Как в психоневрологическом интернате делают техно и выступают с ним на фестивалях

Я учился в колледже на полиграфической специальности, потом служил в армии. Мой друг в то время проходил альтернативную службу — это когда вы не стреляете из автомата и не бегаете в бронежилете, а помогаете в больницах и детских домах, например. Он служил в психоневрологическом интернате (ПНИ) № 3 в Петергофе, где уже лет семнадцать работала благотворительная организация «Перспективы». Вскоре товарищ сам стал сотрудником этой организации и предложил поработать там мне.

Мы живем в достаточно интересное и проблемное время, сейчас нужны люди, которые помогают. У меня появился шанс заниматься чем-то таким. Я прошел несколько собеседований, приезжал в гости. Нам в «Перспективах» на семинарах давали базовые навыки: как перекладывать ребят, как кормить, как общаться с ними. В итоге я уже три с половиной года работаю в интернате мастером-педагогом, если говорить неформально — педагогом компьютерного класса.

До ПНИ я почти не сталкивался с людьми с ментальным особенностями. У меня был стереотип, что вот приду туда, а в комнате в темном углу будут сидеть забитые ребята, и вдруг протянется моя рука из-за облаков, появится розовый свет, вылетит Пэрис Хилтон, единороги и панды. Когда я начал работать, все эти мысли моментально выветрились. Да, подопечные нуждаются в помощи, но жалеть их точно не стоит.

Сначала у меня ничего не получалось. Прекрасно помню свой первый рабочий день, это было ужасно. В моей первой группе были ребята с большими проблемами с речью, я никак не мог понять, что они говорят. У них сохранный разум, но дикция и манера речи очень тяжела, я долго учился понимать их.

В интернате есть люди с приобретенными и врожденными особенностями, у кого-то нарушения двигательного аппарата, но сохранный разум, или наоборот. Есть проживающие с задержкой эмоционального развития. У большинства подопечных нет родителей: ребята до восемнадцати лет находятся в детском психоневрологическом интернате № 4 в Павловске (там тоже работают «Перспективы»), а потом попадают либо к нам, либо в другие интернаты для взрослых. Бывает и такое, что родные растят ребенка с особенностями развития, а потом отдают его во взрослый интернат, потому что в нашей стране очень тяжело устроить человека с какими-либо нарушениями на работу, иногда речь и об этом не идет, а в ПНИ хотя бы обеспечивают необходимый уход.

Ребята из интерната тоже хотят пользоваться планшетами и ноутбуками, а я помогаю им в эксплуатации устройств. Например, кто-то купил планшет, а там все стало на китайском языке, и тогда человек приходит ко мне, чтобы мы вместе в этом разобрались. Педагоги до меня следовали только этой программе обучения жителей ПНИ, то есть просто работа с техникой. Первые полгода я придумывал, чем еще мы будем заниматься, и решение родилось само собой.

Музыка — самый доступный для проживающих в ПНИ вид досуга, они слушают ее всегда и везде, носят какие-то приемники, колонки, сходят с ума от записей на телефоне.

Радио тоже любят: Modern Talking, «Руки вверх!», Turbo. Я даже иногда этих исполнителей не знаю, а они уже могут дискографию пересказать. Спросите у кого-нибудь из подопечных про Оксимирона или Скриптонита и получите такую реакцию: «Че? Выступал с Си Си Кетч? Нет? Тогда не знаем». У нас с супругой есть теория, что, когда подопечные находились в детском интернате, у них не было техники на руках, а в отделении стоял старенький радиоприемник. Все медработники слушали первые две волны, и ребята просто впитали эту ауру, а теперь не могут ничего с собой поделать.

В компьютерном классе есть несколько синтезаторов и других звукозаписывающих приборов. Подопечный выбирает один из них, нажимает на клавиши, а я просто ставлю функцию живой записи. Если человек не может выбрать, на каком музыкальном инструменте делать музыку, у нас есть зеленый кубик с наклеенным на нем картинками инструментов. У некоторых ребят есть целенаправленный сочинительный процесс, а есть те, кто просто исследует звук. Они с интересом крутят ручки, что-то пытаются переключать, из этого рождается нойз, эмбиент, дроун. Это всегда процесс эксперимента, и да, надо сказать честно, не всегда получающийся. А иногда мы вместе слушаем итоговое аудио и понимаем, что можем выложить запись на SoundCloud или выступить на мероприятии с этой музыкой.

Кто-то до сих пор без огромной помощи с моей стороны не может сам начать запись, а кто-то приходит, садится и делает музыку. Периодически я знакомлюсь с новыми ребятами, у них у всех разная скорость миропознания. Года полтора-два назад у меня занимался мужчина, ему было за пятьдесят лет, совершенный математический гений. Он просил посмотреть в интернете какие-то нерешенные задачи, супергениальные формулы, но когда дело доходило до того, чтобы он сам искал информацию, он впадал в ступор, не понимал, как пользоваться компьютером.

У троих молодых людей уже сложился свой музыкальный стиль. Андрей Рябов, например, безумно талантливый в мире электронной музыки. Ему 35 лет, и 29 из них он ей занимается. Когда Андрей готовит материал, я понимаю, что это он: сумасшедшие перебитовки, кислые бурлящие синтезаторы. Есть Юрий, который работает с неприятными шумами, он может одну клавишу давить, крутить ручку в течение долгого времени, и получается гудящий мрачняк. Эльгар родом из Азербайджана, и вот в детстве, когда он жил там, его мама часто давала ему музыкальные инструменты — ударные, фортепиано. Сейчас у Эльгара получаются гармоничные мягкие мелодии.

Я сам сочиняю музыку в формате эмбиент, есть несколько изданных работ, люблю разбираться в разном музыкальном оборудовании. И вижу отличия между мной и ребятами. Я четко планирую, что собираюсь включить в аудиозапись, переслушиваю по несколько раз, перезаписываю, переделываю. У подопечных такого нет, они могут нагородить кучу всего, напереключать, перекрутить ручки до максимума, я бы так просто не осмелился. Получается перегруженный звук, который звучит очень классно. Я им завидую, у меня процесс скрупулезный и очень четкий. Они плюют на все законы.

Я слушал то, что делают ребята, и понял, что мне это нравится. В 2016 году я собрал альбом из десяти треков. Тогда же появилось название группы — Build Your House Underground: мы записывали первый трек «Begin», и так как у нас не было профессионального оборудования, одна из подопечных, Виктория, сказала, что звук шел как будто из-под земли. Я разослал альбом на голландские, немецкие лейблы, и хозяин звукозаписывающей компании Spheredelic Андре сказал, что мы ему интересны и он нас издаст. Российские лейблы я на тот момент исключил.

И, наверное, это одна из причин, по которой я отправил альбом за границу.

Часто люди из благотворительности делают мероприятия и зовут нас поучаствовать. А однажды музыкант Илья Пучеглазов, у которого я выпускаю свои треки, предложил ребятам поехать на фестиваль Gamma. Последний раз мы выступали пятого августа на Дворцовой площади — о нас узнали через сарафанное радио и пригласили.

На массовых мероприятиях сложно. Обычно я хочу представить проект профессионально, и мы с проживающим, с которым собираемся ехать, составляем программу, последовательность того, что и как будем делать. На сцене мы включаем записи ребят, которые не смогли поехать на фестиваль, а на фоне подопечный импровизирует, и это долгий процесс подготовки, требующий и от проживающего, и от меня больших ресурсов.

На фестивалях на нас реагируют по большей части положительно и с интересом, а странности в поведении ребят воспринимаются как-то легко. Бывает и иначе — на один из фестивалей мы ездили с молодым человеком очень невысокого роста, одна нога короче другой, одна рука не двигается. И вот некоторые люди видели его и отпускали такие комментарии: «Что это сейчас было? И ради этого я приехал?» Если подопечный не обратит внимания, я тоже не стану обострять ситуацию, потому что учить людей — неблагодарное дело. Однако если ребятам будет важно, чтобы я показал, что мы в одной команде и что, если что-то случится, я защищу и заступлюсь, я, конечно, это сделаю.

Ребята вообще за любой движ, побывать на мероприятиях — лакомый кусочек. Они сидят внутри микрорайона-интерната — те же комнаты, парк, то есть то, что они видели сотни раз, а им хочется впечатлений, побывать в толпе, погулять по красивым местам, на рыбалку съездить.

Те, кому нравятся неистовые шумовые композиции, полюбят музыку моих подопечных. У нас есть фанаты — пользователи «ВКонтакте» и фейсбука, которые пишут, что некоторые записи переслушивают много-много раз. Я рассказываю об этом ребятам — это же тоже социализация, да и просто приятно.

Фундамент обучения — это эмпатия. Необходимо уметь включаться в состояние проживающих: никакого терпения не хватит, если не понять каждый конкретный случай человека, с которым общаетесь. С некоторыми ребятами мы не сработались, они имеют свои особенности развития, но в первую очередь между нами простые человеческие взаимоотношения.

До недавнего времени я не ставил цели улучшить психическое или физическое состояние ребят. Сейчас у меня есть группа проживающих с сильной формой умственной отсталости, с нарушенной сенсорной интеграцией, мы с ними проводим занятия по звукоизвлечению, чтобы общаться с человеком через музыку, чтобы расслаблять его. Низкая степень сенсорной интеграции проявляется в том, что человек плохо идентифицирует свои ощущения. Допустим, подопечный находился в детском интернате, его просто клали в кровать и не разрешали ничего делать, у него несколько притупленное мироощущение, он не владеет руками. Ко мне на занятия ходит девушка, она слышит, в какой-то степени понимает, но не говорит. Мы общаемся через звуки: она сидит рядом со мной и вдруг начнет водить ногтями по столу, и я делаю то же самое — даю понять, что я здесь, что я ее слышу, она может начать хлопать по животу и это тоже будет звук, я ей отвечаю так же. И вот в какой-то момент я переключаюсь, перестаю отвечать на ее сигналы, но настойчиво требую, чтобы она отвечала на мои. Например, давлю на кнопки MIDI-контроллера и жду, что она меня послушает и нажмет на кнопку в ответ. Стремлюсь развить диалог.

По специальной программе от «Перспектив» я поехал в Германию. Это стажировка, когда раз в год отправляют сотрудников знакомиться с социальными службами и благотворительными проектами, которые развиты в Европе. В Гамбурге есть музыкальный коллектив Barner 16. У них несколько музыкальных студий, они играют и поп-рок, и фанк, и шумовую музыку. Я попросился к ним посмотреть процесс звукосоздания. И там кто-то играет на музыкальных инструментах, один парень сидит в кресле и что-то выкрикивает, педагоги записывают это, обрабатывают и получают звуки как у Скриллекса. Они снимают клипы, и такое творчество очень классное. Тема интернатов гораздо сильнее развита в Германии, чем в России. У нас в ПНИ живет тысяча с лишним человек, и им тесно, я был в не лучшем по меркам Германии интернате, и там было сто человек.

Сотрудники ПНИ не проявляют интереса к увлечениям проживающих, ну и я слабо представляю, что кто-то из медсестер скажет: «Вау, какая классная музыка». Они склонны думать, что ребята неспособны делать качественный продукт. Родственники очень положительно отзываются о творчестве подопечных, они не понимают эту музыку, но рады, что их дети чем-то заняты.

У меня с социальными работниками были споры, можно ли считать создаваемую музыку полезной для ребят. Те говорят, что лучше было бы слушать журчание ручейков, пение птичек, но я что-то не помню, чтобы проживающие этого хотели.

Ребятам показывают мультфильмы в интернате, а они потом приходят ко мне и говорят: «Надоели эти дурацкие мультики, мы хотим Стивена Сигала, где он спасает красотку и взрывает вертолет». Мы ставим проектор, усаживаем полный класс ребят и смотрим нормальное кино. Красотка спасена, вертолет взорван, ребята счастливы. И я знаю, что в этот день или на следующий «вертолет» не взорвется над отделением, потому что у ребят был эмоциональный выброс.

Наш интернат находится в Петергофе, и надо еще пройти через леса, чтобы в него попасть. И вот они сидят в лесу, как будто без волеизъявления, без целеполагания, им создают такие условия, что они чувствуют себя как дети. К ним и будут относиться как к детям. В России интернаты считаются закрытыми системами, откуда сложно выйти, получить социальные лифты. Я знаю нескольких ребят, которые могут претендовать на собственное жилье, но это безумно неповоротливая система, из которой вырваться очень тяжело.

Самое частое желание среди подопечных — создать семью. При этом я могу с уверенностью сказать, что это не фразы «Хочу жену красотку, чтобы мы с ней кутили», а стремление к семейной близости. Один мужчина мечтает о ребенке, и для него было бы невероятным счастьем нести ответственность еще за чью-то жизнь.

Из-за деформаций в социальном поведении подопечные не всегда могут выражать чувства, поэтому благодарностей за проделанную работу я не слышал. Мне это и не надо — есть цель с конкретным подопечным, и мы работаем. Потому что результат — это лучшее спасибо. Многие люди, побывав на концертах, почитав статьи, послушав музыку, приезжают знакомиться, гуляют с жителями ПНИ. Они счастливы, они не одни — вот что важно и классно.

Работа в интернате помогла мне изменить границы нормы. Я сейчас общаюсь с ребятами, и для меня понятие «нормальный человек» под большим знаком вопроса. Они просто другие. Мы не можем ставить их на другой уровень просто потому, что у нас есть собственное понятие нормы.

Сейчас компьютерный класс, где Роман создает электронную музыку вместе с жителями интерната, находится под угрозой закрытия. Благотворительная организация «Перспективы» потеряла нескольких крупных иностранных доноров и теперь вынуждена сокращать расходы. О том, как помочь сохранить Build Your House Underground, читайте по ссылке.