«Я был счастлив покинуть эту тюрьму»: как Берлинская стена разделила семьи, Германию и мир

У Сигрид Пауль были тяжелые роды. Когда акушер приехал в больницу Шарите на восточной стороне Берлина, Сигрид практически рожала. Женщине сделали экстренное кесарево сечение, во время которого младенцу повредили желудок и пищевод. Кроме того, у ребенка была разорвана диафрагма, началось внутреннее кровотечение, врачи сомневались, что сын Сигрид выживет. Женщина знала, что в клиниках западной части города лучшее оборудование и более компетентные врачи, и она вместе с мужем Хартмутом и Торстеном — так Сигрид назвала сына — отправилась туда. Это было зимой 1961 года, и семья без проблем пересекла границу на запад. Врачи прооперировали Торстена и увезли мальчика в реанимацию.

В июле Сигрид и Хартмуту наконец разрешили забрать малыша домой, однако Торстен все еще нуждался в лекарствах и специальной пище, которые были доступны только на западе Берлина. Каждый понедельник Сигрид ездила в больницу в другой части города, чтобы забрать «спасательный пакет» для сына. Все изменилось 13 августа: привычный маршрут с востока на запад Берлина был закрыт.

В марте 1961 года руководители коммунистических и рабочих партий стран Варшавского договора — СССР, Албании, Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии и Чехословакии, — собравшись на совещании в Москве, впервые подняли тему закрытия границы между Восточным и Западным Берлином. Инициатором выступил Вальтер Ульбрихт — руководитель ГДР, первый секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) и давний партнер советского лидера Никиты Хрущева. По воспоминаниям одного из переводчиков, Хрущев еще в 1958 году, во время одного из вечерних застолий, прямо говорил Ульбрихту: «Вальтер, ты пойми одно — с открытыми границами мы с капитализмом соревноваться не можем». Спустя три года, выступая на московском совещании, лидер ГДР скажет: «Мы должны законопатить все дыры, через которые бегут в Западный Берлин, поставить часовых, соорудить барьеры, возможно, и заграждения из колючей проволоки». А через пять месяцев начнется строительство Берлинской стены.

К тому времени Германия уже более десяти лет была фактически разделена на две республики, не признающие существование друг друга. ГДР (Восточная Германия) была образована на территории бывшей советской оккупационной зоны, ФРГ (Западная Германия) — американской, британской и французской. Противостояние между странами социалистического блока во главе с СССР и капиталистическими государствами во главе с США, начавшееся вскоре после окончания Второй мировой войны, с самого начала отразилось на отношениях между Западной и Восточной Германией. Идеологическую конкуренцию сопровождала экономическая. Важнейшая часть границы между государствами пролегала прямо по улицам Берлина. Немецкая столица, разделенная между ФРГ и ГДР, полностью находилась на территории восточногерманской республики, то есть Западный Берлин был анклавом. Это создавало западным немцам трудности в перемещении, общении с семьями и друзьями.

Между сторонами вспыхивали политические, экономические, социальные конфликты. Жители Западного Берлина, пользуясь невыгодным курсом марки ГДР по отношению к марке ФРГ, переходили из одной части города в другую, чтобы массово скупать дешевые товары и перепродавать их у себя по высоким ценам. Агенты ЦРУ беспрепятственно вели пропаганду на территории социалистической Германии, а в это время ее обычным гражданам становилось труднее купить маргарин и мыло. Тщательное освещение в восточногерманской прессе успехов советской науки и экономики воспринималось жителями ГДР насмешкой. В ответ на новости об очередном космическом прорыве СССР в народе даже сочинили частушку: «Ohne Butter, ohne Sahne, auf dem Mond die rote Fahne» («Нет ни сметаны, ни масла — на Луне развевается красный флаг»). Молодежь и образованные специалисты из Восточной Германии спешно переезжали в Западную из‑за низкого уровня жизни и политических репрессий. К августу 1961 года Западный Берлин стал представлять для ГДР смертельную опасность. Сооружение физического барьера между двумя частями города казалось социалистическим лидерам единственным выходом из кризиса.

Возведение стены началось в ночь с 12 на 13 августа при погашенном электрическом освещении. К формальной границе между западной и восточной частями Берлина были стянуты солдаты и военизированные «боевые группы», в кратчайшие сроки образовавшие многокилометровую живую цепь. По линии границы установили низкую сетку из колючей проволоки — первый прообраз будущей стены. Полиция ГДР, а также расквартированная в стране советская армия были приведены в состояние полной готовности.

Воскресным утром 13 августа несколько рабочих и торговцев из Восточной Германии не смогли пересечь границу между частями Берлина: патруль отправлял их назад. А через два дня началось непосредственное строительство стены, наблюдать за которым могли только западные немцы — жителям ГДР подходить к строящемуся «секретному объекту» было запрещено. Около 60 тыс. граждан лишились работы за одну ночь. Изменение режима границы вызвало первые тревожные реакции: «Это не демократия и не свобода, если нельзя посетить родственников…»

Родители Анны Камински жили в разных странах: отец — в Швеции, а мать — в ГДР. И хотя у них был общий сын, старший брат Анны, правительство Восточной Германии не дало матери Камински разрешение на вступление в брак с иностранцем. Жители ГДР не могли покидать государство без уважительной причины, но 12 августа 1961 года матери Анны предоставили разрешение на поездку в Швецию. Никто не знал, что произойдет на следующий день, поэтому бабушка и дедушка Камински уговорили ее мать оставить маленького сына с ними, а потом вернуться за ребенком, как только она устроится в Швеции.

13 августа была возведена Берлинская стена — и брат Анны оказался в ловушке. Правительство ГДР запретило мальчику покидать страну и не позволило его матери приехать и забрать его. Мать Камински могла вернуться в Восточную Германию, но ей пришлось бы остаться. У отца Анны не было никаких шансов попасть в страну: писатель с оппозиционными взглядами, он считался в ГДР фактически врагом государства.

Правительство пригрозило отправить брата Анны в детский дом, и в 1962 году мать Камински отправилась в путешествие в один конец — к своему сыну. К тому моменту она была беременна Анной.

Первое время после начала строительных работ на границе было для жителей Германии неоднозначным. Для некоторой части населения закрытие другого сектора города не стало чем‑то из ряда вон выходящим: подобные попытки уже предпринимали после волнений 1953 года, когда жители ГДР протестовали против правительстваТогда рабочие Восточного Берлина выступили против повышения норм выработки при сохранении прежних зарплат. Недовольство работников промышленности переросло в политическую забастовку, охватившую всю ГДР. Восточные немцы громили здания обкомов и отделы Штази (орган тайной полиции, разведки и контрразведки), самостоятельно освободили нескольких политзаключенных и заменили красный флаг на Бранденбургских воротах на знамя с медведем — символом Берлина. Власти жестко подавили забастовку: советские танки Т-34 двинулись прямо на демонстрантов. В результате были ранены сотни людей, а точное количество убитых до сих пор неизвестно — последствия трагедии старательно скрывались. , и раньше. Однако события августа 1961-го носили другой, более обостренный характер. Люди понимали это по количеству техники, стянутой к границе, по масштабу привлечения полиции и боевых дружин и, наконец, по нагромождениям бетонных плит, которые постепенно превращались из строительного материала в сооружение, разрезающее город на две части.

Военнослужащий Барб Дигнан из ФРГ, которому тогда было 14 лет, вспоминал: «На нашей улице ни у кого не было телевизоров; новости узнавали от других людей, через газеты и телефоны. В ночь, когда поднялась стена (во всяком случае, началось строительство), моя семья была дома. Мы услышали, как люди снаружи кричат и плачут все громче и громче. Мы вышли на улицу и стали свидетелями трагической паники и страха».

На улицах, соединяющих западную и восточную части Берлина, разрыли булыжную мостовую, чтобы сделать их непроезжими. Всего же были перегорожены почти 200 улиц, 8 трамвайных путей, 4 линии метрополитена и некоторые участки железнодорожных путей. Газовые и водопроводные трубы заварили, линии электропередач и телефонные кабели обрезали. В некоторых местах граница пролегала по стенам жилых домов — их расселяли, нижние окна замуровывали, двери закладывали камнем.

Власти брали под контроль любые пути, по которым можно было проникнуть в Западный Берлин. Еще в полночь 13 августа министр транспорта ГДР распорядился прекратить железнодорожное сообщение между двумя частями города, и в 1 час 10 минут на границе была остановлена первая электричка — пассажиров попросили выйти из вагонов. Трамвайные пути, проходящие по линии границы, взламывали, освобождая пространство для будущей стены. Вокзалы были заняты полицией и закрыты.

Несмотря на жесткие меры, принятые правительством ГДР, в первые месяцы после обострения обстановки на границе некоторые группы жителей все еще могли перемещаться между частями Берлина. На линии действовали 13 контрольно-пропускных пунктов для проезда транспорта и прохода пешеходов. Восточным немцам нужны были специальные разрешения на пересечение границы, причем пожилым гражданам было легче их получить: считалось, что их потенциальное бегство не нанесет экономике большого ущерба. «Миролюбивые» граждане Западного Берлина, не замеченные в направленных против ГДР действиях, могли попасть в другой сектор города при предъявлении удостоверения личности. Иностранцы и работники из западных стран имели право пересекать границу свободно. Эти условия, однако, очень скоро были ужесточены или отменены.

Одним из символов противоречий между СССР и США еще в октябре 1961 года стал КПП «Чарли». Пункт находился на улице Фридрихштрассе в оккупационной зоне США и предназначался в первую очередь для прохода военнослужащих союзных войск. Осенью 1961-го американские военные по приказу президента Джона Кеннеди должны были начать насильственный демонтаж строящейся стены, но их остановили советские танкисты. Почти сутки бронетранспортеры, танки, машины и вооруженные войска стояли в десятках метров друг от друга, наблюдая за противником и готовясь открыть огонь по приказу. Однако утром следующего дня советские войска получили приказ отступать. Вскоре развернулись и американские танки. Стороны понимали, что начало вооруженного конфликта на Фридрихштрассе было бы опасно не только для Берлина, но и для всего мира — СССР и США могли в любое время «обменяться» ядерными ударами.

Сигрид хотела получить разрешение на въезд в Западный Берлин, но ей отказали. Тогдашний министр здравоохранения ГДР Макс Зефрин заявил женщине: «Наше детское питание достаточно хорошее». Через несколько дней Торстен начал кашлять кровью, и у Сигрид не было иного выхода как отвезти сына в больницу Шарите. Там мальчику стало хуже — поднялась температура, началась тошнота. Врачи Шарите были бессильны, а те, кто мог помочь Торстену, находились по другую сторону Берлинской стены.

Перемещение пациентов в Западный Берлин было возможно только при наличии сердечно-сосудистого заболевания. Доктор Шнеевайс из клиники Шарите понимал: если Торстен в ближайшее время не попадет на запад, он умрет. Шнеевайс вместе с другим врачом подделал документы мальчика и вписал в медицинскую карту Торстена болезнь сердца. Сопровождать ребенка мог только врач, так что Сигрид и Хартмут отдали ребенка Шнеевайсу, чтобы тот перевез малыша через стену.

Сигрид и Хартмут могли узнавать о состоянии Торстена только через Министерство внутренних дел ГДР. Каждый день Сигрид ходила к разным чиновникам и просила о встрече с сыном хотя бы на час. После двух месяцев бесконечных отказов женщина неожиданно получила визу на въезд в Западный Берлин. Ей поставили два условия: во-первых, Сигрид пробудет там всего несколько часов, во-вторых, Хартмут останется на востоке в качестве поручительства — на случай, если Сигрид решит не возвращаться. Женщина пересекла границу и наконец увиделась с Торстеном — оказалось, что ее визит был организован в связи с крестинами мальчика. Сигрид думала бросить мужа, пожилую мать и работу и остаться с сыном. Позже она скажет: «Несмотря на то что мое прощание с Торстеном было болезненным, мне удалось найти силы вернуться на восток. Если бы я знала, что произойдет потом, я бы осталась».

После возвращения домой Сигрид пыталась получить визу, но это превратилось в «позиционную войну» с бюрократией ГДР. Когда Торстену был почти год, Сигрид и Хартмуту сообщили, что визу им не выдадут. У них больше не было сил бороться с системой, и тогда они решились на самый отчаянный шаг — побег. Первая попытка бегства оказалась последней — Сигрид, Хартмут и мать женщины купили фальшивые паспорта западных берлинцев, чтобы сесть на поезд, шедший на Скандинавию, а потом улететь обратно в Западный Берлин. Но как только они добрались до станции, узнали, что восточногерманские власти закрыли железную дорогу. Семье пришлось вернуться домой и сжечь паспорта.

Однажды Сигрид на пару дней приютила трех студентов, планировавших бежать в ФРГ. Она была уверена, что Штази (Министерство государственной безопасности ГДР. — Прим. ред.) прослушивала дом, поэтому старалась не говорить со студентами об их планах. После того как они ушли, Сигрид узнала, что молодых людей схватили сотрудники Штази. Две недели спустя арестовали и Сигрид с Хартмутом. В августе 1963 года они были обвинены в сокрытии плана побега студентов и приговорены к четырем с половиной годам тюремного заключения.

Спустя два года после вынесения приговора Сигрид и Хартмута внезапно освободили: они были выкуплены западногерманским правительством как политзаключенные. Но уехать из ГДР им все равно не разрешили. Все это время они надеялись увидеть сына, и спустя 11 месяцев, когда Торстену было четыре с половиной года, его вернули родителям.

Хотя вся семья наконец была вместе, Сигрид признавалась, что это было нелегко, ведь они с Хартмутом были незнакомцами для мальчика. Но постепенно недоверие Торстена ушло.

На строительство Берлинской стены ушло 13 лет, а ее совершенствование и укрепление практически не прекращались. Бетонных плит, кирпичной кладки и спиралей из колючей проволоки — первых сооружений на границе — оказалось недостаточно для предотвращения побегов. Лидеры социалистической Германии поняли это практически сразу.

После последней крупной реконструкции в 1975 году стена представляла собой комплекс из бетонных блоков высотой 3,6 метра, металлических сеток, земляных рвов и противотанковых укреплений, растянутых на 106 километров. Сигнальное ограждение, находящееся под электрическим напряжением, сторожевые вышки и полоса из острых шипов позволяли пограничникам отслеживать и пресекать любые перемещения.

Пространство освещалось прожекторами, а земля была покрыта песком — он постоянно разравнивался, чтобы можно было следить за возможными перемещениями по следам. На деревья и балконы, прилегающие к границе, поместили гвозди и шипы, а на бетонных блоках установили барьеры цилиндрической формы, чтобы было трудно зацепиться.

Любого постороннего человека, замеченного между двумя стенами, можно было застрелить без предупреждения. Пограничники подчинялись этому приказу беспрекословно: в период с 1961 по 1988 год при попытке пересечения границы погибли по меньшей мере 140 человек, около 200 были ранены, а свыше 3000 — арестованы.

Первым перебежчиком через Берлинскую стену стал 19-летний пограничник из ГДР Конрад Шуман. 15 августа 1961 года около 4.30 утра Шумана вместе с другими военными отправили на угол Руппинерштрассе и Бернауэрштрассе охранять участок строительства Берлинской стены. Тогда она представляла собой временное заграждение из колючей проволоки высотой около 80 см. Офицер дал служащим приказ взять под контроль границу и защитить ее «от врагов социализма». Позже Шуман вспоминал: «Сначала мы выглядели глупо. Никто не сказал нам, как это делается: взять под контроль границу».

В течение дня, пока Конрад методично ходил вдоль стены, жители Западного Берлина освистывали военных и кричали им: «Вы свиньи!», «Предатели!», «Охранники концлагеря!» Юноша стал свидетелем сцены, как девушка из Восточного Берлина передала через проволоку пожилой женщине, очевидно, матери, с западной стороны стены букет цветов и поздравила ее с днем рождения. Девушка указала на Шумана и сказала: «Эти [люди] вон там, они больше не позволят мне перейти». Тогда Конрад впервые задумался, действительно ли он хочет держать своих сограждан в тюрьме.

К ограждениям начали стекаться грузовики с бетонными столбами и стальными плитами, прибыло еще больше солдат на бронированных автомобилях и оттеснило протестующую толпу винтовками. Шуман окончательно понял, что ему следует бежать. В течение двух часов, когда никто из военных за ним не наблюдал, он приминал ногой участок проволоки. Скоро Конрад Шуман уже не мог скрыть нервозность — он озирался по сторонам, переминался с ноги на ногу, поправлял на плече лямку автомата. Прохожие из Западного Берлина начали обращать на это внимание. Один молодой человек подошел ближе, и Шуман приказал ему: «Немедленно отойди, — а затем прошептал: — Я собираюсь прыгнуть!» Юноша предупредил полицию Западного Берлина, которая очень быстро приехала к стене, чтобы защитить Шумана от его же сослуживцев. Наконец Конрад вплотную подошел к проволочному ограждению и сделал вид, что поправляет его ногой. Немцы с другой стороны забора начали кричать Шуману: «Перепрыгивай! Перепрыгивай!» Он сорвался с места и около 16.00 перепрыгнул на другую сторону Берлина, сразу побежав к полицейскому автомобилю, который немедленно забрал его с места происшествия.

Западногерманский фотограф Петер Лейбниц, который в тот момент был в толпе, сфотографировал побег Шумана. Позже этот кадр, названный «Прыжок в свободу», станет одним из главных символов холодный войны.

Восточногерманское правительство окрестило стену Антифашисткой, а западногерманское — Позорной. Государства не признавали друг друга и не обозначали на географических картах соседние территории как суверенные. Обе стороны вели активную пропаганду, критикуя чужой политический строй. «Действительно ли мы должны копировать всю грязь, которая идет с запада?» — обращался к аудитории Вальтер Ульбрихт на одном из партийных заседаний.

После 1973 года, когда ФРГ и ГДР признали друг друга и вошли в состав ООН как два независимых государства, в отношениях между немецкими республиками наступило время относительного потепления. Однако политическое соперничество двух стран мало влияло на сознание обычных граждан. Разделенные стеной восточные и западные немцы долго привыкали к своему новому положению, пытались смириться с невозможностью увидеть родственников, друзей, коллег и становились все больше непохожими друг на друга.

«Моим первым впечатлением от Западного Берлина было то, что он хотел быть всем, чем не был Восточный. Он был декадентским и бескомпромиссно капиталистическим», — вспоминала филиппинка Мэнни Рейес. А вот каким остался в памяти англичанина Себастьяна Меррика восточный сектор города: «Я прошел паспортный контроль, и меня пропустили туда всего на один день. Мои смутные воспоминания связаны с пустыми улицами, заброшенным собором, простой едой в ресторане-столовой на реке Шпрее».

Западные немцы жили в трехэтажных домах европейского образца, в Восточной Германии возводились микрорайоны с типовыми советскими многоэтажками. По улицам ГДР ходили пионеры и члены местного комсомола, Союза свободной немецкой молодежи (их галстуки, в отличие от советских, были синими), а в ФРГ коммунистическая партия существовала только в подполье. Пока на западе наращивали производство массовых моделей Volkswagen и имиджевых спорткаров, на востоке становились в многолетние очереди за малолитражками Trabant. Менталитеты двух стран различались даже на лингвистическом уровне: так, в ГДР прочно вошли в обиход «социалистические» слова kollektiv, traktorist и brigade, а многие понятия, заимствованные из русского языка, переводили на немецкий дословно: так Дом культуры стал Haus der Kultur, а стенгазета — wandzeitung.

В некоторых районах Западного Берлина возле стены устанавливались небольшие вышки, с которых люди могли наблюдать за жизнью на Востоке из биноклей. Возможно, иногда они становились невольными свидетелями задержаний, арестов и расстрелов на границе. Пытаясь пересечь «полосу смерти», люди подделывали документы, таранили ограждения машинами, грузовиками и танками и даже пытались перепрыгнуть через стену с шестами. Семейная пара однажды переплыла разделяющую Берлин реку Шпрее, толкая перед собой ванну, в которой сидела их дочь, а в 1979 году два механика пересекли границу на самодельном воздушном шаре из простыней и баллонов с пропаном.

Одним из самых распространенных способов бегства было прокапывание тайных тоннелей под землей. Согласно одним данным, их было около 40, по другой информации — примерно 70. Не все из них были завершены до конца, однако таким способом из ГДР бежали в общей сложности около 300 человек. Тоннели именовались по количеству людей, которым удалось успешно их пересечь: так красноречивые названия получили «Тоннель 29» и «Тоннель 57». Первый был профинансирован американской телекомпанией Эн-би-си, операторы которой снимали побег на пленку, а второй стал самым длинным (145 метров) и глубоким (12 метров) и обеспечил самый массовый побег в истории Берлинской стены.

Среди перебежчиков были и те, кто стремился попасть в Восточную Германию. С 1961 по 1989 год в ГДР через стену пытались перебраться 410 человек. Сделать это было несложно — ФРГ не признавала законность создания ГДР, а значит, и Берлинскую стену, потому возле сооружения не было охраны. Этим воспользовался Удо Кюргсен — 25-летний рабочий из Западного Берлина. Правда, не из‑за идеологических соображений, а ради любви. Невеста Кюргсена жила в Восточном Берлине, и власти не разрешали ей выезжать за границу ради заключения брака. Тогда Удо пошел на отчаянный шаг — 22 июня 1976 года Кюргсен вскарабкался на 3,6-метровую стену и спрыгнул на территорию ГДР, где его сразу же схватили восточногерманские пограничники. «Меня не били, но жестко допрашивали», — вспоминал молодой человек. На следующий день Кюргсена выслали в Западный Берлин, но благодаря вниманию СМИ скоро о случившемся узнали по обе стороны стены. Мэрия Западного Берлина заплатила внушительный выкуп, и через пару месяцев девушке наконец дали визу, и она встретилась с любимым — уже в ФРГ.

Восточные немцы, особенно молодежь, остро ощущали нехватку возможностей, замкнутость жизненного пространства и разочарование. В этих условиях, несмотря на все усилия правительства, их еще сильнее тянуло к западной музыке, моде и развлечениям, которые не могли не проникать в соседнее государство из ФРГ. Большинство достижений капиталистической культуры как продукта «чуждой идеологии» были в Восточной Германии под запретом, поэтому в стране процветали черные рынки — на них покупали американские джинсы, западногерманские марки, журналы и кассеты. В газетах ГДР публиковались частные объявления, в которых в иносказательной форме предлагалось обменять товары на западную валюту. В одно время было популярно упоминать «голубую плитку для ванны»: это означало, что покупатель готов платить в голубых марках ФРГ.

Некоторые товары из ФРГ можно было купить легально в сети магазинов Intershop, где продавались пластинки, сигареты, алкоголь, бытовая техника и косметика. В «изысканных» магазинах и магазинах деликатесов можно было приобрести предметы роскоши: за банку ананасов отдавали 18 марок, за рубашку — 150. При этом литр молока и килограмм хлеба стоили меньше одной марки.

ГДР была наиболее развитой страной социалистического блока, и продуктовые полки местных магазинов сильно отличались от советских: там можно было найти 3–5 сортов сыра и колбасы, консервы из Венгрии и Болгарии, несколько видов конфет. Но западные немцы все равно не могли понять восточных, которым не всегда удавалось купить кофе, какао, бананы и кетчуп.

В ФРГ быстро распространялось все, что было популярно в европейских странах и США: в 1970-е западные немцы носили джинсы Levi’s, пили кока-колу и ели на завтрак «Нутеллу». В восточногерманской республике производили собственные аналоги известных западных продуктов: джинсы Wisent и Shanty, напитки Club Cola и Vita Cola, ореховую пасту Nudossi. Вместо гамбургеров на востоке ели «гриллетты», а косметический бренд Nivea заменила марка Florena. Обе страны независимо друг от друга развивали заводы, киностудии, СМИ и университеты. Восточные немцы ездили отдыхать в дружественные социалистические страны, западные — во Францию или Швейцарию.

Еще в сентябре 1961 года комсомол ГДР провел операцию «Бойкот вещанию НАТО!», чтобы убедить восточных немцев во вредном влиянии западных радиостанций и телеканалов. В разные города и страны с целью перенастроить приемники и антенны отправились 25 тыс. молодых людей, однако акция не имела успеха. Со временем на востоке научились с помощью специальной антенны ловить основные телеканалы ФРГ — ARD и ZDF, — смотрели музыкальные передачи и эротику.

Руководство восточногерманского государства считало западную рок-музыку «мусором», и за слишком явную поддержку известных музыкальных групп можно было попасть в тюрьму. Помимо нелегальных пластинок среди молодежи были популярны подпольные концерты, которые проводились в маленьких помещениях для нескольких десятков человек. ФРГ в это время переживала пик популярности западной культуры. Себастьян Меррик, который приехал в Берлин в гости к дяде с тетей, вспоминал: «Западный Берлин старался быть как можно более обычным. Американцы и британцы устраивали культурные фестивали. KaDeWe — огромный универмаг — был очень популярным. Где‑то на юго-западе находился небольшой анклав Западного Берлина. Мы побывали там на местном летнем пивном фестивале».

В 1980-е отношения двух стран были более-менее стабильными. Торговый оборот между ними достиг высоких показателей, контакты между западом и востоком облегчались, пограничный режим смягчался. В 1986 году ГДР и ФРГ заключили соглашение о культурном сотрудничестве, а вскоре после этого в восточногерманской республике началась амнистия — были освобождены многие политзаключенные. Близилась мирная революция.

Мартин познакомился с Беате в студенческом сообществе в 1987 году. Ему было 21, она на год старше. Молодые люди начали встречаться, но скоро паре пришлось разъехаться — Беате жила в ГДР, Мартин — в ФРГ. Беате, как и большинству жителей Восточной Германии, не разрешалось пересекать границу, они не могли звонить друг другу, интернета не было, поэтому у них с Мартином был роман по переписке. Мартин писал Беате по письму каждый день. Они знали, что их письма проверяют, но это была единственная возможность постоянно поддерживать связь.

Чтобы Беате узнала семью Мартина, он сделал фотоальбом, в котором рассказал о себе, своих родственниках, месте, где родился и вырос. Пара до сих пор хранит эту большую белую книгу с вклеенными фотографиями и аккуратно написанными цветными ручками подписями к ним. «Единственный вопрос, который в то время был у моей бабушки, состоял в том, католичка ли она [Беате], тогда все остальное было бы в порядке», — рассказывает Мартин.

В июне 1987 года президент США Рональд Рейган, выступая с речью у Бранденбургских ворот на границе с Восточным Берлином, обратился к лидеру СССР: «Господин Горбачев, откройте эти ворота! Господин Горбачев, снесите эту стену!» Намеренно или случайно, Рейган частично процитировал строки из альбома «The Wall» Pink Floyd. Через три года эта группа будет выступать перед западными и восточными немцами с одноименной рок-оперой на Потсдамской площади, больше не разделенной Берлинской стеной.

Речь американского президента была символичной, но не она сыграла главную роль в переменах ФРГ и ГДР. Гораздо больше сказались революции, прокатившиеся по социалистическим республикам Восточной Европы в 1989 году. Вскоре после начала перестройки коммунистические режимы пали в Польше и Венгрии, чуть позже — в Чехословакии, Болгарии, Румынии. Страны переходили к рыночной экономике и демократии, постепенно открывали границы. В августе 1989 года власти Венгрии решили провести «панъевропейский пикник» — демонстрацию мира, в ходе которой ворота на границе с Австрией открылись на три часа. Этот символический жест, обозначающий курс на европейское сотрудничество, стал для граждан ГДР шансом легально эмигрировать в ФРГ. Более 600 восточных немцев, находившихся в Венгрии, бежали в Австрию целыми семьями. Пограничники их не останавливали. Это было первое массовое бегство, пробившее брешь в железном занавесе и поставившее под вопрос существование стены.

Верона Чемберс работала учительницей в восточногерманской земле Тюрингия, у нее были муж и двое детей. Верона была против власти коммунистов, но никогда всерьез не думала о побеге из Восточной Германии. В 1988 году муж Вероны поехал к своей тете в Западный Берлин — визит был одобрен властями ГДР. Он не вернулся.

После этого жизнь Вероны стала похожа на ад: Штази круглосуточно дежурила у дома, где жила Чемберс с детьми, за ними постоянно следили, поэтому она не рискнула бежать. Друзьям и коллегам Вероны велели держаться от женщины подальше и прекратить с ней общение. Правительство ГДР постоянно оказывало не нее давление, чтобы Верона развелась: «Восточногерманские чиновники сказали мне, что я не могу быть замужем за тем, кто оставил семью, и жил на западной стороне по своей воле». Кроме того, Чемберс угрожали, что не разрешат преподавать в социалистической стране, и вскоре действительно отстранили от работы.

Когда женщина запросила бланки, необходимые для получения разрешения на эмиграцию, власти отказались их предоставить. Она много месяцев отправляла просьбы об эмиграции на рукописных листках, естественно, власть их игнорировала. Тем временем до падения Берлинской стены оставалось меньше года.

Семилетняя Пегги, разрезая душный спертый воздух, озорно приложила палец к губам, словно говоря «тише». Они с отцом играли в прятки, правда, девочка не очень понимала, от кого надо было прятаться. Зато место было увлекательным и таинственным — темный тесный багажник чужой машины.

Ее отец, учитель Ханс Петер Шпицнер, знал, что любой звук — крик, кашель или чих — спровоцирует охранников открыть багажник. Тогда в лучшем случае его отправят в тюрьму, а дочь — в детский дом. В худшем — пограничники на КПП «Чарли» откроют по машине беспорядочный огонь. Но им удалось остаться незамеченными. Пегги и Петер Шпицнеры стали последними немцами, бежавшими через Берлинскую стену — за три месяца до ее падения.

В августе 1989-го жене Петера Ингрид разрешили поехать в Австрию на день рождения тети. Мужчина, который, как и многие другие восточные немцы, давно находился в списках слежки Штази, понял, что его больше ничто не держит в ГДР. «Жить в Германской Демократической Республике было все равно что жить в большой тюрьме. Пытаться бежать было очень опасно, но мы были в отчаянии», — рассказывал Петер. Шпицнер прочитал в газете, что американских солдат не проверяли при пересечении границы — это был их с дочерью шанс попасть в ФРГ. Петер и Пегги покинули родной Хемниц и отправились в Восточный Берлин. Там Шпицнер, рискуя свободой и даже жизнью — ведь его могли заметить сотрудники Штази — следующие два дня подходил к американским солдатам и умолял помочь ему с Пегги пересечь Берлинскую стену. Сначала все отказывались, ведь это было слишком опасно.

К концу второго дня Петер уже собирался ехать домой, когда заметил черную «Тойоту-Камри» с американскими номерными знаками. За рулем сидел солдат — молодой сержант Эрик Яу, который был в отпуске после службы в ФРГ и решил посетить Восточный Берлин. «Я знал, что меня могут посадить в тюрьму, депортировать или вышвырнуть из армии. Но перед собой я видел семью. Пегги обнимала его [Петера] за ногу, глядя на меня щенячьими глазами», — вспоминал Яу. Он обдумывал просьбу Петера несколько секунд, а потом ответил: «Хорошо, я сделаю это».

18 августа 1989 года Шпицнер с дочерью спрятался в задней части автомобиля, и через 20 минут машина подъехала к КПП «Чарли». «Даже в багажнике машины я не знал, могу ли ему [Эрику] доверять. Но в тот момент он не был солдатом, он был человеком, который хотел помочь нам», — признался Шпицнер. В один момент Петер подумал, что их раскрыли, потому что машина Яу дала задний ход, но оказалось, что солдат всего лишь свернул не на ту полосу. Наконец «тойота» остановилась, и Эрик Яу открыл багажник. Петер вспоминал: «Я увидел красивые дома и понял, что нахожусь на Западе. Я был свободен. Я покинул тюрьму и был очень счастлив». Солдат отвез семью в центр для беженцев. Петера допрашивали американские военные, но как только они убедились, что он не представляет угрозы, отпустили. Эрика тоже допросили и даже сделали выговор, но дальнейших санкций не последовало.

Оставалась еще одна проблема — Ингрид до сих пор не знала о побеге и том, что ее семья находится в ФРГ. Петер пытался связаться с женой по телефону, но не смог дозвониться. Он попросил администратора отеля, где остановилась женщина, передать Ингрид, чтобы та не возвращалась в ГДР, а приехала по указанному адресу в Западном Берлине. Ингрид вылетела в ФРГ и встретилась с мужем и дочерью. «Она сказала, что я сошел с ума, но поступил правильно», — сказал Шпицнер.

Осенью 1989-го поток беженцев усилился: тысячи восточных немцев уезжали в ФРГ из бывших социалистических стран. Недовольство венгерских и чешских властей, страдающих от этой массовой эмиграции, и осознание наступающих перемен подтолкнули лидеров ГДР к решению временно открыть границу между Восточной и Западной Германией.

Может быть, в связи с этим Верона Чемберс и ее дети — 9-летний Ханнес и 4-летняя Анна — наконец получили разрешение на эмиграцию. Женщине сказали, что она может взять с собой только несколько небольших сумок, поэтому она продала машину и большинство вещей, а сбережения оставила матери. У семьи было две сумки с одеждой и сумка поменьше с обувью. Дочь Вероны взяла маленький рюкзак и несколько игрушек, а сын настоял на том, чтобы забрать удочку.

Когда все было готово, Верона с детьми, братом и шурином отправилась в четырехчасовую поездку в Восточный Берлин. Они попрощались у Дворца слез — пропускном пункте при пограничном вокзале Фридрихшрассе, где редкие счастливцы официально могли покинуть ГДР.

Разрешение на выезд, действовавшее в течение 24 часов, истекло поздно вечером 9 ноября 1989 года. В это время Верона с детьми уже была в Западном Берлине. А вечером того же дня член Политбюро ЦК Социалистической единой партии Германии Гюнтер Шабовски организовал пресс-конференцию — именно на ней он зачитал текст, объявляющий об открытии границы.

Пресс-конференция началась в 18.00 и транслировалась по телевидению ГДР в прямом эфире. В помещении было много западных журналистов и представителей международных СМИ. Шабовски начал мероприятие с перечисления длинного списка фамилий и должностей выступающих: это было не то, чего ожидали журналисты. Однако чуть позже чиновник упомянул о введении закона, «который позволит любому гражданину эмигрировать». Все присутствующие оживились: посыпались вопросы, люди перебивали друг друга. Гюнтер Шабовски быстро зачитывал текст новых правил, разрешающих восточным немцам совершать частные поездки за границу «без предъявления обоснований», не понимая, что фактически отменяет запрет на выезд в ФРГ. Один из журналистов тут же спросил, когда новые правила вступят в силу. Шабовски сверился с текстом и ответил: «Немедленно».

В 19.00 конференция закончилась. Объявленная коммунистическим руководством новость распространялась по мировым радиостанциям и телеканалам, печаталась в вечерних газетах и обсуждалась потрясенными немцами. Уже через пару часов жители Западного и Восточного Берлина начали выходить из домов, двигаясь к границе с обеих сторон и образуя спонтанное шествие. Пограничники, дежурившие у КПП, ничего не знали об изменениях в законодательстве. Сначала они пытались сдерживать толпу, но это не принесло результатов — людей было слишком много, и они были очень воодушевлены. Не выдержав, офицер одного из КПП дал команду пропустить толпу, и растерянные пограничники, не получившие никаких приказов сверху, начали один за другим открывать проходы.

Вскоре к стене съехались так называемые «дятлы» (mauerspechte) — коллекционеры, собиратели сувениров и охотники за ценностями, которые откалывали или подбирали бетонные обломки и увозили их с собой, чтобы сохранить на память или продать. Подростки и художники из ГДР, наконец получившие возможность подойти к стене с восточной стороны, оставили на некоторых ее фрагментах граффити, рисунки и надписи. После этого она стала немного напоминать обратную свою сторону, которую жители ФРГ украсили многокилометровыми изображениями — любительскими и профессиональными.

Сотни машин восточногерманской марки Trabant беспрепятственно въезжали на территорию Западного Берлина. Граждане ФРГ, махая и улыбаясь, встречали их с цветами, конфетами и шампанским. В течение первых дней после падения Берлинской стены западную часть столицы посетили десятки тысяч восточных немцев (абсолютное большинство — из любопытства), а к январю их число возросло до 14 миллионов. Жители западного сектора в свою очередь тоже массово пересекали границу.

В тот вечер Мартин сидел на кухне студенческого общежития и вместе с друзьями следил за новостями о падении Берлинской стены. Мужчина признается, что только один человек из его соседей по общежитию понял, что ситуация имела историческое значение, что это означало разрушение всей границы между Востоком и Западом. Мартин считает это очень освобождающим опытом, потому что объединение Германии совпало с шансом быть вместе с Беате. Они поженились, у них родились трое детей, которые много путешествуют по миру.

Чуть меньше чем через год, в октябре 1990-го, бывшая ГДР вошла в состав ФРГ. Берлин стал столицей, и Германия объединилась — пока только формально. Парламент и правительство окончательно оставили Бонн, где долгое время располагалась столица ФРГ, только в 1999 году.

После объединения Германии Петер Шпицнер с семьей вернулся в Хемниц. Петер до сих пор преподает, он стал членом городского совета и вступил в Христианско-демократическую партию. Пегги работает супервайзером кол-центра и живет со своим парнем в Лейпциге. Эрик Яу давно покинул армию США и сейчас живет в общине мормонов недалеко от Сан-Франциско. Они с Петером до сих пор дружат, а в 2019 году мужчина ездил к Шпицнеру отпраздновать свое 60-летие. «Он [Эрик] всегда говорит, что если бы еще раз столкнулся с такой же ситуацией, то повторил бы это снова», — рассказал в одном из интервью Шпицнер.

Конрад Шуман переехал на юго-запад Баварии. В 1962 году он женился на Кунигунде Гунде, в следующем году у них родился сын. Некоторое время мужчина работал на винодельне, а позже устроился на завод по сборке автомобилей Audi, где проработал почти 30 лет. Он опасался мести со стороны спецслужб ГДР, а потому до самого падения стены не поддерживал никаких контактов с родственниками, оставшимися в Восточной Германии. Семья писала Конраду с просьбой вернуться и обещала, что все будет хорошо, но Шуман был уверен, что письма отправляла Штази. Когда стена рухнула, мужчина вернулся в Саксонию, чтобы навестить родных. Родственники не стали с ним общаться. Шуман много лет болел депрессией и 20 июня 1998 года покончил с собой.

Родители Анны Камински так и не поженились. Она никогда не видела своего отца — он умер в начале 1980-х, еще до того как рухнула стена. 9 ноября 1989 года Анна была в двух часах езды от Берлина, когда узнала, что стены больше нет. Первое, что она почувствовала, — страх. Камински боялась, что при первой же возможности восточногерманские коммунисты снова закроют границы. Анна стала стоматологом, объездила весь мир, а в 2000-х начала собирать фрагменты Берлинской стены — осколки «барьера, многие годы определявшего ее жизнь».

Сигурд Пауль родила еще двух девочек — Уте и Фрауке. Позже Сигрид и Хартмут развелись, но остались друзьями. Сигрид всю жизнь опекала Торстена: даже когда он повзрослел, то жил в нескольких минутах езды от нее. Мужчина выучился на звукорежиссера, хотя и не мог работать полный день из‑за проблем со здоровьем. Когда Сигрид вышла на пенсию, она работала гидом в тюрьме, где была заключенной, и показывала посетителям комнаты для допроса и камеру, в которой провела почти два года. Сигрид Пауль умерла в 2011 году. До самой смерти она жила в светлой трехкомнатной квартире без дверей и штор на окнах, чтобы ничто не напоминало ей тюрьму.

С момента падения стены Верона Чемберс посещала «Дворец слез» несколько раз: «Когда ты приближаешься к нему, к тому зданию… У тебя подкашиваются ноги. У тебя внутри такая дрожь, которая, вероятно, никогда не пройдет».