«Я буду твоим первым»: истории девушек, которых растлевал учитель московского лицея

«В начале обучения у нас были другие учителя, но Виктор Евгеньевич всегда приходил на занятия. Создавалось ощущение, что он заботливый педагог, хотя и вел себя несколько развязно и иногда некорректно. Обстановка была непростой уже с начальных классов лицея — многие педагоги позволяли себе орать на нас, унижать, называть „свиньями, которые плюют в душу“, „тварями“, „уродами“, „скотами“. Нам было по 10–11 лет, когда мы поступили в этот лицей.

Позже, перейдя в мастерскую к Виктору Евгеньевичу, я поняла, что раньше были цветочки. На одной из осенних практик он заставил меня при всех целовать его в щеку несколько раз. Мне было 12–13 лет. Это было ужасно. С тех пор он каждое утро прилюдно заставлял меня целовать его в щеку, пока остальные смеялись. Он создал атмосферу, в которой все непозволительное становилось нормальным: от матерных слов до обсуждения интимных подробностей. Виктор Евгеньевич сначала говорил, что любит меня, а потом унижал: называл тупой, толстой, высмеивал при всех мой макияж. Затем он начал при всех меня трогать. Я помню, как однажды он шлепнул меня по попе при своей жене, а она будто не заметила (Ираида Елизарова до сих пор преподает в Московской центральной художественной школе. — Прим. ред.).

Много раз на занятиях он засовывал мне руку под майку и проверял якобы наличие лифчика. Однажды он зашел в душ и открыл штору, пока я купалась. Я еле успела прикрыться и попросила его выйти. Одногруппники убеждали меня, что надо терпеть, ведь это нормально.

Был случай, когда он пришел в нашу комнату утром, чтобы разбудить, как он всегда делал. Поднял мое одеяло и засунул руку мне в трусы. Я остановила его, открыла глаза и сказала, что сейчас встану. Мне было так стыдно. Он убрал руку и пошел будить других. Я звонила маме и плакала, но ничего не могла рассказать. Мне было страшно».

«Есть определенная схема, по которой Елизаров выстраивал особые отношения с ученицами. Она отработана и повторялась из года в год. Слова и обещания были одинаковыми, менялись только девочки. Уже начиная с младших классов, Виктор Евгеньевич выделял из потока ученицу или нескольких, внушая им, что они особенные и одаренные. Он говорил, что верит в них, но нужно много работать. Результат выжимался путем публичных унижений и манипуляций. Тебя постоянно высмеивают у всех на глазах, причем обсуждать могут не только твои работы, но, например, твои кривые пальцы или некрасивые коленки. Прозвище «косиножка» было дано моей подруге за то, что, по мнению Елизарова, у нее были кривые ноги.

Если у девочки была маленькая грудь, то это тоже становилось предметом высмеивания. Я помню, как на выездном пленэре девочка сидела красная и смущенная, потому что Елизаров говорил: «Мы сейчас идем купаться, а тебе купальник не нужен, мы тебе ленточку повяжем, у тебя там все равно ничего нет». Это говорил мужчина тринадцатилетней девочке! И это считалось нормальным. Такое происходило постоянно.

Еще была игра в «Робин Гуда», когда сзади подходил преподаватель и натягивал трусы или щелкал лямкой от лифчика. Размер твоей ноги, груди, форма попы и толщина талии — это тоже общественное достояние, которое было принято обсуждать открыто, желательно связывая это с твоими работами. Это то, что происходило со всеми девочками, которые со мной учились.

Он неоднократно говорил мне, что любит меня. Сначала он любил меня за то, что я, по его словам, талантливая, добрая и хорошая. А потом, когда я стала старше, лет 13–14, за то, что я красивая. Он так и говорил, что любит и хочет меня как женщину, что это очень естественно и в этом ничего такого нет. Также утверждал, что я сама виновата в том, что вызываю в нем, мужчине, такие чувства.

На вопрос «А как же ваша жена?» Елизаров отвечал, что Ираида Владиленовна друг, она поймет. Когда мне исполнилось 15–16 лет, его приставания стали носить агрессивный и очень напористый характер. Он зажимал меня по углам, лапал и целовал, оставлял засосы на шее. Это был мой первый опыт взаимодействия с мужчиной. Заключался он в повторении одного и того же сценария. Я показывала работы, он меня ругал, часто доводил до слез, потом начинал приставать. Я отбивалась, канючила и плакала, потом он мне говорил, как любит меня и ценит, и я убиралась восвояси рисовать до трех ночи, чтобы оправдать ожидания.

Я часто ездила к нему в мастерскую показывать работы. Я понимала, что он будет там приставать, но я к этому уже привыкла и считала, что он просто такой человек, что это цена, которую нужно платить за его занятия со мной. До секса дело так и не дошло, помогло мамино строгое религиозное воспитание и мое четкое понимание, что я его не люблю. Сейчас я вижу, что он сознательно выстраивал такие отношения, приучая к себе с раннего детства. Таким образом он растил себе маленьких любовниц.

О том, что я такая не одна, я узнала, когда мне было уже 18. Я подружилась с девочкой, которая была старше меня, и она тоже оказалась его «любимой девочкой». Он говорил ей ровно то же самое. Еще позже я узнала, что он вступал в сексуальную связь с девочками 15–16 лет».

«Почти сразу Виктор Евгеньевич Елизаров начал позволять себе в мой адрес пошлые шутки, постоянно обзывал меня стервой, дрянью и дал мне прозвище «секс-машина Бетти».

Он убеждал меня, что я сексуально озабоченная и мне пора вести сексуальную жизнь, что у меня «тело уже просит». Однажды по дороге на одну из летних практик он поцеловал мою 15-летнюю одноклассницу взасос, объясняя это тем, что научит нас это делать. Так он пытался доказать, что это нормально.

На выездных летних практиках у нас был жесткий режим, мы просыпались в 4–5 утра, чтобы писать этюды на рассвете. Практически каждое утро нас будил Виктор Евгеньевич. Одним утром я проснулась и увидела его, стоящего надо мной. Моя майка была задрана до шеи, а грудь оголена. Он смотрел на меня. Я не знала, как мне реагировать, мне было очень стыдно и неудобно. Я спросила, что происходит. Он ответил: «Просто пришел вас разбудить, и перед тем как это сделать, хотел опустить твою футболку, которая задралась во сне, чтобы ты не смущалась».

«Все семь лет мое обучение проходило в первой мастерской, руководителем которой был Виктор Евгеньевич Елизаров. С 8-й по 11-й класс он был моим преподавателем по живописи и композиции.

Он давал детям клички, основываясь на внешности, национальности, фамилии или на собственной фантазии. Практически все в нашем классе имели свою «кликуху». Например, меня он называл «Лиза-дрянь» и бравировал тем, что я была так записана у него в телефоне. Елизаров давал оценки моей внешности и внешности моих одноклассников. Мог говорить, у кого из нас красивое тело, а у кого не очень. Например, как‑то он объяснял моей однокласснице, что ее внешность не художественная, а эротическая. Она явно показала, что ей не нравятся его слова, а он смеялся и наслаждался ее реакцией. Как‑то, потрогав меня за руку, на которой была шершавая от сухости кожа, он спросил, шершавая ли я в сексе. Мне было 15, никакого секса в моей жизни не было и в помине.

Его прикосновения не были отеческими и невинными. Он оттягивал застежку бюстгальтера у меня и у моих одноклассниц, говорил, это игра его детства, называется «Робин Гуд». Видимо, эту шутку он считал очень удачной, потому что она кочевала вместе с ним из класса в класс.

Как‑то, пригласив нас к себе в мастерскую, он показывал нам снимки разных лет, среди которых были обнаженные фотографии его жены, нашей преподавательницы. Эти снимки не были художественными, обычная домашняя съемка.

Виктор Евгеньевич поощрял мальчиков нарушать границы девочек, основательно касаться их без разрешения, приставать к ним, даже если те сопротивляются. Однажды на выездном пленэре в Бахчисарае я зашла в комнату, где был он, его 27-летний сын и мой одноклассник. Я зашла, чтобы задать вопрос. Одноклассник набросился на меня, повалил на кровать, стал щипать, трогать. Я вырывалась, а Елизаров и его сын подбадривали моего одноклассника комментариями в стиле «Давай ее». Я ничего не могла сделать, одноклассник был сильнее, находящиеся рядом взрослые не просто игнорировали происходящее, а всем видом показывали, что это совершенно нормально и то, нравится мне это или нет, — не имеет значения.

Сейчас я задумываюсь, почему все это было возможно. Мы были детьми, которые не знали своих границ, не знали, что мы имеем право пресекать оскорбления и поползновения. Что то, как мы себя чувствуем после общения с ним, — это не нормально, что атмосфера не здоровая. Родителям я не рассказывала о том, что происходит. И они преимущественно видели лишь то, что ребенок старается, учится, а преподаватель не равнодушен, значит, все хорошо. Но если убрать все его пафосные речи про искусство, театральные выступления на просмотрах и эмоциональные качели при оценке работ, останется некомпетентный педагог, который за занавесом «одержимости профессией» самоутверждался, домогался и травмировал детей».

«Я познакомилась с Елизаровым в 8–9 лет, моя сестра привела меня к нему заниматься частно. Я была очень одиноким и травмированным ребенком, мама воспитывала меня одна, и я ее почти не видела. Елизаров заменил мне отцовскую фигуру, он меня кормил, обнимал, говорил со мной ласково и даже обещал удочерить. Я благополучно поступила в лицей, и наши отношения продолжали быть очень близкими, он был для меня самым важным и авторитетным взрослым.

Когда я немного подросла, его интерес сместился на мои соски. Во время просмотров рисунков он говорил: «Юлька, а ты созреваешь, вон у тебя сосочки начали формироваться», — и тыкал мне пальцем в сосок. Мне было 13. Было очень стыдно, хотелось провалиться под землю. В это время я часто болела. Виктор Евгеньевич проводил со мной беседы о том, что все боли от отсутствия секса, что в моем возрасте уже пора.

Как‑то раз Елизаров взял меня на выездную практику в Бахчисарай, где он со смехом развязывал мне трусы от купальника, один раз просто стянул их с меня на пляже, проверял, надела ли я лифчик, внезапно запуская мне руку под одежду, отмечая, что он мне не нужен, потому что носить в нем нечего. Щупанья, странные касания, поглаживания становятся регулярными, если ты отстраняешься или просишь не трогать тебя, то слышишь «Дура, о чем ты вообще думаешь?» или «Тебе жалко, что ли? Тебе все равно, а мне приятно».

В один из дней случилось следующее: после обеда я играла с другой девочкой в доме, мы носились друг за другом и смеялись, внезапно передо мной выросла фигура Елизарова.

Единственное, что я придумала в свои 14 лет, — притвориться спящей. Но он знал, что я не сплю. Он засунул руку мне в трусы и стал играть с моими половыми губами. Это продолжалось секунд 20, но для меня время длилось дольше. Сложно описать, что ты испытываешь, когда мечтаешь о первом опыте родительской, учительской любви, а туда вторгается грубая извращенная сексуальность престарелого мужчины. Чувствуешь себя гадкой, мерзкой и отвратительной. Я вся тряслась и с силой скрестила ноги, он вытащил свою руку, я встала и ушла. Ночью у меня случилась ужасная истерика, я заперлась в душе и, рыдая, затыкала себе рот рукой, чтобы никто меня не слышал.

После этой истории я начала постепенно меняться. Повзрослев, я закрылась в себе, стала резкой, саркастичной, жестокой. Я стала давать ему отпор и говорила гадости, а он в ответ прилюдно обзывал и унижал меня, а также распускал слухи, что я со всеми сплю. Я была девственницей.

Я начала прогуливать школу. Приезжала туда утром, разворачивалась у ворот и весь день каталась на троллейбусе. Меня окрестили «проблемным подростком» и вызывали на педсоветы каждый месяц, где говорили: «Тебя нет в школе, значит, ты либо что‑то употребляешь, либо тебя кто‑то употребляет». Всю эту травлю организовал Елизаров, и она продолжалась четыре года. Жутко то, что где‑то в моем сердце я продолжала его любить и надеяться, что наши отношения наладятся.

На моей последней практике он ударил меня по лицу из‑за того, что я тогда сказала ему что‑то дерзкое и правдивое в духе «Ваш авторитет построен на унижении женщин и детей». Это случилось при всех, на что он ответил: «Это ты меня спровоцировала».

Когда выросла, я пошла в психотерапию, где научилась говорить об этом. Я узнала, что подобное было со многими девочками и что он регулярно занимался сексом с моей подругой на протяжении пяти лет. Также я вспомнила из рассказов одноклассниц еще несколько эпизодов. Например, он пил с нами алкоголь по дороге на практику и рассказывал, как надо целоваться, а потом поцеловал меня с языком. Мы все были пьяны, но полностью остолбенели. И он стал говорить, что это нормально, нужно учиться, чтобы нравиться мужчинам, и показывал фотографию, где он целуется с другой старшеклассницей.

Я считаю, что Елизаров — психопат, абьюзер и педофил, и его место в тюрьме, а не с маленькими детьми. Я уже третий год хожу на психотерапию и до сих пор не справилась с этим опытом».

«В начале Виктор Елизаров только приходил на просмотры домашних заданий, где был очень тактильным: обнимал, прикасался своим лбом. Когда мне было 14, он начал преподавать в моем классе, и уже привычные прикосновения стали заходить дальше. Елизаров постоянно трогал меня и других учениц за попу, мог помять и прокомментировать тело, шлепал — иногда прямо на уроках. Я просила этого не делать, но он только смеялся или отвечал: «Тебе все равно, а мне приятно, дай потрогаю». Самое страшное — мне начало казаться нормальным, что другие люди имеют право прикасаться ко мне ради своего удовольствия, даже если мне это не нравится.

Наш преподаватель истории и обществознания открыто встречался с ученицей младше 16 лет. Помню, как Виктор Елизаров поделился, что на педсовете его хотели уволить и «разрушить эту любовь». Долго объяснял нам, что неправильно лезть в чужие отношения, а закон о возрасте согласия написан для «средних» детей, а мы — особо одаренные, а значит, взрослее и можем строить отношения со взрослыми.

Другая девочка жаловалась, что он в шутку резко схватил ее и оголил грудь на глазах у мальчиков. Еще помню, как на выездной практике Елизаров выбежал на меня из гостиной с испуганными глазами. За его спиной я увидела, как ученица застегивала лифчик, отвернувшись к стене. В доме были только они. Тогда я почувствовала, что между ними что‑то было, но решила не вмешиваться в чужие отношения.

Я стеснялась обсуждать это с родителями, но в целом жаловалась на Елизарова и думала уйти из‑за него из школы после девятого класса. Часто прогуливала, могла месяц не появляться на уроках. Понадобилось много времени, чтобы понять, что то, что со мной происходило, — психологическое насилие и растление».

«Он не упускал возможности прикоснуться к ученицам. Однажды он долго трогал мою внутреннюю сторону бедра, говоря, что в этом месте такая классная «булочка». Тогда мне было 12 лет, я замерла и не понимала, как себя вести. В этом же возрасте, показывая мне альбом художников, Елизаров полушепотом рассказывал, что они не рисовали у женщин волосы на лобке, потому что им нравилось, когда все «как у девочек». Он мог провести по спине ученицы и засунуть руку ей в штаны, шлепнуть по попе или потрогать грудь. Помню разговоры об «эрективной живописи», наполнении цветом, как «наполненный кровью эрегированный половой член».

Он воспевал образ греческих гетер — образованных секс-работниц, воспитанных для увеселения мужчин на пирах, — и рассказывал о несовершеннолетних любовницах великих художников. Некоторые девочки ездили к нему в мастерскую, чтобы показать свои домашние работы. Судя по многочисленным историям, там он вел себя еще раскрепощеннее — пил с ними алкоголь и домогался. Помимо этого, было постоянное психологическое давление и унижения. Елизаров часто говорил, что мы «дуры», «уроды», «сволочи». Из‑за этого у нас появилось много комплексов и негативных установок о себе, искусстве и жизни в целом.

Узнав истории других пострадавших и сопоставив их, я заметила в его действиях последовательность. Когда девочки начинали учиться в лицее, он систематически приходил на занятия и присматривал будущих любовниц. Потом проверял, насколько ребенок допускает прикосновения и отстаивает ли личные границы. Также он оценивал, стоит ли опасаться, что ребенок все расскажет родителям. Этот «отбор» происходил, когда девочкам было 10–12 лет. Дальше он проявлял к ним особое внимание и выстраивал близкие, но в то же время садистические и зависимые от него и его мнения отношения.

Когда у девушек наступало половое созревание, Елизаров начинал добиваться от них секса, практикуя показы домашних работ в своей личной мастерской, а не в школе. При этом он препятствовал общению этих девочек с одноклассниками, в том числе настраивая их против друг друга, чтобы они находились в изоляции и точно не рассказали, что «великий учитель» их домогается».

«Афиша Daily» запросила комментарии у Московской художественной школы и Следственного комитета, но не получила ответ.