЖ. Поскольку ЖЖ читало и дискутировало на разные темы довольно большое количество людей, именно там начали зарождаться первые устойчивые политические сообщества. Не формальные типа ЖЖ «Молодежного Яблока», где начинали Навальный и Яшин, а такие неформальные сообщества, которые потом превратились в паблики в «ВКонтакте» и разного рода группы в фейсбуке.

Вскоре соцсети стали источниками информационных пузырей — это когда люди не хотят читать то, что не соответствует их взглядам. Книга интернет-активиста Эли Паризера «The Filter Bubble» 2011 года как раз об этом. Он первым сформулировал то, как алгоритмы Facebook и Twitter погружают нас в идеологические пузыри. И происходит это по одной смешной причине: Facebook не хочет расстраивать пользователей. Его базовый алгоритм стремится показывать людям вещи, вызывающие у них положительные эмоции, которые они лайкают. Лайк — выражением одобрения, поддержки автора, поддержки идеи, которая содержится в посте. Это может быть котик, а может быть политическое высказывание. И чем более совершенным становится этот алгоритм, по мере роста аудитории, тем жестче этот принцип реализуется в политической части Facebook. Для того чтобы сохранить в своей ленте людей с другими политическими взглядами, вы должны их лайкать. Если вы их не лайкаете — они будут исчезать.

В мире есть страны, в которых правительство внимательно относится к петициям граждан. Например, в США любая петиция, собравшая более 200 тысяч подписей, обязательна к рассмотрению в конгрессе. Очевидно, что эти платформы не существовали бы, не работали и не развивались, если бы они представляли из себя только лишь возможность присоединиться к возмущению или призыву. Люди понимают, что в результате их минимальных усилий произойдут позитивные изменения. Поэтому создание и подпись онлайн-петиций — действенный способ выражения гражданской позиции, который способен влиять на законодательство.

В России по понятным причинам ситуация другая.

Связано это, прежде всего, с тем, что Россия — это режим, а не институциональная демократия. Институт петиций в России существует только в том случае, если власть не против инициативы. В институциональной демократии петиция может идти в прямой разрез с интересами власти, но власть обязана ее рассматривать. Если не рассмотрит она, то рассмотрят ее политические конкуренты, которые могут прийти к власти в следующие выборы. Поэтому даже очень консервативные, но институциональные режимы внимательно относятся к инициативам граждан и стараются на них реагировать. А если отказывают, то делают это аргументированно.

Интернет стал второй важнейшей после телевидения площадкой для электоральной политической агитации. В Америке, вероятно, первой. Попытки запретить какую‑либо политическую электоральную активность в интернете предпринимались разными странами, но они всегда оказывались безуспешными. Последняя серьезная попытка цензурировать политическую борьбу в интернете была предпринята на Филиппинах. Местный президент Дутерте де-факто запретил обсуждать интернет-СМИ выборы. Он нанял специальных людей, которые читали каждую заметку и присылали в редакции сообщения типа: «Здесь вы явно поддерживаете такого‑то кандидата или выступаете против него». У СМИ было 24 часа на то, чтобы исправить текст. При этом в бумажной версии газеты можно было печатать все что угодно. В результате на Филиппинах возникло множество судов по этому поводу. Через какое‑то время там прошли президентские выборы, где эта практика уже не использовалась. Любые попытки ограничить свободу высказываний в интернете обречены на провал в отсутствие цензурных инструментов. В современном мире цензурных инструментов для интернета фактически либо нет, либо они требуют гигантских ресурсов, как великий китайский файрвол. Как трава через асфальт, это все будет прорастать при любых запретах.

В нетоталитарном режиме, а Россия — точно не тоталитарный режим, — те или иные формы независимой массовой коммуникации всегда будут существовать.

Не думаю, что нынешний формат политической власти готов или в состоянии перенести это в тоталитарную фазу. Для тоталитаризма нужна идеология. Жесткая, ригидная, со своей Библией. Идеологии не разрабатываются как политические программы, это более сложная штука. До тех пор пока власть полностью не перешла к репрессивным запретам, в которых любой массово распространенный контент требует предварительного согласования, независимые СМИ будут существовать.