Есть поговорка: «В одну воду нельзя войти дважды». Моя жизнь ее подтвердила. Наша история расставания с мужем началась, когда Теме, нашему сыну, было три года. Мы жили в Нижнем Новгороде. Сын ходил в сад, а мы с мужем плотно работали. Воспитатели начали обращать внимание на то, что ребенок не развивается в речи и у него нет необходимых для его возраста навыков. В сад приехал, почему-то без моего ведома, психиатр, сказал, что это аутизм и нужно оформить инвалидность. Я окунулась в этот процесс, совершенно не понимая последствий. Мне сказали: «Так будет всем лучше», и я послушалась. Собралась медико-социальная комиссия, они быстро осмотрели ребенка и сделали ему инвалидность.
Я занималась всем этим процессом сама и в один момент сказала мужу: «У Артема теперь аутизм. У Артема теперь инвалидность». Для него это стало неожиданностью. Мы так и не смогли поговорить нормально, продолжали работать. Артема стали плавно выводить из детского сада, утверждая, что у них нет условий, они не справляются. Я вынуждена была начать искать няню, заниматься реабилитацией. Муж, наоборот, отдалялся. Он не интересовался ребенком, не проявлял инициативу, не обсуждал текущие дела. Говорил: «Деньги в тумбочке — возьми сколько нужно, сходи куда надо». При этом в работу он тоже не ударился, и мы не смогли спасти бизнес, а у нас был розничный магазин. Получилось, что я оказалась без психологической, а вскоре и без материальной поддержки. Муж стал пропадать.
Примерно через полгода борьбы в одиночку я поняла, что дико устала. У нас начались скандалы, и супруг решил, что ему нужно уходить насовсем. Сказал: «Давай все закроем, все равно прогорело. Я нашел подработку и уезжаю в другой город». Как выяснилось, он поехал в Москву к родителям. Никакой работы у него не было — он просто решил таким образом отдохнуть, как я позже узнала. Его родители на произошедшее с ребенком отреагировали так же отстраненно. Они не звонили, не спрашивали про диагноз, про Артема. Для них было важно, что их собственный сын страдает. Он был назначен жертвой в этой ситуации. Я пыталась что-то объяснить, но это оказалось бесполезно.
Муж отсутствовал почти год. Может, месяцев девять. Сначала у меня был шок. Я должна была выживать. Все было на автомате — все реакции. Вот есть бизнес, который разваливается, ребенок, которому непонятно как, но нужно помочь, надо искать деньги. Родители мои тоже заняли странную позицию. Мама, которая была связана с медициной всю жизнь, не могла перебороть внутренний барьер и начать искать со мной специалистов. Я создала себе высокий темп жизни, стала вытеснять переживания. Думала: «Ага, сейчас мне нужно предприятие ликвидировать, разобраться с товаром, рассчитать людей. Параллельно найти занятия для ребенка…»
Мой день выглядел примерно так: я вставала рано утром, кормила Темку, который не ходил в детский сад. Если это была поездка в госучреждение, то я сажала его на заднее сиденье в машину и мы ехали вместе в налоговую или в Сбербанк. Иногда мне удавалось найти кого-то, кто сможет побыть с ним пару часов. Потом я возвращалась, брала его с собой, куда-то ходила, что-то делала. Вечером без сил засыпала. Думаю, что именно поэтому позже, спустя несколько лет, меня настигло выгорание — я не давала себе возможности отгоревать, подумать о себе и своих переживаниях.
Самое интересное, что в то время, как муж дистанцировался, я, наоборот, старалась быть как можно ближе к сыну. Я пыталась все время держать его рядом с собой. Пусть в Сбербанк, но вместе с ним. Могла доверять ребенка своей сестре, его крестной. Я боялась, что няня может навредить ребенку, не понять его особенностей, не найти подход, а сестра все же близкий человек. Иногда я могла оставить его родителям, но не каждые выходные. Я прожила чудовищный период психологической изоляции. Единственное, что было в моей жизни, — это материальная поддержка. Я всегда могла попросить денег у мужа и родных, потому что наступил период, когда зарабатывать не получалось.
Месяцев девять я оставалась одна. Вокруг меня стали возникать мужчины, которые мне помогали, включались в ситуацию. Один из них научил меня водить машину. Другой проявил ко мне недвусмысленные чувства, и у нас закрутился роман. Он предложил мне жить вместе. Я начала готовиться к разводу, понимая, что муж так и останется в Москве. Супруг не звал меня с сыном к себе, приезжал раз в три месяца, чтобы забрать вещи, и улетал обратно. Мы не говорили об этом напрямую, но, как мне казалось, оба понимали, что семьи у нас уже нет. Человек ушел. Думаю, что у него кто-то был в Москве, но мне он об этом не говорил.
Когда я сказала мужу, что хочу развестись, для него это стало ударом, несмотря на его невмешательство, отсутствие. Он поступил благородно: оставил мне квартиру, начал выплачивать алименты. Я думала, что все разрешается правильно. Но постепенно стала понимать, что меня что-то смущает в молодом человеке. Приоритетом для меня всегда было отношение к ребенку. Мой новый молодой человек же мог сказать что-то вроде: «Да мы сейчас еще одного здорового родим, а этот ладно уж, типа генетический мусор…» Не передать словами, как мне было больно это слышать. Я поняла, что у нас ничего не выйдет.
В этот период у меня началась депрессия. Я понимала, что мне повезло — я не осталась на улице без денег, но я все время думала, что будет с ребенком и его психикой, ведь его родной папа ушел. Я месяц буквально пролежала на кровати.
Инициативу сойтись снова проявил супруг. Он звонил по ночам и просил нас вернуться, быть рядом, пригласил нас переехать к нему в Москву. Мы развелись в июле — в августе начались звонки. В октябре я взяла билет в один конец.
Так мы оказались в Москве. Я была счастлива. Его семья была недовольна. Муж, очевидно, пошел наперекор воле родителей. Полгода мы были в прекрасных отношениях, муж наконец-то начал вникать, интересоваться тем, что происходит с Артемом. Но постепенно все вернулось на круги своя. Как только стали проявляться сложности, возросла нагрузка с занятиями с ребенком, он снова стал пасовать. Каждая мама особенного ребенка знает, что это такое, когда весь твой график — это поездки по специалистам и врачам, как важно иметь возможность хотя бы обсуждать это с мужем. В общем, у нас снова начались скандалы, муж перестал ночевать дома. Это оказалось еще больнее, чем в первый раз, словно ударили по еще не затянувшейся ране. Я пыталась некоторое время донести до него, что мир не рушится, что мы все можем восстановить, что мне просто нужен отдых, хотя бы немного.
Поняв, что история зациклилась и будет повторяться, я начала искать выход и возможность восстановить себя. Я забрала ребенка и уехала жить в Азию. Уже в России, когда я вернулась, у меня появился друг. Он был долгое время рядом, пока я занималась сыном, устраивала его в новую школу, создавала ему систему реабилитации. Год назад я снова вышла замуж. Это случилось в тот момент, когда я разрешила себе снова поверить в то, что меня может полюбить другой человек. Я думаю, что это может сделать любая мама особенного ребенка — поверить.
Я считаю, что о принятии ребенка с новым папой нужно говорить, но не с позиции «ты должен». Еще на стадии вызревания отношений стоит расставить акценты, границы и приоритеты и честно рассказать об особенностях ребенка: что это будет нелегко и будут сложности. Есть неврологические нарушения, которые никуда не уйдут, поведенческие особенности. Что обычные методы воспитания могут ему не подходить. Сейчас в моей жизни есть мужчина, который показал, что готов справляться, пусть даже ему страшно, но он готов учиться, и я строю с ним новую жизнь. И он делает что-то для ребенка не потому, что должен, не потому, что ему так сказали, а из любви и привязанности к этому мальчику. Если мужчина любит женщину, он принимает ее ребенка и старается что-то сделать.