«Я мчу на байке и чувствую себя живым»: 7 историй пожилых искателей приключений

Десять лет назад я стал пенсионером — так рано, потому что был военным. Впервые я выехал за границу тридцать два года назад по комсомольской путевке, и в следующий раз я оказался там только в 2008 году, когда знакомые из Германии пригласили нас с женой к себе на Новый год. Тогда, чтобы уехать, нужно было высидеть гигантские очереди, но это того стоило. Теперь я трачу на поездки все свои сбережения, и за последние восемь лет я побывал уже в сорока странах.

Многие пенсионеры обременены дачей и машиной, а кто-то все еще думает, что будет огромная волокита с бумагами. На мой взгляд, это все отговорки. Чтобы ездить, пенсионеру нужны только смекалка и настойчивость. Конечно, пригодятся еще и примитивные навыки пользования интернетом, для того чтобы искать дешевые туры и билеты.

Если человек хочет, он будет путешествовать при любой экономической ситуации. Однажды в Европе со мной в автобусе ехала женщина из Петербурга, которая видела блокаду и сейчас живет в обычной нищей коммуналке. Она рассказала, что каждый год ездит за границу, накапливая деньги с одной только пенсии. Еще я видел хитрого деда, который в свои 67 лет ездит отдыхать в Италию и каждый год работает там на плантациях, отбивая таким образом большую часть стоимости поездки. Моя подруга всю жизнь мечтала прокатиться из Владивостока до Филиппин на паруснике «Седов»: она залезла в долги, купила билет, а через месяц смотрю ее фото — она уже на Канарах. Говорит, что бросила все, сдала квартиру и устроилась буфетчицей на этот самый парусник.

Я не приемлю обычный лежачий отдых. Обычно я езжу по странам один и жену с собой не беру, потому что она немного полновата, и такие путешествия для нее тяжелы. Как-то я все же путешествовал с ней в Египет, но пока она лежала на пляже, я успел съездить в Каир и в Иорданию. Это было на жемчужную свадьбу (30 лет брака. — Прим. ред.), а до этого мы ездили с ней в Эмираты на серебряную (25 лет брака. — Прим. ред.).

Сейчас я отправляюсь в путешествие хотя бы раз в месяц. Иногда приходится брать небольшой кредит — до 30 тысяч, но в основном на путешествия я трачу всю свою пенсию. Когда я вышел на пенсию и решил продолжать работать, я так жене и сказал: «Во, фига тебе, а не моя пенсия!» Я отдаю ей зарплату на наши общие расходы, но пенсии ей моей не видать, пока я буду физически способен путешествовать. Я всю жизнь вкалывал и считаю, что теперь имею право потратить эти деньги на то, что меня радует.

Я не считаю, что трачу много: я уже в том возрасте, когда покупать особо нечего. Разве что беру что-нибудь вкусненькое: во Франции — коньяк, в Германии — колбаски. Пожилому человеку намного важнее испытать эмоции, пережить приключения. Во время одного автобусного тура, где были в основном люди 30–40 лет, гид предложила заехать в Роттердам, но часть взбунтовалась, мол, слишком устанем, и в итоге мы не поехали. А в другой раз я ехал с одними пенсионерами, и мы за один тур объехали 38 европейских городов — потому что у этих людей горели глаза.

За восемь лет я объехал почти весь мир, и сейчас мне бы очень хотелось посмотреть Россию. Но внутри страны ездить намного дороже, чем за границей. В России находятся самая северная точка земли, самая восточная точка земли и точка деления Азии и Европы — между Малым и Большим Енисеем. Я твердо убежден, что самая прекрасная страна, в которой я был, — это Россия, но, к сожалению, большая часть даже самих россиян никогда не сможет посмотреть на эту красоту.

Я начала заниматься пауэрлифтингом десять лет назад, а недавно подняла вес на мастера спорта России и вошла в сборную области. Был большой перерыв в тренировках, потому что у меня нашли кисту, но даже в это время я продолжала работать над своим телом и пообещала себе, что вернусь в большой спорт. Два года назад пришлось начинать все сначала, но не с нуля.

Возможно, я стала заниматься этим из-за мужа — он сам заслуженный мастер спорта СССР. Хоть он уже не действующий спортсмен, но все равно в 61 год ходит в зал три раза в неделю, соблюдает вместе со мной режим и поднимает с приседа 150 килограмм без экипировки, что в современном спорте, когда используется специальная одежда для снятия нагрузки, кажется вообще невероятным.

Мы с мужем всегда встаем в шесть утра и ложимся спать в десять вечера, не едим мучного и сладкого, в нашем ежедневном рационе всегда есть яйца, творог, курица, овощи, орехи, иногда мы едим сало. Для поддержания формы я бегаю кроссы, а также в нашем тренажерном зале веду спортивную аэробику и тренирую маленьких детей — за это, кстати, я получаю зарплату в десять тысяч рублей. В нашем спорте приходится дополнительно работать, потому что экипировку, взнос на соревнованиях и дорогу приходится оплачивать самим, хотя государство иногда оплачивает проезд на поезде.

Спецодежду приходится покупать примерно раз в пять лет. Экипировка для становой тяги и приседаний стоит 17 тысяч рублей, но я беру с рук за 13 тысяч; жимовая рубашка стоит 16 тысяч, но б/у — уже 10, а вот штангетки (специальная обувь. — Прим. ред.) и напульсники приходится брать новые, и это еще 10 тысяч в сумме. Теперь область оплачивает мне дорогу, и так как основная форма у меня есть, то затрат уже немного. Это дает мне возможность помогать ребятам, которых я тренирую: иногда я сама покупаю им что-то из формы, потому что не у всех есть возможность.

Я не представляю себе другой жизни. Сейчас я чувствую себя на тридцать пять лет, вожу машину на большой скорости и принципиально никогда не хожу в больницы. В больницах старухи только перебирают свои болячки, нагоняют негатив друг на друга. Они считают, что начинать уже поздно, и успокаивают себя тем, что летом занимаются огородом. Я смотрю на своих одноклассниц и вижу, как они уже ходят с тросточками, — все потому, что выработали еще в молодости привычку лениться и не смогли поменять ритм жизни.

В пауэрлифтинге ограничений по возрасту нет. В зале занимаются люди разного возраста, и каждый, от мала до велика, называет меня Надей. Мы не считаем друг друга соперниками, потому что в этом спорте каждый преодолевает прежде всего себя. Я радуюсь за других спортсменов, потому что они смогли пересилить свою лень и депрессию.

Думаю, в молодости выработать привычку вести здоровый образ жизни намного проще и рано или поздно это станет необходимостью. Когда человек выходит на пенсию, у него начинается депрессняк, опускаются руки, он ленится и боится трудностей больше, чем когда-либо в своей жизни.

Я не считаю, что престарелый или очень молодой человек вредит своему организму пауэрлифтингом. Мы всегда начинаем с очень малого веса и приходим к достижениям постепенно. Моей внучке 14 лет, и она уже год занимается пауэрлифтингом. Когда-то она попросила ее тренировать, потому что посчитала, что слишком толстая, хотя, конечно, это не так — ей нужно было только подтянуть мышцы. Сейчас она выглядит спортивнее своих сверстниц, но больших весов мы ей не дадим, пока ей не исполнится шестнадцать, — это неоспоримое правило.

Когда-то давно я была замужем: мы прожили вместе девять лет, но Бог не дал нам детей — и мы развелись. Я очень долго хотела взять на воспитание хотя бы одного ребеночка, но в какой-то момент заболела моя мама — и я решила, что не потяну. В то время я работала программистом, а еще мне приходилось подрабатывать в метро и кассиршей в магазине, чтобы заработать на лекарства. Мне всегда приходилось откладывать мечты о семье на потом, и только когда мне исполнилось 38, я прочитала в газете объявление о проекте SOS-деревня (в SOS-деревне сироты живут небольшими семьями со своими SOS-мамами в отдельных домиках, при этом SOS-мамы получают зарплату. — Прим. ред.), в который требовались женщины — воспитатели детей-сирот.

Я прошла тестирование и обучение, и мне дали дом и несколько детей на воспитание. Это была полноценная работа, и у нас, то есть SOS-мам, были даже совещания: мы советовались друг с другом буквально по поводу любых, даже самых мелких, проблем. Чуть позже я решила, что все же хочу усыновить тех детей, которых воспитываю, — меня стал одолевать страх, что в любой момент ребенка могут забрать и отдать в другую семью.

Сейчас я воспитываю пятерых приемных детей, самому младшему из которых — четырнадцать. Всего у меня девятнадцать приемных детей: старшие уже обзавелись семьями и подарили мне одиннадцать внуков. В нашем доме иногда живет по три поколения. Мы все еще живем в доме за городом, в SOS-деревне, и дополнительно сдаем мою старую квартиру в Москве — раньше там жило старшее поколение детей, потому что квартиры сиротам не всегда давали.

Сейчас у меня есть муж, и мы оба пенсионеры — сидим дома и все свое время посвящаем детям. Мы поженились, когда мне было уже 50 лет, а до этого момента я воспитывала детей одна. Муж с самого начала знал о моем образе жизни и решил, что сможет жить так же. Какое-то время после свадьбы он каждый день ездил в Москву работать, а вечером приезжал домой, чтобы провести время с семьей. Только в 2014 году он покинул работу, и теперь он помогает мне с воспитанием и по хозяйству.

Я чувствую, что живу очень активной жизнью, хотя и не в классическом, спортивном, смысле. Возникает много сложностей: когда за детей надо получать жилье, менять им паспорта, обращаться к врачам или разбираться с судом, если возникают проблемы с биологическими родителями. Из-за всего этого надо постоянно держаться в тонусе. А в остальном у нас мирная и дружная жизнь. Я делаю со всеми уроки, учу заниматься детей хозяйством, еще мы устраиваем семейные праздники и игры, а летом ездим все вместе на море.

В нашем доме всегда много людей, особенно во время праздников, когда приезжают выросшие дети со своими семьями, — это примерно 40–50 человек. Мы с мужем постоянно с кем-то общаемся, занимаемся какой-то деятельностью, чтобы нашим родным было хорошо. У моей мамы было девять детей, и я всегда хотела иметь такую же атмосферу в доме.

Сейчас все поколения друг с другом общаются, помогают друг другу — наш дом стал слаженным механизмом. Хоть я и начала идти к мечте в позднем возрасте, я все же пришла к тому, чего хотела, и теперь цель моей жизни — следить за самочувствием этого семейного организма.

Когда-то я работал сменщиком вагонов на железной дороге. Сейчас я на пенсии, но подрабатывать продолжаю: сварщиком, каменщиком, плотником, бетонщиком, электриком. Я также ремонтирую мото- и автотехнику, но это в основном по-дружески, чисто для удовольствия. Иногда это занимает много времени, но искренне благодарные глаза человека, которому ты помог, компенсируют многое.

Моя сегодняшняя жизнь похожа на жизнь школьника младших классов — только у меня есть большой опыт, отличные навыки выживания, а еще гарантированная материальная выплата от государства. Хотя на все свои увлечения я зарабатываю сам: работа и мотоциклы помогают уходить от мыслей о старости, ведь на размышления совсем не остается времени.

Впервые на мотоцикл я сел в восемь лет. Эту машину подарил мне дядя, и до 16 лет я был бесправником. Сейчас все мои увлечения связаны с мотокультурой. Путешествия, мотопрохваты (поездки, вылазки на мотоцикле. — Прим. ред.) по бездорожью, ночные прогулки по городу, встречи по интересам. Даже в 62 в этой субкультуре я все еще чувствую себя нужным. Мотоциклисты — это открытые люди, которые не прячутся под облицовкой. Кроме того, это свобода в передвижениях, путешествия, где я общаюсь с ветром и самой природой. Когда я мчу на байке и попадаю под проливной дождь с раскатами грома и молниями, я чувствую себя живым, ощущаю себя частью этой стихии.

Я не считаю, что мотоциклы — это опасно. Бандиты, наркоманы и пьяницы, которых показывают в кино, — это все проамериканский тип байкера, который с нашим постсоветским движением ничего общего не имеет. Несмотря на свой внешний вид, байкеры очень добрые и отзывчивые люди, которые всегда готовы помочь на дороге.

У меня есть семья: дети и внуки гордятся, но многого и не понимают. Самое главное, что я пытаюсь понять их, но свои увлечения и взгляды на жизнь я при этом менять не собираюсь. Ссор в семье или конфликтов в обществе можно избежать всегда, если правильно расставить приоритеты. Не надо вести себя как баран и говорить: «Хочу! Здесь и сейчас — и точка!»

Есть люди, которые умеют работать мозгами и добиваются задуманного, а есть те, кто мечтают начать интересную жизнь, но сидят до смерти на старом диване и ноют, потому что им лень оторвать пятую точку от насиженного места.

Статус пенсионера, в котором я нахожусь уже 6 лет, означает для меня свободу от повседневных забот. Тот, кто считает, что пенсия — это о возрасте, сам себя загоняет в рамки, сам себя видит ненужным отработанным материалом. Полезным можно быть всегда — хотя бы для себя и близких, а это уже немало.

Несколько лет назад я впервые прыгнула с парашютом. Несколько лет я мечтала о прыжке — это услышал мой сын и сразу же сказал, что будет прыгать вместе со мной. Тогда он как раз хотел выучиться на инструктора и попросил дождаться его — не разрешил прыгать еще с кем-то. Мало ли как поведет себя организм.

Всего у меня трое детей — два мальчика и девочка. Мой муж когда-то мечтал быть летчиком, и каким-то удивительным образом, может, через гены мечта передалась мальчикам. Сейчас старший сын — гражданский летчик и инструктор по парашютному спорту, а младший — военный летчик. Конечно, я всегда очень переживаю за них, но мне гораздо важнее сохранить хорошие отношения, чем рубить их мечты из-за собственных страхов.

Когда-то в подростковом возрасте мои дети любили прыгать с тарзанкой, и я тоже решила попробовать. Тогда же я сказала себе, что буду пытаться делать то же, что и они, — это необходимо, для того чтобы взаимопонимание сохранялось долгие годы. Например, когда моя беременная невестка прыгала с вышки в воду, я решила, что тоже так смогу, — и прыгнула с ней. Тогда я поняла, как это страшно, и попросила ее больше так не делать. Но главное, что я это испытала.

В последние годы дети дарят такие подарки, чтобы мы с мужем могли испытать новые эмоции, получить опыт, сделать то, о чем мечтали. Из самого последнего — полет в аэротрубе, который тоже подарили дети. Это сравнимо с полетом с парашютом — с тем моментом, когда парашют раскрывается и ты паришь в небе, хотя, конечно, это не так страшно. А однажды нам подарили абонемент на катание на лошадях. Муж отдал мне свое время, чтобы я больше покаталась, — сказал, мол, я еще в детстве накатался в деревне, а у тебя это впервые.

Теперь моя главная мечта — поплавать с аквалангом. Правда, у меня клаустрофобия, но вдруг я так ее переборю? Мой младший сын, например, как и его отец, жутко боится высоты, хотя работает летчиком. Когда-то я спросила его, зачем же он тогда выбрал профессию, где надо летать, а он ответил, что в самолете у него земля под ногами и это не в счет.

Мой муж был военным. Он мало видел детей, поэтому сейчас постоянно занимается нашими пятью внуками. Я, кстати, работала в милиции. Но атмосфера в нашем доме всегда была доброй, душевной. Главное, чтобы каждый занимался любимым делом, жил так, как ему хочется.

Я не могу представить себя типичной пенсионеркой на лавочке с семечками. Мне нужно постоянно что-то делать, постоянно чем-то заниматься, я совсем не могу сидеть дома. Я работаю в мастерской, профессионально занимаюсь декупажем (техника декорирования предметов. — Прим. ред.) и, даже когда сижу дома перед телевизором, все равно беру в руки какую-нибудь работу. Возможно, из-за такого отношения к жизни я не чувствую свой биологический возраст.

Я пенсионерка, но все еще работаю, потому что прожить на одну пенсию невозможно, а выделять деньги на путешествия — просто фантастика. Сейчас я выезжаю в спортивные походы либо в Адыгее, либо на любимом Кавказе. Обычно мы ездим с мужем, собакой и небольшой компанией таких же любителей приключений.

Я мечтаю сходить на Камчатку и Алтай, но, увы, это дороговато. Для участия в соревнованиях нам необходим компас, который стоит около тысячи рублей, чип — примерно 2,5 тысячи, шиповки — 5 тысяч, и специальная одежда на летнее и зимнее время, которая обходится в 5 тысяч рублей. Кроме этого, платится заявочный взнос от 200 рублей и проезд к месту и обратно. Для занятий скалолазанием нужны еще скальные туфли за 5–7 тысяч. Если выезжать на природные скалы для тренировки, дополнительно понадобятся веревка, карабины и крючья, а также лагерное снаряжение. Мы стараемся делать походы максимально бюджетными: едем своей компанией на машине, сами планируем маршрут, не привлекая гидов. Но это возможно только на Кавказе, а вот на Камчатке, Алтае или в Тибете правила обязывают брать гида.

Со стороны это выглядит как просто подъем по тропе, переправа по бревну через реку и, возможно, подъем по снегу или льду. В более сложных походах встречаются более крутые склоны, сюда же добавляются скалы и тяжелые рюкзаки. Можно упасть в реку или на землю, подвернуть ногу, но для того чтобы этого избежать, надо знать специальные техники. Если это переправа по бревну, следует натянуть веревочные перила и, придерживаясь их, аккуратно переходить. На склонах надо использовать ледоруб или трекинговые палки. Если склон крутой, также используются веревочные перила. Чтобы избежать опасности, надо соблюдать свод правил, а людям в возрасте, как я, приходится еще и пить витамины, и препараты, разжижающие кровь.

Не надо думать, что горы и походы — это удел молодежи. В шестьдесят лет люди поднимаются и на Эверест, но, конечно, неподготовленный человек не сможет этого сделать. Но только потому, что он не владеет техникой, и потому, что он не заботился о своем здоровье на должном уровне.

Я встречаю много людей пенсионного возраста в горах и на соревнованиях по ориентированию — очень приятно смотреть, когда на крупных сборах есть группы людей 70–80 лет. Встречаю также семьи с очень маленькими детьми — я вижу, как дети учатся любить природу, помогать слабым и уважать старших, а старшее поколение вдохновляет на подвиги, потому что показывает пример того, как можно преодолевать страх и боль.

Впервые в горный поход я пошла в университете и не думала, что буду заниматься этим долго. Но когда у меня появились муж и двое детей, оказалось, что для любимого дела нет преград. Первый горный поход мы с семьей совершили, когда старшему было три года, а младшему — полтора. Мы носили детей на перевалы, устраивали игры и мини-соревнования, учили разжигать костры и пели походные песни.

Все мои друзья так или иначе относятся к людям, которые любят природу, путешествия, горы, и поэтому у меня с ними не возникает никаких разногласий. Но вот сотрудники на работе и родственники не понимают меня: у них в голове не укладывается, как можно получать удовольствие от ночевки на леднике в палатке, походов с рюкзаком в гору и нескольких недель без телевизора, ресторана и интернета. Мне не нужен этот домашний уют, когда есть красота звездного неба, рассветы и закаты, скромные горные цветы, сталактиты, озера и вершины. Я хочу получать удовольствие от пения птиц и шума водопада, до тех пор пока буду иметь силы передвигаться.

В 2003 году я создала театральную студию для людей с инвалидностью, а в 2007-м, когда мне было 50, я перевела ее в официальный статус. Тогда у меня еще не было режиссерского образования, но через какое-то время я решилась получить его. Сначала я долго сомневалась в себе и не верила, что все делаю правильно.

Моему сыну при рождении поставили диагноз «спинномозговая грыжа». Тогда, в СССР, еще никто из врачей не знал, что это такое, и я не должна их винить за это. Сразу же после родов мне сказали, что такие дети живут максимум три года. Три года я мучилась от мысли, что мой ребенок вот-вот умрет, но когда этот срок наступил, врачи сказали, что, может быть, он протянет и до пяти. Это стало поворотным моментом: я решила, что больше не буду ждать сроков и просто проживу с ним короткую, но достойную жизнь. Сейчас моему сыну 36 лет — у него есть жена, а еще совсем скоро у меня появится внучка.

Когда-то я была с сыном в специальном лагере, где у мамочек текли слезы, ведь они понимали, что переживут своих детей. Многие из них пили, но я себе этого не позволяла. И тогда я заставила всех в лагере петь — устроила хор. Это был всплеск. И уже после того как мой сын завел семью и вошел в социальную жизнь, я вспомнила этот опыт и решила, что раз я когда-то смогла помочь людям справиться с депрессией, я должна продолжать делать это.

Сейчас у меня есть театральный коллектив, который я считаю особенным, потому что в других подобных театрах большая часть актеров — это здоровые люди, а у меня играют только ребята с патологиями. На это уходит больше времени и сил, ведь на каждого нового человека нужно потратить пять лет, чтобы он полноценно вышел на сцену. Это долго, но это показывает, что театр — мощнейшая реабилитация. Он помогает людям так, как не помогают врачи.

Я верю, что в эту жизнь человек приходит, для того чтобы что-то сделать. Но еще мне с ними просто весело: с ребятами я не ощущаю тех лет, которые у меня есть, и чувствую себя так, как чувствовала в 25. Мы общаемся, играем, рисуем, дружим семьями. Даже если я не на работе, я шью костюмы для театра. Я трачу на парики, ткани и реквизит практически всю свою пенсию и небольшую зарплату, которую получаю как руководитель дополнительного кружка. Мне ничего для себя не нужно. Но я очень умиляюсь пенсионерам, которые приезжают к нам из Европы, ходят по городам в джинсах и майках, держатся за ручку. Наши пенсионеры совсем не такие — они привыкли пахать.

Я мечтаю, чтобы у нас было свое помещение со специалистами, которые могли бы учить ребят овладевать разными актерскими специальностями. Губернатор, конечно, выделил помещение, но на него нужен ремонт, и сейчас я ищу эти деньги. Это реальность, с которой я смирилась. Когда-то я была офицером и получала зарплату, на которую могла сама съездить в США без помощи и оплатить ребенку лечение. Но меня ужасает, что в нашей стране человеку с особенностями приходится просить помощи, а пенсионеру вкалывать на работе.

Сейчас я много езжу, много хожу, много вижу. Я чувствую свою гиперреактивность, и мне бы хотелось прожить в таком ритме еще двадцать лет, чтобы успеть добиться поставленных целей. Конечно, так жить можно только при правильном питании и образе жизни, но прожиточный минимум пенсионера рассчитан на то, чтобы человек ел много мучного и жирного, а я так не могу. Для стариков, которым помогают дети, есть множество организаций, где люди учатся тому, чему не успели научиться: языкам, танцам, игре в шахматы, — и это великолепно. Если у человека есть возможность, он должен обязательно всем этим заниматься, потому что бездействие укорачивает жизнь. Сейчас я жива только потому, что чувствую свою значимость. Если бы в моей жизни не было театра, то, может быть, и меня бы здесь не было.