От Тейта до Маркаряна: как маносфера затягивает и радикализирует мужчин

«Это все это эндрю-тейтовское дерьмо», — говорит напарница детектива во второй серии «Переходного возраста» («Adolescence») — мини-сериала от Netflix, который сегодня все обсуждают. Причина такого внимания не только в блестящей игре актеров, впечатляющей съемке одним дублем или захватывающем детективном сюжете об убийстве тринадцатилетней девушки в небольшом британском городке, которые обеспечили сериалу 99% свежести на Rotten Tomatoes. Шоураннеры не скрывают, что их вдохновили реальные события в Великобритании последних лет. Многие из них были связаны с воздействием на молодых людей маносферы — так называют сегмент интернета, в котором продвигаются токсичная маскулинность, правые политические взгляды, расизм, антифеминизм и необходимость борьбы с «воукизмом»Зонтичный термин, которым обозначаются взгляды левого и прогрессивного толка, например феминизм или антирасизм. Изначально происходит от слова woke, которое происходит от глагола wake — «просыпаться». Изначально использовалось сторонниками таких взглядов для обозначения осведомленности о проблемах расового и гендерного неравенства. Сегодня чаще используется противниками прогрессивных взглядов в уничижительном ключе.. К примеру, Кайл Клиффорд, который изнасиловал и убил из арбалета свою экс-партнершу Луизу Хант после их разрыва, за несколько часов до ее убийства искал в сети подкасты Эндрю Тейта.

Хотя в самом сериале мы всего пару раз услышим имя Тейта, слово «маносфера» и узнаем, что у инцелов означают эмодзи 💊,💥 или 🫘, насколько это все действительно повлияло на главного героя мы не узнаем — это лишь предположения некоторых других персонажей. Но этого хватило, чтобы запустить новую волну обсуждения влияния алгоритмов соцсетей на подростков — и нельзя сказать, что переживания по этому поводу абсолютно беспочвенны. Во время подготовки текста я провел эксперимент, чтобы проверить, правда ли алгоритмы постепенно втягивают молодых мужчин во все более радикальный контент. За несколько месяцев моя лента в инстаграме радикально перестроилась — я проделал короткий путь от чтения советов по мужской психологии к потреблению контента с оправданием Гитлера и обоснованием необходимости расовой чистоты в Европе. Другими словами, меня затянула маносфера.

Сам термин появился примерно в 2009 году на Blogpost и был популяризован Иэном Айронвудом, автором книги «Маносфера: Новая надежда для маскулинности», вышедшей в 2013 году. О ней стали говорить все больше как минимум с 2014 года: после того как инцел Эллиот Роджер застрелил шестерых и ранил четырнадцать человек в женском общежитии в Калифорнии, инцел-терроризм стал рассматриваться как серьезная угроза на государственном уровне в ряде стран. Поводов добавлял и рост резонансных преступлений, связанных с мизогинией, — вроде тех, которые впечатлили создателей сериала «Переходный возраст» или громких случаев домашнего насилия. Эксперты отдела по гендерным вопросам ОБСЕ отмечают, что «вероятность поддержки насильственного экстремизма у носителей мизогинистских взглядов более чем в четыре раза выше, чем у людей, категорически несогласных с такими взглядами».

Прошедшие за последние годы выборы, например в Германии или Соединенных Штатах, показывают, что они все чаще голосуют за ультраправые партии и политиков вроде Дональда Трампа или AfD (в 2024 году 56% молодых мужчин в возрасте 18–29 лет поддержали Трампа, хотя еще четыре года назад большинство голосовало за Байдена; за «Альтернативу для Германии» проголосовали 27% молодых мужчин в возрасте от 18 до 24 — ни одна другая партия не получила так много голосов мужчин-зумеров).

Маносфера — это не какое‑то четко структурированное пространство блогов или даже организация (скажем, в том же «Переходном возрасте» один из персонажей предполагает, что красная таблетка — «это призыв к действию от маносферы», будто это какое‑то тайное сообщество). Как считает Дебби Гинг, ирландская исследовательница, написавшая, вероятно, самую цитируемую работу по теме, под маносферой обычно понимают «свободную конфедерацию групп интересов». Американские исследователи Элис Э.Марвик и Робин Каплан относят к таким группам, например, различные движения за мужские праваMen’s Rights Movement (MRM) и отдельные активисты этого движения — men’s rights activists (MRAs)., пикаперов, сообщества «мужчин, идущих своим путем»MGOW (Men Going Their Own Way)., инцелов, движения за права отцов и других.

Борьба с «фемками» формирует общую языковую среду, которая и делает саму маносферу возможной. Марвик и Каплан пишут: «Хотя интересы, скажем, молодых людей, заинтересованных в соблазнении женщин, либертарианских биткоин-фермеров и отцов, вовлеченных в спорные слушания по опеке, совершенно различны, этот словарный запас способствует ощущению общей идентичности».

Другими словами, в маносферу не надо вступать или даже считать себя ее частью — достаточно использовать общие выражения или нарративы: например, называть разведенных женщин с детьми РСП («разведенками с прицепом»), быть уверенным, что уровень тестостерона определяет твою личность, и считать, что современное общество построено на дискриминации мужчин. Все это позволяет относить к маносфере много кого: от Арсена Маркаряна до анонимных аккаунтов в инстаграме*, которые продвигают употребление парного молока.

Наверное, самый известный представитель маносферы — британско-американский инфлюэнсер Эндрю Тейт (его имя даже упоминается в «Переходном возрасте»). Тейт — бывший профессиональный кикбоксер, который после ухода из спорта принял участие в шоу на британском телевидении, а потом сосредоточился на создании контента в тиктоке, инстаграме* и ютубе, где пропагандировал идеи, что мужчины должны доминировать в обществе, а женщины — подчиняться им. Для Тейта характерны высказывания в духе «причина, по которой 18- и 19-летние девушки более привлекательны, чем 25-летние, заключается в том, что они прошли через меньшее количество членов».

Он также дает советы по достижению успеха и саморазвитию: «Больше не тратьте времени на готовку, потому что времени, которое вы тратите на приготовление пищи, достаточно, чтобы в буквальном смысле стать финансово свободным. Вы можете заказать недорогую еду, которая необязательно должна быть вредной. Или поручите женщине купить продукты. Шлепок: „Готовь!“ И возвращайтесь к работе, у вас есть дела поважнее», — типичный пример вирусного контента от Эндрю Тейта. В своих видеороликах Тейт постоянно апеллирует к примитивной эволюционной психологии, представлениям о мужчине-добытчике и естественном отборе. При этом Тейт, кажется, комментирует вообще все, стараясь привлечь больше внимания: например, в одном из видео он говорит, что, как Top G (Top Gangster — так его называют сторонники), любит есть курочку в KFC или «здоровенный воппер» в Burger King, а «Макдоналдс» — «дерьмо для гомиков», потому что там в меню есть рыбный сэндвич.

Не реже при разговоре о маносфере вспоминают имя канадского психолога Джордана Питерсона. Если Тейт условно отвечает в маносфере за образ альфа-самца и достигатора, к которому стоит стремиться, то Питерсон отвечает за интеллект, критикуя феминизм с позиции ученого (видео в духе «Питерсон ставит на место феминистку» популярны в этой среде). Питерсон не высказывается так откровенно, как Тейт, но защищает иерархии («Иерархии существовали сотни миллионов лет. Они старше деревьев. Если вы думаете, что сможете просто убрать их, вам стоит задуматься еще раз») и рассуждает о преимуществах патриархата:

В связи с маносферой обычно вспоминают и других интернет-селебрити, стримеров и подкастеров. Они могут сильно отличаться друг от друга: скажем, если известный подкастер и ведущий шоу «The Joe Rogan Experience» Джо Роган, хоть и критикует излишний «воукизм», дистанцируется от наиболее радикальной части маносферы (в одном из выпусков он сказал: «Я не против феминизма. Я против глупости»), то блогеры-подражатели Эндрю Тейта вроде Sneako, Эдина Росса или ведущих подкаста The Fresh and Fit высказываются куда более резко. Вообще, маносфера — очень пестрое явление. Скажем, блогер Дэвид Шир, который любит подчеркивать свое сходство с древнегреческим богом, продвигает идеи «мускулистого христианства» (это своеобразная попытка синтезировать религию и качалку) как ответ на «культурный кризис» современности.

Все эти инфлюэнсеры популярны в первую очередь в англоязычном сегменте интернета. Однако они достаточно интересны для мужчин на постсоветском пространстве: есть целые ютуб-каналы и инстаграм-аккаунты, весь контент которых — это перевод речей Тейта или Питерсона. Разумеется, свои подражатели у Тейта и других блогеров появились и в России. Если несколько лет назад главным персонажем на этом поле был Владислав Поздняков, то сегодня чаще всего с маносферой на русском языке ассоциируется имя Арсена Маркаряна, который также постоянно апеллирует к эволюционизму или необходимости иметь высокий тестостерон.

Российские блогеры во многом адаптируют под постсоциалистическую среду нарративы англоязычных блогеров. Скажем, блогер-инцел Алексей Поднебесный добавляет к своим идеям размышления о «вагинокапитализме», а Арсен Маркарян продвигает нарратив о «красной таблетке» (идее, отсылающей к «Матрице», где «красная таблетка» означает прозрение и принятие факта, что мир на самом деле работает не в пользу мужчин», но по-своему: «24/7 тебе срали в голову с самого начала. У тебя нет ни одной своей мысли» — так Маркарян призывает своих подписчиков задуматься о том, как устроен мир «на самом деле».

Что Тейта, что Маркаряна, что их менее известных последователей (вроде Дэвида Лазбы) объединяет похожая модель позиционирования в интернете: привлекая внимание неоднозначными высказываниями, они затем предлагают за определенную плату вступить в закрытое мужское сообщество, где будут делиться информацией о том, как зарабатывать деньги, добиваться женщин, саморазвиваться и вообще «быть мужчиной». Продажа таких инвайтов — бизнес-модель для многих из них. Все это, однако, вряд ли было бы возможно без влияния алгоритмов социальных сетей.

«Почему Х (бывший твиттер) показывает мне посты Бена Шапиро?» — так начинается одна из редакторских колонок журнала Jacobin, автор которой задается вопросом, играют ли алгоритмы соцсетей в пользу правых. Такой же вопрос возникал и у меня, когда в лентах всех социальных сетей, которыми я пользуюсь, постоянно возникали Эндрю Тейт, Джордан Питерсон или Арсен Маркарян. Я решил провести в инстаграме* эксперимент и начал добавлять контент в духе «Как поднять тестостерон, чтобы быть успешным мужчиной» в папку «Кринж» — то есть взаимодействовал с ним, и алгоритмы считали, что мне интересен такой контент. Постепенно рилсы в моей ленте становились все более странными. Например, на многих из них продвигалась идея употребления парного (не пастеризованного) молока — якобы именно так делали наши предки-воины, а обработанное молоко вредит здоровью. Постепенно употребление такого молока в рилсах все чаще называлось залогом спасения Европы от культурной деградации — и когда я вступил в дискуссию, попытавшись объяснить, что пастеризация — это тоже европейское изобретение, меня начали убеждать, что ее на самом деле придумали евреи. Еще один блогер намазывал голову в душе сырым яйцом, объясняя, что «ненатуральные шампуни — это скам».

Австралийский исследователь Люк Мунн, который изучал этот процесс, показывает, как работает alt-right pipeline на примере траекторий отдельных пользователей. Например, молодого мужчины, начавшего с просмотра селф-хелп-видео на ютубе и в итоге оказавшегося среди слушателей Джареда Тейлора, называющего себя «расовым реалистом» и известного высказываниями в духе «Одни расы лучше в каких‑то вещах, чем другие». Сначала ютуб начал рекомендовать ему селф-хелп-видео блогера Стефана Молинье, который, кроме этого, известен правыми и антифеминистскими взглядами. «Там я познакомился с такими людьми, как Стивен Краудер и Бен Шапиро (консервативные политические обозреватели), и с основными консервативными принципами вроде запрета абортов и ужесточении миграционной политики», — говорит он. «Под конец я уже слушаю, как Джаред Тейлор говорит о расовых различиях», — так заканчивается путешествие этого пользователя по alt-right pipeline.

Так, в 2021 году исследование, проведенное инженерами Twitter на материале семи стран, показало, что алгоритмы платформы систематически усиливают контент правых политических партий и новостных изданий. Исследователи объясняют это механизмами рекомендаций, нацеленными на максимальное вовлечение пользователей (так работают почти все крупные соцсети). Оказалось, что «алгоритмы пришли к выводу, что контент, ориентированный на правых, привлекает больше внимания, чем контент, ориентированный на левых», — и поэтому куда чаще попадался юзерам. А после покупки твиттера Илоном Маском республиканцы добились там полного доминирования: как, например показывает исследование The Washington Post, за несколько месяцев до президентских выборов лишь шесть твитов демократов набрали более 20 млн просмотров, в то время как у республиканцев таких было почти в пять раз больше.

Алгоритмы способствуют формированию эхо-камер, которые еще сильнее усиливают радикализацию — ведь пользователи никак не взаимодействуют с альтернативными точками зрения. Популярные инфлюэнсеры создают свои закрытые сообщества, которые еще больше радикализируют молодых мужчин. Но за этим всем стоят более глубокие социальные процессы.

За последние сто лет человечество, причем как в странах Глобального Севера, так и Глобального Юга, кажется, достигло значительных успехов в деле обеспечения гендерного равенства. И хотя темпы движения к равенству оставляют желать лучшего (например, по расчетам французского экономиста Тома Пикетти, ​​если ничего не изменится, то паритета между мужчинами и женщинами среди 0,1% получателей самых высоких зарплат можно будет достичь только в 2145 году), нельзя отрицать, что роль женщины в обществе сильно изменилась. Это ведет к трансформации традиционных ролевых моделей и тому, что ряд исследователей называют кризисом маскулинности. Патриархальный порядок ломается, а «гегемонная маскулинность», которая, по словам российских исследовательниц Елены Здравомысловой и Анны Темкиной, сегодня «предполагает стабильно высокий уровень материальной обеспеченности… высокий образовательный и профессиональный статус, подтвержденный дипломом» и гетеросексуальность.

По мнению исследователя Майкла Киммела, на книгу «Angry White Men» которого ссылаются Здравомыслова и Темкина, этот кризис особенно четко проявляется в школах. По его мнению, «белые мальчики чувствуют давление необходимости соответствовать нормам „настоящего мужчины“: сила, контроль, агрессия. Унижение воспринимается как эмаскуляцияТермин, означающий хирургическую кастрацию. В социальных науках и медиа также используется для обозначения утраты „мужских“ характеристик.». На фоне буллинга и унижения насилие становится способом восстановить мужественность — тут Киммел описывает множество реальных историй, которые очень похожи на ту, что была показана в «Переходном возрасте».

Тем не менее кризис маскулинности начался не вчера. В том числе и в России — Здравомыслова и Темкина писали о нем применительно к позднему СССР. На Западе предшественники современных мужских движений начали появляться еще в 1970-е в ответ на подъем второй волны феминизма — может быть, в сегодняшней маносфере на самом деле нет ничего нового?

Это позитивно сказывалось на гендерном равенстве, что убедительно доказывает исследовательница Кристен Годси в своей книге «Почему у женщин при социализме секс лучше», общества были куда менее атомизированы, а социальное неравенство было не таким внушительным, как сейчас.

Последующие десятилетия становления неолиберальной модели капитализма, с одной стороны, сильно завысили планку «гегемонной маскулинности» — из‑за социального расслоения идеал успешного мужчины трансформировался из зажиточного представителя среднего класса с хорошей работой и домом в пригороде в мультимиллионера со своей яхтой и пентхаусом в Дубае. Еще со времен работ социолога Торстейна Веблена мы знаем, что потребление высших классов влияет на низшие: они стремятся быть похожими на тех, кто задает моду. На это же работало и разрушение государства «всеобщего благосостояния» — то, что раньше делало государство, теперь должно было лечь на плечи кормильца семьи. Повышение требований к гегемонной маскулинности, связанных с высоким доходом, при этом не опиралось на объективную экономическую реальность, в которой поколения миллениалов и зумеров живут хуже и могут позволить себе меньше, чем их родители: например, в США миллениалам принадлежит только 5% домов, хотя поколение их родителей в их возрасте владело 15% недвижимости.

Недавно вышедший большой лонгрид The New Yorker повествует о развитом в США сегменте политических стримов на Twitch, YouTube и других платформах — интерес к этому сегменту особенно возрос из‑за высокой роли, которую, как считается, оказали стримы и подкасты на победу Дональда Трампа. Из текста можно узнать, что многие политические блогеры стримят почти круглосуточно — и их аудитория готова их слушать так же круглосуточно и воспринимать их скорее как друзей, а не лидеров мнений. Можно сказать, что для потребления такого количества контента, чтобы он влиял на политическую позицию, нужно иметь достаточно времени и быть достаточно одиноким. Как четко отмечает Эндрю Маранц, автор текста, «женщинам есть чем заняться в свободное время, например найти достойную работу и наладить прочные отношения, в то время как мужчины застряли, играя в видеоигры со своими воображаемыми друзьями».

В общем, молодым мужчинам, как и многим, сейчас нелегко. Правые предлагают им простые ответы, что в их положении виноваты женщины и феминистки, нынешняя ситуация ненормальна и надо либо бороться с «воукизмом», либо рассчитывать на индивидуальное спасение с помощью дисциплины (как предлагает Питерсон) или самому «взломать систему» и пользоваться ее коррумпированностью (как предлагает Эндрю Тейт). Левым зачастую нечего предложить мужчинам — кроме того чтобы сказать, что они и так в лучшем положении, чем все остальные.

Ситуативным ответом на расширение влияния маносферы могла бы стать попытка предложить мужчинам альтернативную маскулинность — как это делает, например, герой текста New Yorker Хасан Пайкер, который сочетает увлечение играми, походы в зал и критику неоколониализма и капитализма. В качестве примера «другого способа быть мужчиной» иногда называют Тима Уолца — экс-кандидата в вице-президенты США, чей «подход к мужественности сочетает традиционные элементы, такие как охота и любовь к спорту, с прогрессивными ценностями инклюзивности и эмпатии».

И все же главное — не просто сделать более привлекательной более мягкую и прогрессивную маскулинность, а дать понять, что «красная таблетка» не решит проблемы «белых разгневанных мужчин», а их противники — вовсе не женщины, феминистки или мигранты. Это, однако, подразумевает создание политического проекта, основанного на солидарности, где мужчинам тоже есть место — а не просто создание «левого Джо Рогана» в левом медиаполе.

* Instagram принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской. Ее деятельность на территории страны запрещена.