Познакомьтесь с россиянами, которые бросили все и уехали фотографировать индейцев Амазонии

Александр Федоров: Я по образованию инженер-технолог, учился в Бауманском университете, проектировал турбины. Но с работой у меня не сложилось, и я уехал путешествовать. Однажды в Азии мы познакомились с Леной, и тогда я уже занимался тем, что фотографировал и продавал свои работы в самые крупные журналы.

Елена Срапян: В тот момент у меня уже была идея фикс поехать в Латинскую Америку. Я съездила туда, но ненадолго, потому что работала в офисе, была журналистом. И два года назад мы начали учить испанский с нуля, потому что поняли: рано или поздно все равно поедем. Испанский во многом похож то на английский, то на русский, так что через год мы начали разговаривать. Тогда же у меня возникли затруднения с финансированием на работе, и я решила, что все, с меня достаточно. Мы нашли билеты подешевле, проложили какой-то банальный маршрут, начали с Кубы.

Александр: У нас был бюджет в начале, но он быстро закончился, и мы решили продолжать зарабатывать деньги, делая истории по пути. Для «Вокруг света» снимали банановую плантацию, например.

Елена: Мы сначала были совсем дураками — заложили на путешествие полгодика. Потом мы поняли, что это полная фигня.

Александр: И заложили годик.

Елена: За год мы побывали в 12 странах: Куба, Мексика, Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа, Коста-Рика, Панама, Колумбия, Венесуэла, Эквадор, Перу. Я удивляюсь тому, что мы тратим всего месяц на каждую страну — иногда больше, но все равно это ничто. Сейчас мы заложили на путешествия еще полгода, но и полтора года в Латинской Америке — это безбожно мало, особенно если ты работаешь.

Александр: Когда упал рубль, на фрилансе стало зарабатывать тяжелее. Раньше платили, например, 10 тысяч рублей за фотоподборку, и это было 350 долларов. А теперь за то, что ты и статью, и фотографии делаешь, тебе журнал платит те же 350 долларов, только ты еще и согласуешь это три месяца. В итоге мы поняли, что не разбогатеем.

Елена: Фрилансить по той тематике, которой мы занимаемся, — безусловная боль. Сколько у тебя может выйти статей про Латинскую Америку в одном медиа за месяц? Одна. И медиа по пальцам пересчитать. Так мы решили заняться авторским проектом, потому что это по крайней мере более цельная работа, хотя и делается, как правило, на свои деньги.

Александр: Когда мы уже были в Боготе (столица Колумбии. — Прим. ред.), мы познакомились с одним каталонцем. Однажды приехали к его другу, и он ткнул меня в книгу Уэйда Дэвиса «One River», на русский она не переведена. Дэвис писал о племенах Амазонии, которые он посещал.

Елена: Мы ухватились за эту тему и начали думать, куда мы можем поехать. Параллельно мы нашли сайт orinoco.org, посвященный племенам, которые живут на реке Ориноко (течет в основном через Венесуэлу и впадает в Атлантический океан. — Прим. ред.). Так мы узнали, что, во-первых, там есть то, что нам нужно, а во-вторых, туда можно попасть, потратив совсем не много денег.

Александр: Также мы решили использовать кризис в Венесуэле, потому что там полный раздрай, нет никакой индустрии, никаких туристов, а бензин почти бесплатный. Есть река и торговцы, которые по ней плавают. Мы поняли, что у нас есть возможность попасть к действительно далеким племенам в горах — это казалось очень классным приключением. И мы поехали к племени яномами.

Елена: Амазония очень интригует, если ты хоть как-то интересуешься антропологией. Здесь много племен, которые вышли на контакт только в XX веке, и у каждого из них интересная история жизни в Амазонии и интеграции в современный мир. Это всегда детектив. Также здесь много неконтактных племен — это люди, которые живут изолированно, преимущественно в сельве или в горах. Еще они все полукочевые. И с ними не контактирует вообще никто. Это строго запрещено. Во-первых, они часто бывают агрессивными, а во-вторых, это смертельная опасность для них самих. Дело в том, что мы являемся переносчиками заболеваний, к которым у них нет иммунитета. Недавно я читала о племени в Колумбии, которое полностью вымерло после контакта с исследователями. Это может быть обычный грипп или корь.

Александр: Есть примечательный факт: во время колонизации большинство индейцев умерли от болезней, которые мы им принесли, а не в результате убийств. Главным оружием колонизации были наши вирусы.

И никто не знает, что происходит у неконтактных племен. Самое интересное — мы предполагаем, что они прекрасно знают о нашем мире, но просто не хотят общаться. Были случаи, когда они выходили из сельвы, собирали ножи, топоры. При этом не пялились на людей и телефоны — просто брали оружие и уходили. Они не знают ни испанского, ни португальского, ни английского. Понятное дело, никаких гражданств у них нет — они живут в джунглях, и их никто не беспокоит, кроме браконьеров и нелегальных добытчиков ресурсов.

Александр: На Ориноко развит натуральный обмен, потому что в стране раздрай, а местная валюта обваливается каждую секунду. Ценятся сигареты и особенно бензин — хотя он ничего не стоит на основной территории, на реке его вообще нет. Кстати, когда проезжаешь посты, приходится сливать понемногу военным — они всегда придумают, как об этом попросить. И если, например, хочешь рыбки, покупаешь ее тоже за бензин.

Елена: У нас нет денег на то, чтобы снаряжать лодки, поэтому мы всегда с кем-то договариваемся, чтобы нас подвезли бесплатно, и обычно так уже знакомимся с людьми из деревень, налаживаем контакт уже на старте.

Александр: К яномами мы плыли шесть дней по реке, останавливались переночевать в поселочках — они практически все одинаковые, домиков там штук по 10. После первого отрезка пути дальше тоже ловили индейцев и не только, спрашивали, куда они едут, и плыли с ними.

Елена: Когда мы приехали в один из поселков, нас сразу же отвели в дом, предложили оставить там вещи и познакомили с местным американцем.

Александр: Там целая улица американцев — муж, жена, их дочь, а также родственники. Главный американец родился в поселке Тама-Тама на реке Ориноко и отлично говорит на яномами — его родители были одними из первых миссионеров, так что у него двойное гражданство. Его вторая жена — венесуэлка. Только поэтому они еще живут там: в 2006 году всех остальных американских евангелистов-миссионеров из страны выгнали, а они как венесуэльцы по рождению смогли остаться. Он обустроил себе дом — ты туда заходишь и прямо из Венесуэлы попадаешь в Соединенные Штаты. Там безлимитный интернет — очень быстрый, спутниковый. У них огромная кухня, сковородки, все очень красиво. Периодически он заказывает себе частный самолет, который возит ему продукты. Там столько еды, сколько на 500 километров вокруг не достать. Индейцы голодают, а тут заходишь, и тебе говорят: «Мы сегодня готовим пасту болоньезе». И это все обнесено двойной решеткой, потому что яномами много воруют.

Этот американец — миссионер, как и его родители: плавает по деревням на симпатичном катере (он развивает скорость, которую ни одна лодка не разовьет) и проповедует. Яномами там и так уже христианизированные, но большинство еще практикует свои обряды тоже. У него в деревне все запрещено, поэтому люди там немного страдают от ограничений, хотя в порту мы с индейцами даже напивались. А в деревне в паре часов езды вовсю проводят традиционные ритуалы с йопо — местным психоделиком. Мы думаем, что миссионер получает зарплату от церкви или гранты на свои проекты. Очень хорошо живет, но и тратить деньги там почти негде.

Елена: Кстати, меня часто злят миссионеры, которые одевают племена — и те утрачивают свои традиционные костюмы. Евангелисты вообще несут американскую культуру как единственно возможную, единственно верную.

Александр: Да, миссионеры воспитывают стыд к наготе — во многом благодаря им индейцы больше не ходят голыми и не раскрашивают тела.

Елена: В общем, американец на следующий день отплывал в поселок, куда мы изначально хотели попасть, и взял с собой нас. Мы знали, что в поселке есть капитан, это специальная должность — человек, который занимается отношениями с внешним миром и с правительством. Мы знали его имя — Антонио Гусман — и ехали конкретно к нему. Как правило, мы всегда знаем имя человека, к которому едем.

Александр: Мы находим людей в разных источниках. Например, о Гусмане узнали из отчетов Андрея Матусовского (российский этнограф, организатор и участник многих экспедиций к индейцам Амазонии. — Прим. ред.). Он писал, что именно Гусман ему много помогал, подсказывал. И мы догадались, что человек этот неплохой. Мы подружились с американцем, который тоже оказался хорошим человеком, он подружил нас с Гусманом, а тот передал нас своему сыну, с которым мы и общались. Так и ходили по поселкам пешком с семьей капитана. Общались на испанском. Коммуницировать с яномами легко: капитан есть даже в самой плохой деревне, а в поселении побольше на испанском говорят почти все. Но между собой они общаются на языке яномами.

Елена: Про яномами у нас не так много информации, но вообще в антропологических источниках ее достаточно. Известно, что это племена, которые живут в районе хребта Серра-Парима на границе Венесуэлы и Бразилии — это достаточно большая территория. С этими племенами начали контактировать еще в начале XX века, но при этом до поездки мы не видели книг про них, информации у нас было мало. Единственное, мы прочитали, — что это самые традиционные племена из тех, что живут на Ориноко.

Яномами небольшого роста, они светлокожие и светлоглазые — у них почти желтые глаза. Они очень гордые и независимые, живут достаточно далеко от других племен.

Александр: У яномами есть как бы два региона. Один регион обустроен хорошо: когда-то американские миссионеры построили им школу, медчасть, поставили спутниковую тарелку. Еще правительство Венесуэлы строило дома, школы. А теперь, когда Венесуэла в кризисе, программа урезается, приезжает меньше людей.

Яномами много смеются. Со стороны кажется, что у них очень веселое общество. Иногда думаешь, что оно даже счастливое, но понимаешь, что, с другой стороны, там тяжело и депрессивно. Яномами очень мало едят и очень мало спят — всего по три часа в сутки, причем урывками. Для них сон — это показатель слабости, а там надо быть сильным. У них серьезная нехватка еды: мало рыбы, диких животных. В основном они выращивают горький маниок и делают из него лепешки. В маниоке содержится цианид, который надо выпаривать: его трут, высушивают, жарят, делают все, чтобы избавиться от влаги. Если ты просто сваришь и съешь горький маниок, ты почти сразу умрешь.

Яномами, у которых мы были, охотятся с луком. У них нет возможности купить ружья, они живут как в постапокалипсисе. Сейчас у них полуразрушенные школа и больница. Иногда туда приезжают врачи, но на самом деле это стажеры, которые проходят практику. На свои каменные дома или просто на деревянный остов местные натаскивают какие-то стремные металлические листы, которые потом ржавеют. Выглядит это все упадочно.

Александр: Когда мы ехали к яномами, мы строили разные предположения. Образ дикаря — это отчасти правда. То есть они такие же люди, похожие на других людей, но при этом соответствуют книжному образу. Если честно, мы думали, что они «благородные», как у Клода Леви-Стросса (французский этнолог, социолог, этнограф, философ и культуролог, создатель собственного научного направления в этнологии. — Прим. ред.), но они себя показали так, как мы вообще не ожидали.

Яномами достаточно индифферентны. У них есть идея, что каждый должен стоять сам за себя. Например, если ты не можешь найти себе еду и голодаешь, то либо тебе поможет ближайший родственник, либо ты умрешь. Причем, если ты умрешь, все реально придут плакать на твои похороны. Такой ритуал. И это все нормально уживается в их голове: ты умираешь, потому что не конкурентоспособен.

И нам с Леной тоже пришлось быть самим за себя. Если мы взяли с собой еду — хорошо, если не взяли — мы не едим. Иногда мы подходили к дому и предлагали макароны в обмен на еду (нам негде было варить макароны). Мы отдаем им продукты, они говорят спасибо, забирают — и все. Мы спрашиваем: «А вы не поделитесь с нами едой?» Они нехотя отвечают: «Ну ладно». Однажды мы шли по джунглям с индейцем, а Лена за нами не успевала, попросила подождать. А индеец подошел и сказал: «Твоя женщина не может идти. Она слишком медленно идет». И только после того, как я попросил еще раз, они неохотно согласились подождать. А когда мы мы пришли после этого адского перехода обратно, мы увидели, что наша палатка взломана. Я вышел из палатки злой и спросил: «Кто вошел?» Тогда ко мне подошла женщина и сказала: «Покажи мне еще раз, как много у тебя денег». А у нас правда был целый рюкзак с венесуэльскими боливарами, потому что они не стоят ничего, там было на тот момент всего тысячи три в рублях. То есть чувиха рылась в наших вещах, сломала палатку — и это нормально.

Елена: У них вообще этические нормы иные — и мы не знаем какие. Еще у них нет вождей, а все вопросы решаются просто обсуждением в общине. Также у яномами несколько жен — и вот этого я никак не ожидала увидеть. Кажется, у них конкретное патриархальное общество.

Елена: Ваорани — это племя, которое живет в Эквадоре, в сельве в районе национального парка Ясуни. Первый контакт с ваорани был в 60-х годах прошлого века и закончился он тем, что индейцы просто прикончили пятерых миссионеров.

Александр: Сначала американцы с самолетов скидывали свои фотографии, где улыбаются: типа они дружелюбные. А когда миссионеры решили, что ваорани готовы принять их, и спустились на землю, их перебили копьями. Дэвис пишет, что ваорани втыкают много копий в человека: например, трое ваорани используют больше восьми копий и оставляют их в теле, чтобы все думали, будто людей в племени больше, чем на самом деле. Им долго удавалось всех обманывать.

Сейчас все изменилось: в поселках ваорани работают школы, а кое-где — врачи. Еще у них есть двухстороннее радио, и это единственный способ связаться с кем-то из внешнего мира. Если кто-то ломает ногу, можно так вызвать вертолет. У них есть несколько каналов: например, каналы с Министерством здравоохранения и военными. Но, как правило, они используют все эти каналы, чтобы просто потрындеть друг с другом. Они могут общаться со всеми поселками по реке до границы с Перу, да и с перуанцами.

Елена: Ваорани представляют собой несколько кланов — от 12 до 15. Все они исторически конкурировали между собой, поэтому у ваорани есть целая культура общинной мести.

Александр: За все фиксированное время 64% мужчин и 40% женщин умерли насильственной смертью. К такому выводу пришли антропологи, и они продолжают работать с ваорани до сих пор. Среди ваорани и сейчас есть два неконтактных клана, один из них — тароменане. Они вселяют во всех страх и ужас. Одна из главных проблем Эквадора в том, что национальный парк Ясуни распилили между собой нефтяные компании, и неконтактные ваорани не понимают, в чем проблема — убить нефтяника. Они убивают всех, кто посягает на их территорию. На своих тропинках они ставят скрещенные копья, и, если зайти за них, будет очень плохо. Это одна из причин, по которым мы любим индейцев: в современном мире ты можешь зайти за скрещенные копья и тебя замочат голые чуваки. Вот такая романтика.

Елена: Неконтактные ваорани полукочевые, они очень хорошо прячутся в лесах. Их могут найти только другие ваорани, потому что они супермены: различают голоса животных, видят все тропы.

Александр: Когда мы ехали с ваорани на моторной лодке, вдруг женщина из племени насторожилась, и сразу же индейцы заглушили мотор и помчали в лес с оружием. Вернулись со свиньями пекари.

Елена: Она расслышала хрюканье сквозь мотор, который звучал очень громко! Мы были там неделю, и они чуть ли не каждый день таскали этих пекари, которые довольно большие, — видимо, у них богатый на дичь лес. А еще они все такие качки, женщины тоже. Это очень впечатляет после яномами, которые сами с тростиночку и ростом очень маленькие. Ваорани внешне абсолютно другие. У них нет ничего общего с яномами.

Александр: Есть известная история. В 2013 году была свадьба двух ваорани: на праздник пришли тароменане и убили обоих. По оставленным в телах копьям все поняли, кто это сделал. Племя, в котором убили двух человек, развитое — там все ходили в школу, живут в каменных домах. В общем, обычные люди. Но они накупили себе ружей, пошли в лес, нашли первых попавшихся тароменане и перебили всех, то есть около 20 человек. И был страшный момент, когда они убили мать на глазах у двух ее маленьких дочек, а детей забрали с собой. Девочек разделили, а младшую забрал себе человек, который убил ее мать. Правда, потом государственники ее отобрали и переселили в другую деревню. При этом к обеим девочкам племя относится очень хорошо. Старшей, например, строят дом. Недавно она сломала ногу, и мы видели, как ее привезли из больницы вертолетом: вышла девочка в белых кедах, розовой маечке, джинсах, с рюкзачком. То есть та самая девочка из неконтактного племени, которую забрали пять лет назад. Это взрывает мозг.

Елена: Нам со своей системой ценностей бывает очень тяжело в индейских поселках, потому что у них потребительское отношение к лесу, к окружающему миру. Индейцы родились в лесу, жили там всегда. И все, что они потребляли, приходило оттуда. А теперь есть пластик, есть другой мусор, есть оружие — но многие не понимают, насколько это вреднее, опаснее обычного компоста и привычных стрел.

Александр: Антрополог Джим Йост говорил, что индейцы обожают убивать животных и валить деревья. Для них это своеобразное проявление жизни.

Елена: Да, дети смотрят на это, хлопают в ладоши и радуются. По-моему, Дэвис писал, что индейцы не понимают, что в лесу что-то конечно.

Александр: Йост говорил, что некоторые ваорани закупают динамит и идут на рыбалку. Они херачат динамитом воду и выглядят очень довольными. Говорят: «Блин, мы просто обожаем взрывать динамит!» Их спрашивают, заметили ли они, что рыбы стало меньше, те отвечают, что заметили, и это, конечно, большая проблема. Им говорят, мол, вы же понимаете, что детям рыбы вообще не останется? Они отвечают, что детям не хватит, но зато нам-то сколько достанется! Ваорани не могут перебить всех животных и вырубить лес, но сейчас они, например, уже валят деревья бензопилами и делают деревянные дома вместо пальмовых.

Елена: Зато они они действительно по-доброму друг к другу относятся. Несмотря на все это мочилово и копья, у них совсем не жестокое общество внутри общины. За стариками обязательно надо следить, каждый член общины у них что-то значит. Ну и все это про экологию относительно: индейцы физически не могут нанести столько вреда окружающей среде, сколько компании, продающие древесину, или нефтяники.

Александр: У них есть табу — и это скорее современное. Здесь никто не будет к тебе приставать, трогать твои вещи, заходить в твой дом без приглашения.

Елена: У ваорани ты получаешь во всяком случае ожидаемую реакцию на привычные действия, оказываешься в правилах игры, к которым привык: ты улыбаешься человеку, а он улыбается тебе; ты ему что-то даришь, а он радуется; если предложишь поменяться, он тебе, может быть, тоже что-то подарит. Это общество внутри намного мягче яномами.

Александр: В племени, где мы были, еще очень современный лидер. Он родился еще в неконтактном племени, а когда ваорани вышли на контакт, был маленьким. А сейчас он там настоящий правозащитник, в теме деятельности нефтяных компаний. Понимает, как должно вести себя их общество, почему им нужна независимость, зачем ему работать с государством. Он не предлагает брать всю территорию силой, он говорит: «Давайте объединимся и обсудим». Он нашел себе адвоката в Соединенных Штатах!

Елена: Мы ездим от истории к истории, а если есть время и желание, мы заскакиваем на какие-нибудь достопримечательности. Мы, конечно, очень жалеем, что у нас так мало времени. Перемещаемся чаще всего автостопом, а это всегда долго. Еще мы должны работать, устраивать иногда себе выходные, чтобы не сойти с ума. В общем, романтики нет вообще никакой. Разве что с индейцами — с ними все охренительно, ты как будто ученый, но и не ученый.

Что касается денег, то в основном мы тратим их на еду и жилье. На двоих у нас уходит примерно 600 долларов в месяц. Ну максимум 700. Мы зарабатываем тем, что продаем истории в журналы, еще я иногда пишу тексты и делаю небольшой SMM.

Александр: Я могу сайтик кому-нибудь сверстать, когда попросят. Но у нас постоянно с бюджетом такая штука: мы вдруг обнаруживаем, что у нас 100 долларов осталось на двоих.

Елена: Балансируем где-то на 500 долларах. Регулярно мы раз в месяц садимся, смотрим тупыми глазами в стену и думаем: «А что делать-то?»

Александр: Мы ничего не успеваем при этом. Теперь у нас все время ест Амазонка. Иногда утром снимаешь, а вечером пишешь. Еще мне нужно писать в телеграм, потому что он хорошо растет, и инстаграм.

Но с другой стороны, мы уверены, что в экстренной ситуации нам помогут мои родители. Хотя выживаем мы сами. Подстраховку иметь приятно, без этого мы бы так круто не разъездились. Вдруг случится аппендицит? А что касается жилья, то на самом деле мы постоянно у кого-то перебиваемся.

Елена: Весь Эквадор мы жили у ребят по каучсерфингу. Пили пиво и смотрели сериалы, было очень классно. Потом мы поехали в район сельвы, и в ту же неделю нас приютил дядька с улицы — он из народа кечуа, самого распространенного в Эквадоре. Он сказал: «Давайте вы поживете у меня за шесть баксов в день». Мы согласились, пришли, а он говорит: «Вы знаете, я тут подумал — не буду с вас денег брать. Я так сказал, чтобы тетенька, которая была рядом, не подумала, что я вас бесплатно приютил». Классный дядька, мы его очень полюбили за ту неделю. Кстати, в Латинской Америке особенно обостряется проницательность — ты достаточно быстро понимаешь про хороших людей, что они хорошие.

Александр: Стереотип о том, что Латинская Америка криминальная, полностью соответствует реальности. Мы об этом знали заранее, готовились. У меня есть специальная штучка на пузе, где я таскаю паспорта и деньги. Еще я специально ношу с собой вещи, которые смогу отдать, если будут грабить: белорусские деньги и сломанный айфон. Я обычно одеваюсь плохо: таскаю треники и грязную футболку. Если я иду в какие-то приличные места, то стараюсь, конечно, выглядеть получше.

Один из самых опасных городов — это Богота. Однажды мы не туда зашли, и я достал айфон, чтобы найти кафе. И за нами пошли два пацана. А метка стояла неправильно. Мы идем чуть быстрее — они идут быстрее. Идем медленнее — и они идут медленнее. Зашли в магазин, а они прошли дальше и встали, чтобы подождать нас. В тот же момент подъехал полицейский на мотоцикле, я выбежал к нему, и те два парня дали деру. Это рядовой момент, но это ужасно напрягает. Есть разные способы обезопасить себя от этого. Например, если ты живешь в более богатой, изолированной среде, то ты гораздо реже сталкиваешься с криминалом.

Елена: «Зашел не в тот район» — абсолютно латиноамериканская тема. Особенно в Колумбии. Еще в большом городе стремно, а в маленьких городах вполне нормально.

Александр: В Мексике тоже развита преступность, но, если ты живешь только в туристических местах и в хороших отелях, шансов, что тебя ограбят, мало. Но тебя могут обокрасть, пока ты едешь в автобусе. В Мексике у нас тоже были проблемы с людьми, которые за нами ходили, и все закончилось снова полицейским. Но там есть и прекрасные места, деревни, в которых с тобой никогда ничего не произойдет. Но в целом риск есть, а русский человек к такому не привык.

В Венесуэле мы вообще каждый день испытывали чувство страха. Ты никак не защищен — там банально нет полиции. Еще никто тебе не поменяет деньги, потому что могут ограбить. Ты можешь, как идиот, ходить с долларами. Наш друг ел с бездомными, потому что не мог поменять деньги, а у него была тысяча долларов в кармане — на эти деньги в Венесуэле можно прожить лет десять.

Елена: Но сами венесуэльцы офигенные. Там просто невероятная концентрация образованных людей — не знаю, с чем это связано. И они как-то очень похожи на нас. Даже юмор похож. Мы жили у венесуэльцев в Панаме, в Эквадоре, и с ними проводим время так, как проводили бы его в Москве.

Александр: Представляю, как люди прочитают интервью с нами и скажут, мол, что это за два человека под 30 ездят автостопом, хренью занимаются, пусть лучше работу найдут. Хотя мы делаем очень большой проект, поэтому должны экономить деньги на него. Мы сами ненавидим ездить автостопом. Если честно, я бы такси везде брал.

Елена: В большинстве стран Латинской Америки общество очень мягкое по отношению к личности. В России, когда ты ездишь автостопом, каждый второй докапывается: почему у тебя пирсинг, зачем синие волосы, что все это значит. И еще каждый учит жизни: почему у вас детей нет, а чего вы работу нормальную не найдете и так далее. А здесь такого нет вообще. Здесь мы любопытны среднему латиноамериканцу: он много спрашивает о культуре, но никогда не осуждает и практически никогда не советует. Это совсем другой уровень толерантности. Если латиноамериканец говорит что-то плохое про другую национальность, он уточняет, что это всего лишь его личный, не очень положительный опыт — и он будет описывать действительно только этот опыт. То же самое с геями, женщинами. Слова о том, что баба должна быть на кухне, — большая грубость.

Александр: Забавно, что в Латинской Америке есть сильное неприятие мачизма. Например, общаешься с мужчиной, а он тебе вдруг говорит, мол, у нас мачизм — это такая проблема! У нас был знакомый, действительно немного мачист, который очень этого чурался. Когда его назвали мачистом, он так расстроился — мы совсем не ожидали такой реакции. Не могу представить, чтобы у нас в России собрались несколько мужчин и обсуждали бы мачизм. В общем, это слово мы здесь часто слышим.

Елена: Да, находиться в таком обществе очень приятно.

Александр: Я бы мог жить здесь, но в России у нас есть множество возможностей для работы и жизни. Я ужасно хочу и дальше делать авторские проекты, мне нравится научно-популярная тематика, все равно связанная с социалкой, но скорее образовательная. Например, нам хотелось бы объяснить людям, как живут те же самые индейцы, чтобы они попробовали переложить это на нашу культуру и задуматься о том, как живут малые народы России.

Елена: Вообще, мы тут словили какую-то эмигрантскую волну. Отсюда мы стали больше следить за российской культурой и размышлять о том, что еще можно сделать. Раньше я никогда не думала, что буду так интересоваться своей страной. Надеюсь, не перестану интересоваться, когда вернусь. В России сейчас правда какой-то подъем: и в культуре, и в бизнесе. Все это очень интересно.

Александр: Мы не чувствуем себя оторванными от реальности. Мы и Дудя смотрим, и рэп-баттлы. Кстати, много российской культуры сейчас в онлайне. Когда у нас спрашивают, в чем прикол России, мы рассказываем, что у нас очень классный онлайн: огромная блогосфера, ютьюб, соцсети.

Елена: Но вообще, когда я вспоминаю, что в Москве могу выйти из дома ночью, чтобы пить вино с подружками на улице, я, конечно, грущу. Мне этого сильно не хватает. Я даже завела свой личный канал в телеграме, чтобы делиться такого рода переживаниями.

Александр: Мы собираемся посетить еще три племени в Перу, Колумбии и Бразилии. В Бразилии будет, конечно, сложнее, потому что мы не говорим по-португальски. Но смысл проекта в том, чтобы попытаться показать жизнь племен с разных сторон. И в каждом племени мы пытаемся найти деталь, связывающую его с современным миром. Мы уже посмотрели неразвитые племена и поняли, что у них очень быстро утрачивается какая-то часть культуры, но что-то остается. И теперь нам важно поехать к более развитым племенам. Мы собираем такие истории, от которых зритель, надеюсь, получит какое-то общее представление. Вот смотрите: индейцы кидают в воду динамит. Как по-вашему, это потеря или не потеря? Ведь с одной стороны, они бросают его исходя из своих культурных представлений, которые сохранились, а с другой, они все равно его взрывают в воде.

Александр Федоров и Елена Срапян ведут переговоры с несколькими галереями, чтобы уже в этом году показать россиянам, как живут амазонские индейцы, сохранившие свои традиции, несмотря на колонизацию, эпидемии и насаждение чужих культурных ценностей. Для того чтобы отправиться в еще более трудные экспедиции к другим племенам Амазонии, им нужны деньги. Вы можете поддержать кампанию по сбору средств на Planeta.ru. Авторам проекта важна любая сумма.

Также у Александра и Елены есть телеграм-канал с красноречивым описанием: «Самые поганые места планеты». Читайте там еще больше историй о Латинской Америке и амазонских племенах. А в личном канале Елены ищите истории о феминизме и путешествиях «человека-женщины».