«Брат схватил за волосы и начал бить». Почему возникает агрессия между сиблингами

Москвичке АлександреИмя изменено по просьбе героини. 25 лет. В детстве ее отношения с братом, который младше на шесть лет, складывались достаточно хорошо. «У него незаурядный интеллект, он видел во мне разумного взрослого», — говорит Александра. Но как только мальчик стал подростком и окреп физически, начались проблемы.

В 2020 году родители Александры уехали на дачу и оставили их с братом дома вдвоем. Ей тогда было 19 лет, ему — 14. Поначалу все шло хорошо. Но как только Саша начала требовать от брата помощи по дому и попросила его брать деньги на еду у родителей, а не тратить ее средства, равновесие пошатнулось.

«Я ушла в магазин, а когда вернулась, обнаружила, что брат свалил на пол все мои шкафы и вещи из них, — вспоминает Александра. — Одежду он облил стухшим кофе, который не хотел убирать. Тогда я просто убралась у себя, решив замять этот инцидент».

Первый эпизод физического насилия случился после того, как брат показал Саше фильм Стэнли Кубрика «Заводной апельсин». Его главный герой Алекс — лидер банды подростков, совершающей убийства и изнасилования. Он попадает в тюрьму и там становится участником эксперимента по подавлению подсознательного стремления к насилию. Когда Алекс выходит из тюрьмы, он сам становится жертвой людей, которые пострадали от его рук, и не может оказать им сопротивление.

Саша назвала главного героя «незрелым, без адекватных мотивов». Эти слова задели брата: он расплакался, сказав сестре, что она «такая же тупая, как и все».

«Сначала я надеялась, что он одумается, и ничего не предпринимала, только защищала голову. Но он все не останавливался, — говорит девушка. — Тогда я оттолкнула его, убежала в комнату, закрылась там. Он долбился в дверь и прекратил только после того, как я сказала, что сейчас позвоню родителям».

На самом деле Саша не хотела рассказывать им о случившемся. Она просто позвонила подруге, и, когда та пришла, потеряла сознание.

По данным российских исследователей, на насилие между сиблингами приходится 9% среди всего объема насилия внутри семей. Зарубежные же специалисты отмечают, что 30–80% детей и подростков в возрасте от 3 до 17 лет сообщают, что хотя бы раз за всю жизнь подвергались физическому насилию со стороны брата или сестры. Канадские исследователи также утверждают, что реальный объем жестокости между сиблингами в тридцать раз выше, чем отражается в официальных отчетах служб защиты детей и полиции.

Как отмечает врач-психиатр, психотерапевт и психолог проекта «ТыНеОдна» Светлана Коюшева, в новостях постоянно появляются резонансные истории о трагедиях между братьями и сестрами — причем возраст участников с каждым годом уменьшается, а уровень жестокости и частота случаев растут.

Так, осенью 2024 года 13-летняя девочка из Тольятти убила двух младших сводных сестер. Версий о мотивах было несколько, в частности ревность и нежелание жить с отчимом, отцом убитых девочек, из‑за домашнего насилия. В январе 2025 года во время записи видео с подругой школьница из Москвы подняла с кровати годовалого брата и со всей силы ударила его ногой в спину. Родителей не было дома, а мальчик якобы мешал девочкам. В 2022 году в Подмосковье 14-летняя девочка до смерти забила младшего брата.

Комментируя новостные сводки, Светлана Коюшева отмечает, что трагические случаи с участием подростков почти всегда связаны с эмоциональным накалом и неспособностью к саморегуляции или могут быть ранними проявлениями серьезных психических отклонений.

В то же время ситуации, когда маленькие дети умышленно причиняют братьям или сестрам смертельные ранения, крайне редки. Они могут происходить из‑за неполного представления о последствиях своих действий у детей. Поэтому, отмечает эксперт, родителям очень важно рассказывать о реальной опасности огня, острых предметов, бытовой химии, о влиянии на организм переохлаждения или перегрева, замкнутых пространств.

Как отмечает психолог центра «Насилию.нет»* Анастасия Дира, насилие между сиблингами может проявляться по всему спектру.

Обладая физическим преимуществом, чаще агрессорами становятся старшие братья и сестры, добавляет Светлана Коюшева. Они доминируют, чтобы подчинить младших, отобрать игрушку или доказать свое лидерство. Однако, обращает внимание специалистка, младшие дети тоже способны проявлять агрессию, особенно если чувствуют себя обиженными или недостаточно любимыми. В основе претензий младших детей к старшим очень часто обнаруживается нежелание быть в тени, донашивать их вещи, доигрывать их игрушки.

Когда речь идет о разнополых детях, кажется логичным, что мальчики из‑за своей природной силы чаще выступают в роли агрессоров, продолжает Коюшева. Но это не всегда так. Девочки могут использовать более тонкие формы манипуляции, слова, которые бьют не менее болезненно, чем физический удар. Агрессия — это не всегда только кулаки. Когда девочка унижает младшего брата, заставляя его чувствовать себя ничтожным, она оказывает не меньшее влияние, чем если бы физически проявляла агрессию.

Цикл насилия часто начинается с малого: с поддразниваний, унизительных слов, игр, которые поначалу кажутся безобидными, объясняет Светлана Коюшева. Если такие «шутки» остаются без внимания, агрессор чувствует себя все более уверенно. Постепенно ситуация может перерасти в серьезные конфликты, где обиды превращаются в физические столкновения.

После того как брат избил Александру, девушку тошнило, у нее воспалился глаз. Она съездила в больницу, где врачи диагностировали ей травму роговицы.

«Еще три дня мне было очень плохо. Я постоянно лежала, глаз покраснел и слезился, открывать его было невозможно. Но даже в этих обстоятельствах, пока я себя плохо чувствовала, он подкидывал мне в еду какой‑то мусор», — рассказывает Саша. Родители не восприняли ситуацию всерьез и брату девушки все сошло с рук.

С тех пор эпизоды насилия стали регулярными. Парень хватал сестру за волосы, душил, постоянно угрожал. Саша коротко остригла волосы, старалась защищаться и бить в ответ, но все было бесполезно. Так продолжалось год, пока девушка не съехала и не перестала разговаривать с семьей — только отец, с которым они всегда хорошо общались, иногда звонил Саше и спрашивал о ее делах. Но спустя некоторое время мужчина умер.

«Я приехала на похороны, но, зная, что брат обязательно что‑то учудит, взяла с собой газовый баллончик. Плюс мне нужно было забрать свой старый синтезатор, чтобы больше не возвращаться в этот дом. Дополнительно я купила шлем для мотоцикла, чтобы избежать ударов по голове, и надела плотную куртку», — вспоминает Саша.

Все случилось ровно так, как и предполагала девушка. Когда она зашла в комнату за синтезатором, брат вломился туда и сразу же принялся ее бить, пытаясь снять с нее шлем. Саша распылила баллончик, а сбежавшиеся на шум гости оттащили парня.

«Мы еще поговорили с некоторыми друзьями отца, которые ко мне хорошо относились. Потом я забрала синтезатор и решила никогда не иметь ничего общего с этой семьей», — завершила Саша.

Однако смерть отца очень сблизила девушку с мамой. Постепенно она начала снова общаться с остальными родственниками — но только не с братом. «Если честно, то я до сих пор не могу понять причины его поведения. Ссоры бывают у всех, но не такая безжалостная, бесчеловечная жестокость», — говорит Саша.

Причины насилия между родными братьями и сестрами бывают разными и могут комбинироваться, отмечает Анастасия Дира.

25-летняя москвичка СараИмя изменено по просьбе героини. выросла в многодетной семье: у нее есть сестра-двойняшка, старшая сестра и младший брат, оба с разницей в год от двойняшек.

Сара говорит, что многие воспоминания из ее детства вытеснены, поскольку вся модель их семьи строилась на насилии. Но некоторые фрагменты она все-таки помнит. Например, как отец заперся с ее тогда 2-летним младшим братом в комнате и начал его бить. Как избивал мать, а Сара за нее заступилась, думая, что пусть он лучше убьет ее.

«Эмоционально атмосфера была очень напряженной. Мать почти всегда работала, а в свободное время могла уйти в запой на неделю-две. От отца исходило в основном грубое физическое насилие. Он любил бить нас и говорить: „Не плачь!“ Если плакали, то бил сильнее. Однажды мама легла в больницу и перед уходом оставила нам на плите макароны. Через несколько дней отец накормил нас ими, и мою сестру-двойняшку стало рвать. Тогда отец как бы в шутку начал говорить: „Блюй на Сару!“» — вспоминает девушка.

Поведение взрослых сформировало и сложные отношения между детьми. Сильнее всего Сара конфликтовала со старшей сестрой, которой, в свою очередь, больше всех доставалось от родителей за любые провинности младших детей. Девушка ее не слушалась, чем вызывала сильное раздражение, выливающееся впоследствии в эмоциональное и физическое насилие.

«В компании сестра могла сказать, чтобы со мной не разговаривали. И все молчали. Она рассказывала всем свою историю конфликта со мной, а когда я пыталась возразить, спрашивала: „Ой, да кто ей верит?“ И никто мне, конечно, не верил. Так же бывало и дома», — рассказывает Сара.

«Я тогда вымаливала прощение на коленях, — говорит девушка. — Когда все прошли мимо, будто меня и нет, я заперлась в ванной, позвонила маме и сказала, что сейчас наврежу себе. Думаю, мне просто нужна была поддержка. Но когда пришла мать, она сказала, что чуть не попала под поезд и чтобы я больше не устраивала такое».

Кроме эмоционального насилия между детьми постоянно происходили драки. Сара могла пройти мимо старшей сестры, а та ее якобы случайно толкала, и завязывалась потасовка. Мать, которая периодически была свидетелем этих ссор, не пыталась найти решение и примирить детей, только разнимала их в моменты драк.

«Для нас тогда было нормально все решать драками, потому что только язык насилия мы и знали, — говорит Сара. — Сначала старшая сестра была крупнее меня, поэтому я оставалась в роли проигравшей. Но когда я стала сильнее, количество драк уменьшилось».

Только годам к 15–18 дети в семье Сары научились разговаривать не на повышенных тонах и без оскорблений. С сестрой-двойняшкой отношения совсем наладились, но она начала много выпивать и имеет проблемы с алкоголем до сих пор.

«Думаю, многие сложные ситуации нас сплотили, поэтому сейчас мы очень близко и хорошо общаемся, поддерживаем друг друга, хоть и не живем вместе», — заключила Сара.

Как отмечает Светлана Коюшева, родители должны понимать, что не все споры между детьми опасны. Конфликт действительно может быть полезным: он учит детей справляться с разногласиями и развивает навыки общения. Но есть тонкая грань: если ребенок боится, избегает общения с братом или сестрой или если конфликты приобретают систематический характер, это признак того, что ситуация требует вмешательства.

Опасными сигналами также могут стать травмы, раны, синяки, возникающие фобии у ребенка, тики и заикание, робость, плаксивость или замкнутость, самоповреждающее поведение, развивающееся расстройство пищевого поведения.

«Крайне важно серьезно относиться к жалобам ребенка на недопустимое поведение сиблинга, сразу включиться в ситуацию и организовать безопасные условия. Можно взять паузу, выдохнуть, позаботиться о себе и вернуться к ребенку — расспросить подробнее, что происходит. Но ни в коем случае не игнорировать его, ругать и обесценивать».

Прежде всего, родителям нужно постараться понять причину конфликта, продолжает Светлана Коюшева. Вместо наказания лучше объяснить детям, что каждый из них важен, и вместе с ними установить правила, запрещающие насилие.

Пострадавшему ребенку, в частности, важно знать, что его переживания значимы, что он может обращаться к взрослым, если чувствует, что его права нарушаются, и он имеет право на защиту. Это придаст ему уверенности, поможет справиться с травмой и построить здоровые отношения в будущем.

«Лучше поощрять сотрудничество, учить решать конфликты словами, распознавать эмоции друг друга, уважать семейные правила и личные границы каждого. В некоторых случаях может потребоваться помощь психолога, который поможет наладить общение и найти причины агрессии».

Также важно, чтобы родители посмотрели на ситуацию с насилием между сиблингами шире, добавляет Анастасия Дира. Что происходит в семье, в школе? Какие отношения между родителями и какая система воспитания в семье принята? Нет ли перегиба с наказаниями и строгостью? Были ли какие‑то резкие перемены в жизни детей в последнее время? Есть ли проблемы или сложности у ребенка, который применяет насилие? Важно разобраться в причинах и работать в том числе с ними.

«Ребенок будет вести себя в соответствии с принятой моделью в семье. Есть ли там доверие? Говорят ли о чувствах? Уважают ли друг друга? Если есть доверие, если есть понимание своих границ, если в семье уважают право на „нет“ и на чувства — это хорошая профилактика от насилия», — говорит экспертка.

Так или иначе, все родители по-разному реагируют на ссоры между детьми: кто‑то предпочитает не вмешиваться, чтобы дать им разобраться самостоятельно, другие же моментально наказывают агрессора. По словам Светланы Коюшевой, когда родители игнорируют конфликты, ребенок чувствует себя одиноким. А если агрессора сразу наказывают, у того возникает ощущение несправедливости.

Как отмечает Анастасия Дира, дети обычно говорят о том, что происходит, хоть и не сразу. И очень часто сталкиваются с обесцениванием со стороны взрослого, с обвинениями в свой адрес, а иногда и с наказаниями. Это ранит порой даже сильнее, чем сам абьюз, считает специалистка.

Александра пыталась говорить с родителями о жестокости брата, но они ей не верили. Хотя, по словам девушки, тревожные звоночки в поведении парня уже были, только она об этом долгое время не знала. Выяснилось, что брат дрался с другими детьми в школе, а однажды разбил мальчику голову телефоном.

«Этот опыт сделал меня очень холодной и расчетливой. Я не доверяю людям, даже близким, особенно близким, — говорит Саша. — Сейчас я укрепляю отношения с мамой, потому что теперь боюсь ее потерять так же, как и папу. У меня есть понимающий и хороший партнер, так что в целом я довольна своей жизнью. Надеюсь, что брат тоже извлек какие‑то уроки и не будет давать волю такой агрессии».

История 38-летней Яны из Краснодара отличается от остальных тем, что инициатором насилия по отношению к ней была ее мать, поведение которой стало примером и для старшего брата девушки.

«Отец пил всю жизнь, бил маму, мы убегали из дома в чем мать родила. И она твердила, что я такая же, как отец. Что она родила меня, только чтобы сохранить семью, а я ее не сохранила и во всем виновата», — описывает поведение матери Яна.

Еще женщина злилась, когда дочь болела, считая, что она сама виновата и создает семье проблемы. «Когда я подвернула ногу, то боялась говорить об этом маме. Я стала скрывать от нее свои болезни и терпела физическую боль. Но когда уже не смогла наступать на ногу, то пришлось признаться и ехать в больницу. Оказалось, что у меня был небольшой перелом и растяжение связок. И в итоге я снова выслушала от мамы кучу претензий, что создаю ей проблемы», — вспоминает Яна.

Было и физическое насилие. Самый яркий эпизод, который вспоминает девушка, произошел в раннем детстве. За отказ есть кашу мама ударила маленькую Яну головой об стол с такой силой, что у девочки пошла носом кровь.

Брат же, старше девушки на семь лет, всю жизнь был маминым любимчиком. А потому он копировал все паттерны поведения и унижал сестру по ее примеру. Так же говорил, что Яна похожа на отца, грубил, хамил, пренебрегал и даже бил ее до синяков на теле. Хотя девушка очень нуждалась в его участии и внимании.

«У меня появились бородавки на пальцах рук. И вместо того чтобы наложить мазь или просто отвести меня к врачу, брат с согласия мамы стал вырезать их лезвием. Причем я видела, что это доставляет ему удовольствие, — рассказывает Яна. — Потом он приложил к пальцу чеснок и замотал бинтом. Я плакала, мне было больно. Спустя время на этом же месте опять выросла бородавка и брат снова вырезал ее лезвием. Остался шрам».

Когда Яне было 14 лет, у ее мамы диагностировали рак, а через два года она умерла. Девушка ухаживала за ней до самых последних дней, но даже в этот период женщина обвиняла дочь в своей болезни и не проявила к ней никакой любви.

«Мама настолько поселила во мне ненависть к себе, что я, честно говоря, даже ждала ее смерти. Видимо, чтобы избавить от источника негатива в свой адрес. Потом испытывала чувство вины, понимая, что где‑то очень глубоко я ее люблю, но она меня не любит», — говорит Яна.

Девушка надеялась, что брат смягчится к ней хотя бы после смерти матери, но стало только хуже. Брат попрекал Яну за потраченные деньги, которые периодически давал ей, и все так же эмоционально давил. В итоге Яна сама поступила в университет, потом устроилась на работу и стала независимой. С братом она не общается с 2016 года — они до сих пор даже не здороваются друг с другом, хотя работают в одной организации.

«Я всегда была жертвой: меня гнобили всегда, буллили и оскорбляли в школе. Видимо, эта энергия так сильно распространялась вокруг меня, что совершенно незнакомые дети почему‑то плевали на меня, проходя мимо, — рассуждает Яна. — Я видела, что отец пил, бил мать и был плохим человеком. А раз мама сравнивает меня с ним, значит, я тоже плохая. Мне всегда хотелось доказать обратное, что я лучше. Но, к сожалению, это все никому не было нужно».

Ребенок, который систематически сталкивается с насилием, в дальнейшем может иметь проблемы с самоценностью и самооценкой, повышенную тревогу и склонность к депрессиям, ПТСР и КПТСР, отмечает Анастасия Дира.

Последнее долгосрочное исследование связи между насилием в семье и дальнейшим развитием психических заболеваний показало, что у детей, над которыми издеваются братья и сестры, гораздо выше риск развития психоза во взрослом возрасте. Психозом характеризуется тем, что человек утрачивает связь с реальным миром, начинает слышать, видеть или ощущать то, чего на самом деле нет.

«В отличие от насилия, которое мы можем встретить во внешнем мире, домашние конфликты особенно травматичны, потому что у ребенка нет безопасного пространства для восстановления. Он не может уйти, и каждый день вынужден сталкиваться с агрессором. Когда ребенок чувствует себя в ловушке в собственном доме, это становится огромным эмоциональным грузом», — добавляет Светлана Коюшева.

У насилия, пережитого в детстве, действительно могут быть долгосрочные последствия, которые переносятся и в личные отношения. В практике Светланы Коюшевой был случай, когда в детстве ее клиентку сестра заставляла биться головой о стену в качестве самонаказания за провинность. Об этом женщина вспомнила, когда рассказывала, как то же самое ее заставлял делать муж. «Такие случаи, к сожалению, не входят в статистику, но создают условия для терпимости к насилию во взрослом возрасте», — комментирует Коюшева.

Детский опыт семейного насилия, говорит Яна, отразился прежде всего именно на ее личной жизни. Так, в 21 год у девушки появился первый мужчина, к которому, по ее признанию, она не испытывала особой любви. Но он дал ей тепло, которого Яна так ждала всю жизнь и не получила в семье, что «полетела к нему как мотылек на свет».

«Мужчина оказался абьюзером, — сразу же комментирует девушка. — Мы прожили с ним пять лет, на протяжении которых постоянно дрались. Причем я сама была и жертвой, и абьюзером в одном лице. В общем, все это насилие так и тянулось из детства».

В поисках того самого тепла девушка еще несколько раз вступала в мимолетные отношения с «неподходящими мужчинами», пока не встретила «настоящего абьюзера», с которым прожила три года. «Закончилось все тем, что он мне изменил и избил меня. Я ходила и к неврологу, и к психологу, потому что вообще не могла спать. Мне выписывали препараты, чтобы вот вывести из депрессивного состояния», — говорит Яна.

Сара тоже пыталась найти в других людях внимание и поддержку, которые не получала в семье. В 11 лет она познакомилась в сети со взрослым мужчиной, который, по ее мнению, поначалу компенсировал ей эту нехватку любви. Но в итоге это общение привело к сексуализированному насилию.

Девушка на терапии с 20 лет, но ей до сих пор тяжело доверять людям, особенно мужчинам. Время от времени она прибегает к селфхарму, но уже гораздо реже, чем раньше. Сара ходит на группу поддержки для взрослых, которые подвергались насилию в детстве, и это помогает ей справиться с травматичным прошлым и жить «более комфортной жизнью».

«Нужно кричать и доносить до людей, что насилие — это не норма, [дисфункциональная] семья и отношения — это тоже не норма, — уверена Яна. — Важно прорабатывать свое детство, не быть жертвой или спасателем и выбирать себя. В меня поселили чувство вины, с которым я прожила полжизни. Я полюбила себя только в 33 года, когда поняла, что больше не хочу, чтобы со мной так жестоко обращались».

* Центр «Насилию.нет» внесен Минюстом в реестр иноагентов.