Пародия на «Звездные войны», уральский сайфай и еще 5 фестивальных хитов для киноманов

Лауреат «Особого взгляда» Каннского кинофестиваля 2024 года — самый титулованный и, пожалуй, лучший фильм в программе «Зеркала», закономерно взявший главный приз и в Иванове. Это история заключенного Лан Юхуэя (Эдди Пэн), который накануне полного солнечного затмения и Олимпиады 2008 года в Пекине возвращается домой по УДО. Там уже активно идет строительство олимпийских объектов, а по улицам бродят своры бродячих псов. Главный герой устраивается в контору по отлову собак. Однако быстро проникается жалостью к песикам, и особенно к покусавшему его черному псу, который становится его лучшим другом.

После военно-патриотического блокбастера «Восемь сотен» (на минуточку, самого кассового фильма 2020 года) режиссер Гуань Ху решил снять картину для души и посвятить ее памяти своего отца. Но это распространенная среди китайцев практика: выполнив госзаказ, они переключаются на что‑то маленькое, интимное и страшно лиричное (тот же режиссер церемонии открытия Олимпиады-2008 Чжан Имоу через год после Игр выпустил костюмированный ремейк нуара «Просто кровь» братьев Коэн — «Простую историю лапши»). Вот и «Черный пес» тоже простая история — дружбы бывшего зэка и собаки. Гуань Ху живописует преимущественно мужской мир, поэтому даже романтическая линия между главным героем и заезжей циркачкой остается на периферии сюжета.

Зато в фильме хватает метафор, которые апеллируют к азиатскому фольклору. Так, в китайской мифологии Тяньгоу — черный пес, обитающий на Луне и пожирающий Солнце во время затмения. Чтобы отразить его нападение на светило, следует бить и гнать собак. Тогда якобы Тяньгоу выплюнет Луну обратно и скроется. В фильме солнечное затмение неслучайно рифмуется с Олимпиадой: местные жители гонят собак в надежде на то, что после джентрификации и Олимпийских игр над их дырой взойдет солнце. Однако все заканчивается маленьким апокалипсисом, во время которого главный герой перерождается, а черный пес, хочется верить, отправляется на Луну. На титрах, кстати, дважды было написано, что ни одна собака во время съемок не пострадала. Такой дисклеймер неудивителен: в фильме минимум CGI, а главный песик самоотверженно наиграл на Palm Dog (в Каннах, впрочем, решили иначе и дали награду другой собачке — из фильма «Собачье дело»).

В российском прокате — с 5 сентября.

Якутский фолк-хоррор, выросший из одноименной короткометражки. По сюжету у девушки по имени Сайаана (Саяна Банзаракцаева) рождается мертвый ребенок, муж в шоке, соседи — тоже. Тогда она кончает жизнь самоубийством, после чего то ли в нее вселяется злой дух, то ли она сама превращается в злого духа — короче говоря, спустя много лет ведьма начинает мучить парня Аркадия (Иван Шамаев), вернувшегося в отчий дом, чтобы восстановить надгробия предков. Помимо этого Аркадию не дает прохода странный сосед — седой дед с ружьем, который хранит тайну.

Сразу скажем, история в фильме довольно мутная, замешанная на якутском фольклоре, который знаком не каждому. В свою очередь, режиссер Евгений Николаев (это, кстати, его полнометражный дебют) не стремится облегчить ее понимание. В фильме практически отсутствуют диалоги, способные разжевать происходящее, а сам режиссер после показа отказался что‑либо объяснять. Похвально! Автор, по Ролану Барту, уже давно «мертв»Имеется в виду эссе «Смерть автора» (1967) — одно из самых известных произведений французского философа, литературного критика и теоретика Ролана Барта, ключевое для структурализма. В нем Барт выступает против практики традиционной литературной критики, в которой намерения и биография автора включаются в интерпретацию текста, и вместо этого утверждает, что написанное и создатель не имеют отношения друг к другу., а произведение принадлежит всем, когда выходит в свет, — вчитывай любые смыслы. Но «Кукушка» подкупает не своим головоломным майндфак-сюжетом, а стилем: не каждый день увидишь «Вий», снятый в эстетике немецкого киноэкспрессионизма. Зловещие длинные тени расползаются по стенам, а за кадром, как в «Носферату» Мурнау, играет настоящая симфония ужаса (у фильма было сразу два композитора: Тео Тао и Сергей Говорун).

При этом «Кукушка» больше, чем упражнения в стиле и жанре. Больше, чем попытка сыграть в якутский киноэкспрессионизм и Тарковского (в фильме можно найти отсылки к «Зеркалу» и «Жертвоприношению», а на постере увидеть цитату из «Иванова детства»). Николаеву удается рассказать захватывающую историю про неупокоенную женскую душу, используя инструментарий постхоррора, который не столько пугает, сколько задает вопросы. Так что на главный вопрос — «как долго еще продлится якутский кинобум?» — можно с уверенностью ответить: долго. То, с каким неофитским заразительным энтузиазмом якуты пытаются перепридумать кино и ищут новые киноформы, не может не вызывать восхищения.

О прокате «Кукушки» информации пока нет.

Французская писательница Сидони Персеваль (Изабель Юппер) недавно потеряла мужа Антуана (Аугуст Диль) и теперь не может написать ни строчки. Чтобы справиться с горем, она отправляется в книжный тур по Японии, где встречается со своим издателем Кендзо Мидзогути (Цуеси Ихара), к которому проникается симпатией, а потом и гораздо более сильным чувством. Но тут к ней приходит призрак супруга…

В «Сидони» абсолютного нет ничего нового. Изабель Юппер в Азии, а точнее в Южной Корее, мы уже видели в этом году в «Нуждах путешественниках». Гайдзина в Стране восходящего солнца — сразу в двух свежих сериалах, «Сегуне» и «Полиции Токио». Аугуст Диль, мерещащийся писателю, был в новых «Мастере и Маргарите», а призрак человека, вернувшегося с того света к любимой или любимому, вообще классика жанра — вспомним хотя бы «Привидение» с Патриком Суэйзи и Деми Мур (или «Солярис» Тарковского). Однако «Сидони» располагает к себе не какими‑то свежими идеями, а меланхоличной интонацией, очередным мировоззренческим столкновением Запада и Востока, потерянными, закрывшимися в себе героями — неспроста мы видим их исключительно в замкнутых пространствах: то в номере гостиницы, то в салоне автомобиля. Это скорлупа, которая со временем треснет.

В фильме много смешного, но его ирония тонкая и очень синефильская. Герой Ихары может сколько угодно отнекиваться, что Мидзогути — распространенная в Японии фамилия, но мы-то с вами понимаем, что режиссерка Элиза Жерар непроста назвала своего персонажа в честь легендарного кинематографиста. Вряд ли «Сидони» светит народная любовь, но на место в сердце каждого киномана она смело может рассчитывать.

В российском прокате — с 12 сентября.

Предыдущий фильм Ивана Соснина назывался «Далекие близкие». Этот мог бы называться «Далекие близкие контакты третьей степени». По сюжету деревенский чудик Алешенька (Максим Стоянов) пытается установить контакт с инопланетянами. В итоге пришельцы сами находят главного героя, приняв вид потерявшейся девочки Яны (Алена Мирошникова). Она предлагает Леше покинуть Землю и дает на раздумья четыре дня.

Насколько инопланетяне реальны — понять сложно. Протагонист страдает слуховыми галлюцинациями, а пожилая женщина, которая нашла его в детстве в лесу и приютила, не устает повторять: «Леша, пей таблетки!» Иначе говоря, фильм Соснина с одной стороны вдохновлен кейсом «кыштымского карлика Алешеньки», а с другой — Спилбергом и, разумеется, Булычевым. Это, быть может, не во всем удававшаяся, но любопытная, отчетливо гуманистическая попытка снять новую «Гостью из будущего», в то время как в этом году вышла свежая экранизация «Сто лет тому вперед». Соснин, сделавший карьеру на трогательных историях про оставленных, ищущих человеческого тепла людей, жмет на все струны зрительской души, Стоянов убедительно играет сельского парию, а девочка и правда выглядит инопланетно, поэтому невозможно не проникнуться меланхоличным и странным обаянием «Пришельца».

Вместе с тем нельзя также не отметить, что история в фильме тянет максимум на короткометражку. Картина идет всего 73 минуты и, в отличие от прошлогоднего американского сайфая «Инопланетяне похитили моих родителей, и теперь я чувствую себя покинутым», выглядит эскизом какой‑то большой истории, которую нам целиком не рассказали.

В российском прокате — с 24 октября.

Во французской рыбацкой деревушке на Опаловом берегу рождается Антихрист, а две бинарные инопланетные цивилизации — Нулей и Единиц — собираются устроить за него космический бой. У Рыцарей Света (Единиц) есть самодельные световые мечи, у Рыцарей Тьмы (Нулей) — смекалка и кони. Отличить хороших от плохих невозможно — Брюно Дюмон, режиссер с философским образованием и небанальным взглядом на вещи, верит в относительность добра и зла. Поэтому его Рыцари Света и Тьмы так похожи на Светлых и Темных из «Ночного дозора».

Если вас мучил вопрос, как бы выглядели «Звездные войны», если бы их поставил Дэвид Линч (которому в свое время предлагали режиссерское кресло «Возвращения Джедая»), то «Империя» дает исчерпывающий ответ. Дюмон снял по-линчевски сатирическую и абсурдистскую пародию на самую известную космооперу. У него звездолеты Нулей и Единиц похожи на французские архитектурные памятники (Версальский дворец и капеллу Сент-Шапель), а инопланетяне странно коверкают слова, совсем как духи Черного Вигвама из «Твин Пикса». У него битва одинаково отталкивающих добра и зла происходит у черта на куличках (знакомых нам по дюмоновским сериалам «Малыш Кенкен» и «Кенкен и инопланетяне»), а воительница Света и отец Антихриста занимаются сексом в чистом поле, потому что «один раз не грешно, а весело и смешно». У него пара детективов из того же «Кенкена» несуразно мнутся на заднем фоне, не понимая, что вообще происходит, и тем самым отлично зеркалят зрителей в зале, ведь не всегда понятно, когда Дюмон говорит серьезно, а когда издевается.

В эпоху, когда «Star Wars» стали никому не нужны и превратились в праздник исключительно для фанатов и гиков, такая веселая и злая пародия производит освежающий, если не сказать обескураживающий эффект (за что и удостоилась приза за лучшую режиссуру на Берлинале-2024). Эта «Империя» наносит ответный удар: по голливудскому кинематографу, зацикленному на бесконечных франшизах, по поп-культуре с ее бесконечной ностальгией и фетишизацией восьмидесятых и, главным образом, по философии современных блокбастеров, которые рассказывают про решение вселенских проблем, в то время как у обычных людей из «Империи» к мирозданию есть вопросы попроще. Понятно, что идет космическая война добра со злом, но когда нам, черт возьми, наконец дадут горячую воду?

В российском прокате — с 1 августа.

Самым экспериментальным фильмом, показанным на Voices, оказался «Маятник» Сириля Шойблина — лауреат Берлинале-2022 (приз за лучшую режиссуру в программе «Encounters») и участник топа лучших фильмов 2023 года по версии французского киножурнала «Кайе дю синема». Это нестандартная, концептуальная, вызывающе модернистская, снятая исключительно на средних и фрагментарно крупных планах постановка, в которой сюжет в привычном его понимании отсутствует, но если очень постараться, то можно вычленить следующий нарратив. Во второй половине XIX века сбежавший из российской тюрьмы путешественник-картограф и революционер Петр Кропоткин (Алексей Евстратов) оказывается в швейцарском городке, который живет сразу в четырех часовых поясах. Там Кропоткин влюбляется в часовщицу Жозефину (Клара Гостински) с местной фабрики. Их объединяет интерес к анархизму.

Собственно анархизм, часы и профсоюзы — главные темы картины, снятой с какой‑то фетишистской любовью к механизмам. Потомок швейцарских часовщиков Шойблин в «Маятнике» больше внимания уделяет балансовым колесам и внутреннему устройству часов, чем людям. При этом время, по сути, становится главным героем и ключевой метафорой фильма. В ленте постоянно переводят стрелки часов вперед (пришло время перемен!) и долго разговаривают про первый компактный будильник (настало время проснуться!). Да что там, оригинальное название картины «Unrueh» означает волосковую спираль в часах, а если говорит шире — колебания, как часовые, так и, понятно, политические. Мама-анархия, чуть ли не кричат главные герои.

Кстати, несмотря на то что Шойблин учился у адепта многочасовых фильмов Лава Диаса, «Маятник» идет всего полтора и, подобно работам Диаса, может вогнать в сон: кинокритик Джей Хоберман в своей рецензии, например, даже пошутил, что это самый спокойный фильм об анархистах из когда‑либо снятых. Вместе с тем невозможно игнорировать сверхточную силу режиссерского мастерства Шойблина, его нетривиальное мизансценирование и чумовой внутрикадровый монтаж. Будем за ним следить.

Группа российских актеров (Марк Эдельштейн, Мария Мацель, Александра Киселева и Чингиз Гараев) едет в Индию, чтобы сняться в фильме Романа Михайлова. Специально для роли Мацель бреется налысо и становится похожа на Сигурни Уивер из третьего «Чужого» (хотя коллеги неожиданно и тролльно сравнивают ее с Юрой Борисовым), а Эдельштейн на киногеничных улицах города Варанаси встречает блондинку, в которую немедленно влюбляется. Съемки оказывается под угрозой срыва. Михайлов хватается за голову.

Фильм, который начинается как док, потихоньку превращается в докуфикшн. Артисты играют самих себя в предлагаемых обстоятельствах, а Михайлов снова зарывается с головой в метанарратив, чем провоцирует журналистов на вопрос: «Почему вы так любите создавать метакино?» Поскольку метафильмов у Михайлова пока всего два (другой — «Отпуск в октябре» — по иронии судьбы тоже должны были снимать в Индии, но вмешался ковид), вряд ли можно обвинить режиссера в том, что он снимает бесконечные «Восемь с половиной». Вместе с тем интерес кинематографиста к метанарративу понятен: кино это не только запечатленное время, но и запечатленные сны. А сны и вообще природа сновидений сильно увлекает Михайлова.

Его новая работа настолько эфемерная, сладостная и сновидческая картина, что после ее просмотра кажется, будто она тебе целиком приснилась. Если Дэвид Линч поставил «Внутреннюю империю», то Михайлов конструирует свою внутреннюю и ошеломительную империю в кинематографе, от которой натурально исходит благодать. Даже выдуманный (или нет?) конфликт Михайлова и Эдельштейна внутри картины заканчивается фантастически благостно. Привет, Марк! Надо снимать фильмы о любви.

В российском прокате — с 12 октября.