«Мы сняли это для мужчин». Ведущие «Справиться проще» — о работе над фильмом про насилие

— Давайте начнем с базы. Что такое «Справиться проще»?

Карина: Все началось с ютуба в апреле 2021 года. Главной задачей было снять стигму с ментальных заболеваний. Мы сделали больше 100 выпусков на совершенно разные темы: от психических расстройств до отношений. Если человек их посмотрит, сможет сэкономить много денег на терапии, такая бесплатная самопомощь. Мы снимали короткие видео про техники диалектической поведенческой терапии. Сам тренинг стоит дорого — тысяч 40 в месяц, а ходить нужно не меньше года. И если посмотреть наши видосы, там на пальцах рассказано, что делать — берешь эти упражнения и становишься ментально стабильнее. Мы хорошо прокачались сами и многое сделали на ютубе, а в прошлом году проект вырос в Центр поведенческой терапии.

С прошлого года мы начали делать объемные проекты, как, например, фильм про зависимость, который ответил людям на многие вопросы. Тогда в твиттере была большая дискуссия на тему того, виноваты ли наркоманы в том, что они наркоманы. Мы сделали фильм на эту тему — была классная реакция. В этом году решили снять что‑то потяжелее — и выпускаем два фильма про сексуализированное насилие: в детстве и во взрослом возрасте. После взяли паузу, чтобы понять, куда двигаться дальше.

— Зачем вы запускали проект?

Карина: Тогда мы просто хотели сами разобраться с ментальными проблемами, потому что обе были в супернестабильном состоянии. У Наташи была депрессия, я пять минут как стала трезвой. Нужно было что‑то делать: «Подруги» закончились, девчонки уже пошли дальше, а я сидела на месте.

Три с половиной года назад делать канал про ментальное здоровье было рисковым решением. Во-первых, эстетически психологический ютуб мне не нравился. Во-вторых, никто про эту тему особо не говорил. Родители считали, что вкидывать туда деньги — это тупая идея. Но я решила, что прикольно этим заняться, раз мне самой интересно. Первые выпуски — про тревожность, биполярное и пограничное расстройства. Мы во всем этом находились и узнавали, что с нами самими происходит.

Наташа: Я по жизни человек, который куда‑то отлетает в своих мечтах, мне везде мерещатся миллионы. Я думала, что мы сейчас спасем мир — такие были амбиции. Через полгода столкнулась с реальностью, в которой мир не хочет спасаться, а идея не выгорает: проект рос, но не так быстро, как мне хотелось. И пришлось принять, что у нас не такой путь, как у развлекательных или интервью-каналов.

— Карина, а период после окончания «Подруг» давил? Когда все полетели работать дальше, а ты нет.

Карина: Конечно. И это нормально, мне кажется. Мы что‑то делали вчетвером, а потом хоп, у всех свои проекты и дела, все круто идет: контракты, реклама и так далее. А Карина с [РКН] лежит дома и ходит на встречи анонимных наркоманов. Чувствовала себя проигравшей и злилась на себя: «Как так вообще?»

Если бы не Наташа, сама я бы не так быстро пришла к этому формату. Но мы встретились — и все сразу стало обретать картинку. Наташа говорила, что вот, хочу таких-то экспертов. А это было три с половиной года назад, я понятия не имела, что такое доказательные медицина и психиатрия, психотерапия, не знала, каких психологов звать и у кого спрашивать мнение.

Наташа: Карина после начала проекта стала в таком количестве поглощать литературу по психологии, что через полгода выдавала вещи, про которые я не слышала никогда. Тогда я поняла, что все хорошо идет. У меня было лучше с клинической психологией, но Карина быстро подтянулась по части личностных штук. Думаю, в этой области она знает больше меня.

— Три книжки по психологии, которые всем надо прочитать?

Наташа: Карен Прайор — «Не рычите на собаку», базовая книга по психологии поведения животных и людей, очень просто объясняет, почему мы ведем себя так, а не иначе. Дэвид Бернс — «Терапия настроения», хорошая книжка с кучей упражнений для самотерапии депрессивных состояний и вообще низкой самооценки, очень мне там нравится глава про чувство вины. Джеффри Янг — «Прочь из замкнутого круга», это такое введение в набирающую сейчас популярность схема-терапию, поможет найти свои мешающие паттерны и понять, в какую сторону идти.

Карина: Ирвин Ялом — «Экзистенциальная психотерапия», она научила меня принимать реальность, то, что мне не нравится, и относиться ко всему не так остро. Расс Хэррис — «Ловушка счастья», помогла искать счастье в мелочах. Альфрид Лэнгле — «Жизнь, наполненная смыслом», которая помогла понять, что такое смысл жизни и как его найти.

— Карина, тебе не мешал прошлый опыт? Условно, «зачем она лезет в психологию, когда сама точно не эксперт?»

Карина: Кайф в том-то и был, что я ничего не знала. Поэтому мы и звали экспертов. Если посмотреть хотя бы один наш ранний выпуск, то можно увидеть, что я прогоняю кухонную психологию в плане отношений, но ничего ни в коем случае не говорю про клинические случаи.

Такие тупые комменты у нас под каждым видео. Это война, в которой не победить. Прошлый опыт мне мешает скорее сейчас — прошло уже столько лет, а многие думают: «Боже, как она изменилась». Как будто это за один день произошло, а не за пять лет.

— Ты в последнее время чаще стала появляться в новостях на sports.ru. Открываю комменты и попадаю примерно в такую вселенную, как ты описываешь.

Карина: Мне нравится, что у меня в медийном плане случился такой спин-офф со sports.ru. Там недавно написали про первую часть фильма, и я рада, что эти футбольные фанаты про него узнали и стали обсуждать, чем изнасилование отличается от сексуализированного насилия.

— На какие средства вы запускали канал?

Наташа: Карина ездила на диджей-сеты и приносила деньги на съемки.

— Сколько стоил сет?

Карина: В Москве я выступала всегда либо бесплатно, либо за какие‑нибудь 30 тысяч рублей в клубах друзей. А на гастролях был гонорар в 200 тысяч рублей.

— С диджейством все, пенсия?

Карина: Пока думаю на этот счет. Тогда выступала четыре раза в неделю и все вкладывала в канал. Сперва у нас не было никаких интеграций, но даже когда появились, на первых порах от съемки до оплаты проходило три месяца в лучшем случае. Первые два выпуска обошлись в 280 тысяч рублей.

— Это же дорого, почему так?

Наташа: Зарплата и оборудование, постпродакшен и все прочие расходы. И смета постоянно росла. В какой‑то момент съемочный день на два выпуска стоил 415 тысяч рублей.

Карина: Многие же даже звук не сводят на подкастах, а мы делали так, чтобы он был мягким. Потом мы поняли, что не тянем, поменяли продакшен и стоимость выпуска упала до 310 тысяч рублей. С такими ценами мы не могли выйти в плюс года полтора.

Наташа: Да, первый плюс был в декабре 2022 года. И речь не идет о каких‑то больших деньгах, всю прибыль мы приносили обратно на съемку. Мы не видим эти деньги, они постоянно варятся в процессе. Я считаю каждую копейку: фильм про зависимость стоил 745 тысяч. Две части нового — 1,7 млн, миллион из которых дал Федя, остальное мы платили сами. В первой части у нас есть интеграция, она стоила 325 тысяч, во второй продали за 150 тысяч. По фильму мы в минусе на 200 тысяч, и если бы не Федя, были бы в суперминусе. Это наша боль, потому что никто из рекламодателей не хочет заходить на такие чувствительные темы. Но при этом в тру-крайме, где смакуются убийства, все намного легче [с рекламой]. Потому что это выглядит как сказка, а не реальный мир, где рядом с тобой могут насиловать ребенка.

— Нет ли этических проблем с тем, чтобы вставлять рекламные интеграции в ролики на такие темы?

Карина: Нет, интеграция интеграции рознь. Я не считаю, что это плохо, потому что у нас есть большие расходы на продакшен. И мы live in a society, извините, так что нормально, что реклама есть и в таких вещах.

Наташа: Мы отказались от части предложений, потому что они не совпадали с нашими ценностями. Я тоже думаю, что реклама — это нормально. Мы сами выбираем такие темы со всеми сложностями с поиском рекламы. И в итоге все равно остались в минусе, но сделали проект.

Полгода слушать, как насилуют детей, и мариновать это день за днем — я не понимаю, почему мы должны делать это бесплатно и отказываться хоть от какого‑то заработка.

Можно было бы сделать так один раз и пойти дальше, но мы хотим продолжать. Мне кажется, если бы рекламодатели больше шли на такой контент, его бы и снимали больше. Я бы подумала: «Классно, такая тема, а есть предложения сразу на пять интеграций». Это тоже мотивация работать еще больше, чтобы в итоге к такому прийти.

— Мне было некомфортно смотреть ваш новый фильм. А снимать его — это какие эмоции?

Наташа: У этой темы запредельный уровень стигматизации, хотя в соцсетях кто‑то периодически рассказывает о подобном опыте. Есть потрясающие работы Насти Красильниковой. С одной стороны, они вызвали резонанс. С другой, там все равно можно увидеть кучу комментов про «сама виновата», «почему продолжила общаться», «почему не пошла в суд». Мы решили, что было бы хорошо собрать их все в одном месте и ответить на эти вопросы. Та же Настя у нас фильме говорит про «универсальный женский опыт». Я думала о том, что у меня он тоже есть — когда что‑то происходило не по моему активному согласию, где‑то я промолчала, как‑то не сказала четкое нет — и потом тоже не могла понять, почему так. Мне хотелось понять и свой опыт.

Карина: И хотелось копнуть тему чуть глубже, в том числе потому что ты с кем‑то случайно видишься и от знакомых ребят, которые вообще-то хорошие, слышишь: «Да она ради хайпа это сделала, чего через пять лет вспомнила, а не сразу?» Ты сидишь и думаешь: мы же столько лет дружили, а в таких важных моментах сильно расходимся.

Мне больше не хочется в таких дискуссиях тупить глаза, когда я слышу подобные тейки: «Ну ладно, чего, люди не понимают, не буду с ними спорить, зачем конфликт создавать». Нет, не хочется быть терпилой. Хочется сказать: «Хватит, вы не должны использовать такую риторику в моем присутствии, вы что?» Хочется чувствовать себя лучше других (Смеется).

— Ваш личный опыт вдохновил на создание этого фильма?

Наташа: Часть с насилием над детьми мы стали делать в том числе потому, что мой близкий человек рассказал историю, которую я несколько лет внутри обрабатывала. Мне важно было понять, что я могла бы сделать в этой ситуации и как себя вести в дальнейшем. Первая часть фильма сильно волновала меня лично.

Карина: Часть про насилие над детьми волновала меня, потому что у меня самой ребенок. А со мной никто не вел разговоры про половое воспитание, я все узнавала сама. И мне хотелось узнать, как вообще защищать ребенка и свою семью.

— Материнство влияет на работу над таким проектом?

Карина: Это точно полезный опыт, но очень болезненный. В первый год ты очень тонкий и чувствительный, все перекладываешь на себя. Я часто плакала, пока мы делали этот фильм. Засыпала с мыслями о том, что где‑то есть дети в беде, а мы ничего не можем сделать.

— Как ваши близкие реагировали на вас во время съемок фильма на такую тему?

Карина: У нас в целом не особо позитивный канал, мои точно привыкли, что я там с чернухой постоянно соприкасаюсь.

Наташа: Мама смотрит все наши выпуски. Пишет не после каждого видео, но после фильма написала теплое сообщение, что мы молодцы и многое через себя пропустили.

— Как давались съемки?

Наташа: В один из съемочных дней мы интервьюировали пять пострадавших от насилия. В середине дня я немножко сломалась: послушала три истории подряд и пошла в туалет плакать. Потом пришла домой, легла на руки своему парню и продолжила плакать. Во время монтажа приходилось диссоциироваться и не проживать эту историю по второму кругу. Это было тяжело. Истории не заканчивались. Мы бросили клич и набрали героев, но нам все продолжали писать, а истории становились все хуже. Было тяжело осознать весь масштаб проблемы.

А потом тебе начинают писать знакомые, которых тоже в детстве насиловали. Ты полгода находишься в бесконечном контексте того, что людей вокруг насилуют. К концу года могу сказать, что я задолбалась, хочу в отпуск и не заниматься ютубом ближайшие несколько месяцев.

Карина: Я удивлялась, когда мне писали знакомые люди, от которых я этого не ожидала. Потому что вы никогда не говорили на такие темы, хотя давно знаете друг друга. И так было жалко всех людей, а тут еще и близкие знакомые.

Что касается того, как я справлялась. У меня остались ПРЛ-черты, сам диагноз давно сняли. Меня привлекает боль и я стараюсь эмоционально регулироваться. Сейчас понимаю, что чем жестче у меня на работе, тем спокойнее в жизни. Видимо, я так рефлексирую — и мне это помогает.

У нас с Наташей настроенная рутина и поведенческая активация: все занимаются чем‑то, что помогает заземлиться.

— Да выхода фильма коллега питчила Карину как героиню для разговора про фудблогинг, потому что у тебя все больше такого контента в соцсетях. Это тоже один из способов заземлиться?

Карина: В последнее время стала очень много готовить. Всегда это любила. Наташа подтвердит, что я в этом плане комфортный человек: придет гость — всегда чем‑то угощу.

Наташа: Да, у нее всегда идеальная чистота дома, чаечек, какие‑нибудь печеньки. Она потом еще чашку за тобой тут же помоет. Очень обволакивающая аура.

Карина: Поэтому и подумала, что это прекрасный способ ее монетизировать. Я же сейчас не могу везде ходить, краситься, показывать луки, как это обычно выглядит в лайфстайл-блогах.

— Для кого ваши новые фильмы снимались в первую очередь?

Карина: Мне кажется, для мужчин. В этом плане здорово, что история про миллион от Феди стала публичной — он подарил его мне на 30-летие, так мы залетели на тот же sports.ru, о фильме заговорили люди, которые вне нашего пузыря и пока не знают про психотерапию.

— Что из рассказов для фильма впечатлило больше всего?

Наташа: Я не хочу выделять какую‑то одну историю и выстраивать их иерархию. Насилие — это ужасно. Главный вывод в том, что страшно, как много людей с этим сталкиваются и как мало поддержки получают. Вокруг мало справедливости.

Карина: С этим я согласна. Но из‑за того, что у меня материнский опыт, я многое перенимаю на себя. У нас было несколько историй, где мамы не помогали, а обвиняли своего ребенка, помогая насильнику. Для меня это было очень тяжело: как мать вообще может предать своего ребенка? Это страшно.

— Клиника. Как вы решили ее делать?

Наташа: Сразу после запуска ютуб-канала на нас начали валиться вопросы по совету психолога. Мы быстро поняли, что наш список исчерпывался, хороших специалистов действительно мало. Да и рекомендовать кого‑то — это дополнительная ответственность, к которой мы не были готовы. В какой‑то момент решили, почему бы не сделать свой классный продукт, раз уж мы понимаем, что для этого нужно.

Карина: Мы устали работать в интернете. Это профессия, приводящая к выгоранию, потому что многое зависит совсем не от тебя. Ты постоянно борешься с ветряными мельницами — в этом месяце все хорошо, а на следующий у тебя уходит половина рекламодателей. Захотелось чего‑то более осязаемого.

— Как вы подходили к тому, чтобы быть уверенными в том, что это будет качественный проект?

Наташа: Во-первых, мы обе прошли поведенческую терапию. Мы понимаем, что это доказательная штука, которая помогла и нам, и людям вокруг. Все подкрепляется не только нашим личным опытом, но и исследованиями. Мы исходили из того, что будем делать Центр доказательной психотерапии, который основан на КПТ и производных. Дальше подумали о критериях отбора психологов, на которых обязательно смотрели в деле. Тут хочется сделать дисклеймер: записи сессий осуществлялись только с согласия клиента. После отбора понимали, что в этих специалистах можем быть уверены, они прошли нашу внутреннюю систему контроля.

Карина: С точки зрения бизнеса мы понимали, что психологическая помощь много кому нужна, и это будет востребовано. У нас высокий ценник: мы сразу ориентировались не на студентов, а на взрослых людей. Иначе было бы бессмысленно: нельзя было поставить ценник в 3000 рублей за сессию, потому что психолог бы получал еще меньше, у нас комиссия в 40%.

— Кто занимается отбором специалистов и следит за процессами?

Наташа: У нас есть руководители психологической службы с профильным образованием, которые отбирают кандидатов с профессиональной точки зрения. Потом — финальное собеседование со мной, где я смотрю, мэтчимся ли мы по ценностям и мотивации.

— Вы говорили про успешную финансовую модель клиники. На что она опиралась, в какую аудиторию метили?

Карина: В первую очередь — в нас самих. Среднестатистическая девушка или парень ближе к 30, у них уже есть карьера, а значит есть деньги. Это взрослые люди, которые хотят поработать со своим ментальным здоровьем. Это не юношеская история.

Наташа: Есть два пути. Ты можешь делать низкий ценник, но тогда должен быть большой масштаб, ты набираешь кучу психологов. Тут в любом случае теряется качество, в таких объемах оно не контролируется. Либо ты дрочишь на качество — и тогда растет ценник. Мы выбрали вторую бизнес-модель. Но у нас не такая большая рентабельность.

— Решение открыть физическую клинику — это потому что хороший финансовый год и появились деньги от проекта или изначальная амбиция?

Карина: Господи, «хороший финансовый год», я не могу!

— Вы же сами сказали, что финансовая модель работает.

Карина: Видимо, нужно сказать, сколько мы заработали, а то кажется, что 50 миллионов за год. Нет, «хороший финансовый год» — это мы не в минусе и на булочку заработали.

Наташа: Я не буду голословной. За 10 месяцев Центр принес нам 4 миллиона рублей на двоих. Получается в среднем 200 тысяч рублей в месяц.

Карина: Не такая зарплата, чтобы купить квартиру в Москве или построить там клинику.

— Зачем вы тогда этим занимаетесь?

Наташа: Во-первых, я надеюсь, в дальнейшем доход будет больше. А во-вторых, это естественное продолжение Центра. Психолог ставит диагноз человеку, понимает, что нужно лекарство — и отправляет к врачу. А где этого врача найти? Логично, что стоило открыть свое дело.

Карина: А еще это весело. Я вообще никогда не занималась предпринимательством. У Наташи есть экономическое образование, а у меня — медиакоммуникация, я училась тусоваться (Смеется). И к 30 годам повзрослела, поняла, что нужно монетизировать аудиторию. Просто делаю это не через курс о том, как избавиться от депрессии за 10 минут, а через качественный проект, соответствующий нашим ценностям. Конечно, мы хотим зарабатывать деньги.

Наташа: Я вообще хочу снять стигму с денег и желания зарабатывать. Что плохого в том, что ты делаешь хорошие вещи и зарабатываешь на этом? Минусы в чем?

— Клиника — это единоразовая история или планируете сеть?

Карина: Построим эту и посмотрим, что будет. Пока занимаемся ремонтом, делаем медлицензию. Ты сперва должен показать ваш ремонт, его оценят и потом решат, можно ли тебе давать лицензию. Сейчас занимаемся кабинетами для психиатров, сексологов, неврологов и детских врачей.

— Клиника в Москве — это дорого?

Карина: Если уложимся в 20 миллионов, будем очень счастливы.

Наташа: Мы не уложимся в них.

Карина: Ремонт — это дорого. При этом у нас не будет мрамора или дубовых полов. Мы сняли бетонное помещение на Бауманской, 20 миллионов — это привести его в божеский вид. Аренда стоит 890 тысяч в месяц, сейчас у нас арендные каникулы на три месяца, нужно ускоряться, чтобы все было открыто к лету.

— Где вы взяли 20 миллионов?

Карина: Еще думаем. Либо кредит в банке возьму, либо инвестирую под процент в будущем.

— Наташа в разговоре использовала фразу «оказалась бы в дурке». А как вы относитесь к тому, что люди стали намного трепетнее относиться к словам из мира ментального здоровья? Типа, «не называй человека идиотом, это некорректно».

Наташа: Ну можем поменять на «в больничке». Вообще я против перекоса в языке и запрета на использование определенных слов, это же невозможно.

Язык развивается, какие‑то выражения из него уходят. Я бы не требовала от себя или окружающих оставаться всегда во всем политически корректными.

Карина: Все зависит от контекста. Я сама говорю «дурка» и «шиз». Наш любимый мем — «летим в дурку». Но вот «дебил» у меня из обихода ушло, не помню, когда последний раз кого‑то так называла.

— С одной стороны, тема психотерапии дестигматизировалась за последние годы. С другой, к ней появилось ироничное отношение на фоне «просвещенности» многих вокруг. Вашим проектам это не мешает?

Карина: Мне сложно судить, мы с Наташей живем в маленьком пузыре. Наши подруги — психологи и психиатры. Там люди иначе разговаривают.

Наташа: Мне кажется, та же депрессия — максимально дестигматизированная штука, как и тревога. За последние пару лет люди приняли, что не стыдно быть в депрессии, это распространено и случается. Но я вижу излишнюю психологизацию языка. Люди могут оперировать словами «абьюз» и «насилие», где это защита личных границ. Но мне кажется, лучше так, чем [как раньше] гнобить людей с психическими расстройствами.

Карина: Это эффект маятника. Раньше все было стигматизировано, сейчас качнулось в другую сторону, люди видят вещи, которых и близко нет. Тренды тоже играют роль. Когда мы только начинали, был тренд на биполярное расстройство. Можем по просмотрам отследить: первый выпуск про него собрал 400 тысяч просмотров. Спустя три года сделали еще один — еле-еле сотню набрали. Сейчас распространен диагноз СДВГ или расстройство аутического спектра, до этого ПРЛ у всех было.

Наташа: Как человек с СДВГ скажу, что мне лично бывает неприятно, когда все начинают снимать тиктоки и рилсы про СДВГ, смешивая все с шуточками, и называть СДВГ то, что им не является. Чувствую себя инвалидированной. Эмоционально мне неприятно, но на рациональном уровне понимаю: лучше такой тренд, чем негативный.

— Хочется закончить на чем‑то позитивном. Самый смешной коммент под вашими видео за последнее время?

Карина: Постоянно говорят сменить ведущих: «Уберите этих двух тупых девок».

Наташа: Люблю, когда пишут, что нас «обуяли демонами».