Русский рок

«У нас постмодернистское государство»: большое интервью с группой «Буерак»

18 сентября 2019 в 19:19
Группа «Буерак» выпустила альбом «Шоу-бизнес», где типичная для их творчества едкая ирония над настоящим стала уступать все больше места печальной гитарной меланхолии о вечном. «Афиша Daily» пообщалась с участниками группы Артемом Черепановым и Александром Макеевым о Новосибирске, «Пошлой Молли», русском постпанке и Степане Казарьяне.

Ирония и постпанк

— Я перечитывал ваше первое интервью «Афише». Вы сказали, что решили постебаться над русским постпанком в пику тогдашним группам. Процитирую: «Хотелось элемент нелепости и абсурда привнести». У меня сейчас есть такое ощущение, что каждая вторая группа, условно желающая попасть на фестиваль «Боль», пытается играть в нелепость и абсурд. Есть ли у вас такое ощущение?

Артем Черепанов: Честно говоря, не слежу за лайнапом фестиваля «Боль» ввиду наших отношений со Степаном Казарьяном. Понятно же, что в наше время с абсурдным материалом каким‑то проще попасть в уши людей, чем со серьезным, более вдумчивым. Потому что сам процесс создания музыки какой‑то трогательной, любовной… она более сложно создается. И на текстовом уровне, и в плане инструментов, аранжировок.

Иными словами, чтобы не опуститься в какую‑то пошлость любовную, нужно приложить много усилий, чтобы это получилось убедительно. А чтобы сделать абсурд, можно выйти на улицу, просто увидеть какую‑то вывеску, дурацкую рекламу, увидеть мем какой‑нибудь и просто за пять минут записать песню, и много людей с большей вероятностью ее поймут. Это развитие музыки в XXI веке, независимо от жанра, я думаю.

Александр Макеев: Но, с другой стороны, ведь чтобы создать трек, талантливый, с нелепостью и абсурдом, тоже нужны и мозги, и талант. Тоже нелегкая ведь затея — не упасть при этом в яму пошлости.

Артем: Да, безусловно. Я тоже раньше думал, что нужно что‑то особенное, потом я просто понял, что для создания абсурдной музыки нужен просто личный опыт, который в данном случае и определяет абсурдность. Чем больше ты живешь в России, особенно в провинции, тем больше ты даже нехотя сам сталкиваешься с таким абсурдом и бредом, это все в тебе откладывается, и потом тебе проще все эти вещи доступно объяснять. А с культурной стороны, если хочешь добиться убедительности в такой музыке, стоит посмотреть на тех, кто были раньше, до тебя. Посмотреть на андеграунд 90-х годов, там на «Звуки Му», «НИИ Косметики», такие постпанковые или около того, советские, может. И, если совместить личный опыт и культурный бэкграунд, получится мощно. Николай Коперник в золотом пиджаке — тоже неплохо.

— А в вашем случае чего больше в плане создания песен — личного опыта или культурного бэкграунда?

Артем: Да не знаю, мне кажется, в раннем творчестве преобладал культурный бэкграунд. Несмотря на то, что мы стебались, мы все равно имели какое‑то подражание, может, какому‑то определенному звуку. Мы себя еще не чувствовали комфортно в музыке. А сейчас это уже опыт в первую очередь. Даже не опыт, а просто желание высказать то, что нам нестыдно произнести. Темы, которые мы вбрасываем, которые несерьезны, и нам интересно отследить на них реакцию.

Когда ты пишешь какую‑то абсурдную музыку, ты не можешь предугадать реакцию на нее. То, что ты предполагаешь, всегда приходится разделить, а потом еще и умножить на пять, на десять. Это очевидно, когда ты делаешь какую‑то явно юмористическую вещь, а тебя начинают за нее хейтить, говорить, что это попса. Есть слушатели, которые живут категориями 2003–2005 годов.

— А часто такое случается?

Артем: Да. У нас проблема в том, что, несмотря на всю музыку, на весь этот постмодерн, иронию, мы сами иногда удивляемся тому, что половина нашей аудитории очень консервативная. Люди готовы воспринимать музыку только в определенном виде. То есть постпанк — значит нельзя синтезатор использовать, не больше одной гитары, желательно не попадать в ноты и нести на бытовом уровне какую‑то социальщину. Ну не половина, может, поменьше, ну старая аудитория мыслит так.

— А почему так происходит до сих пор? Все-таки, кажется, в другое время живем уже!

Артем: Нет. Не все в нем живут, к сожалению. Чтобы перейти в настоящее время, нужно как‑то заниматься собой, саморазвитием. Куда‑то смотреть дальше, не стопорить себя в развитии, изучать. То есть выйти на улицу и хотя бы не смотреть прямо, а как‑то по сторонам — хоть на какой свет ты переходишь перекресток. А многие как живут в одной своей форме и не хотят ее менять. А для настоящего времени это очень губительно.

Любой консерватизм рано или поздно треснет по швам. В чем бы ты ни был уверен, пройдет пару лет, и это может очень сильно измениться. И идеологически, и социально. Стоит хотя бы пытаться пропустить в себя что‑то новое.

Наверное, самая знаменитая песня группы. У клипа на нее более 2,5 миллионов просмотров только на YouTube

— А как у вас самих дела с познанием нового? Ваш новый альбом лично мне показался медленнее и печальнее прочих. Кажется, вы внимательнее сейчас слушаете новую гитарную музыку западную, в частности, Гаса Даппертона и прочий бедрум-поп.

Артем: Да, есть такое. (Смеются.) Это приятное замечание, спасибо. Это очень верно подмечено, мы и правда интересуемся новой гитарной музыкой. Я очень люблю Гаса Даппертона. Замечательный музыкант. Я за ним следил, мне понравились его дальнейшие эксперименты. Перед альбомом он заранее выпустил все хиты синглами и в альбоме сделал уже такой монотонный минималистичный электронный материал. Там в деталях было слышно, что он заменяет всякие стандартные элементы музыки, которая раньше звучала, на какие‑то спорные с точки зрения правильности звука. Гас Даппертон, Космо Пайк там… Алекс Кэмерон. Хоть и не гитарный, но он идеологически очень близок нам, мы им вдохновлялись в музыке. У него есть тема такой китчевой альфа-самцовости 90-х — 2000-х годов. Какой‑то юмористической порнушности происходящего.

— Но для совсем постороннего слушателя вы до сих пор кажетесь такими людьми, которые укоренены в прошлое. Песня с рефреном «Верните мне мои 80-е» мне показалась стебом над теми, кто до сих пор живет в парадигме, где до сих пор существует только группа Joy Division и никого больше. Я верно считал смысл?

Артем: Да, верно. Изначально, когда мы начинали, у нас не было никакой любви к таким распиаренным постпанк-коллективам. Я до сих пор считаю, что Joy Division — это такой скромный постпанк. Это больше даже не музыка, а такие гитарные упражнения. Если бы я учился играть на гитаре и мне бы скинули их альбом какой‑нибудь, я бы за пару месяцев неплохо бы выучил ритмику там, приемы. (Смеется.) Плюс это отсылка к тому, как говорили «Верните мой 2007-й», это заведомо такой стеб, причем он очень хорошо попал в эту аудиторию старую. Это оказалось довольно рабочей схемой. Ну то есть тут есть сторона душевности, искренности. Интересно, что большинство еще и не особо поняли, что там есть не стеб. Очевидно, что он там есть, но все-таки. Самое страшное — это если кто‑то на полном серьезе эту песню воспринял, это уже совсем будет ужасно.

— А часто бывает, что слушатели не тот смысл считывают, который вы изначально вкладывали в песню?

Артем: Да это обычная ситуация вообще. (Смеется.)

Александр: Да, это нормально для большинства артистов. Слушатель считывает посыл верно, если у него нет никаких возможных вариаций этого посыла и музыка абсолютно прямолинейна, как рэп какой‑нибудь или поп-музыка. Там не может быть ничего другого. А тем и интересно заниматься музыкой: когда ты делаешь какие‑то вещи и вносишь, пусть минимальную, поэтичность метафоры. Очень интересно наблюдать за индивидуальным восприятием людей, что кто в этом видит. Бывало, мне звонили знакомые и говорили, что от некоторых песен им абсолютно сносит башню, рассказывают, что они услышали, какой смысл в этом увидели. А я ничего такого и не вкладывал. Но получалось, что мое настроение, например, моя меланхолия, затрагивала какие‑то его чувства, его меланхолию. Это интересно исследовать, что своей музыкой ты можешь в людях открыть.

Политика и Новосибирск

— Примечательно, что в отличие от многих сейчас вы до сих пор играете с метафорами, а не высказываетесь прямо. Насколько вам это кажется важным?

Артем: Очень важно. В начале разговора мы говорили о пошлости в музыке, и я тоже об этом рассуждал. Важный момент: вот появляются какие‑то новые артисты, у которых нет никакого культурного бэкграунда, есть только опыт. И они с этим опытом могут больше позволить себе, чем мы.

Мы не можем позволить себе какие‑то слова, фразы, смысловые обороты, которые может себе позволить Гречка, мы просто будем неудобно себя чувствовать.
Артем Черепанов
«Буерак»

Это будет бить по нашей этической составляющей. То есть мы не можем играть какую‑то совершенно отмороженную музыку. Вот в этом наше старперство проявляется. (Смеется.) В текстах, в желании доносить или хотя бы пытаться донести словом какую‑то красоту. Потому что это сейчас важно, сейчас слова мало что значат, тем более в музыке, да и вообще везде.

— А вы из‑за этой скованности не чувствуете себя как‑то неуютно?

Артем: Так нам, наоборот, уютно. Это не то, что скованность, нам будет плохо, если мы будем делать как‑то по-другому. Ну зачем делать какие‑то вещи, если можно их не делать. Есть вот люди, которые всем говорят, что хотят бросить курить, но не бросают, и на самом деле просто не хотят этого. А есть те, которые и бросили, и при этом не страдают. Вот как мы. Мы этого не делаем, и нам при этом норм.

— Про комфорт еще. Насколько вам хватает терпения иронизировать над происходящим, не сорваться на открытую критику, на какие‑то более прямые и плакатные вещи?

Артем: Это отдельная тема. Многие исполнители вообще начинают быть эксгибиционистами? Внезапно они типа оппозиция. Но мы же музыканты…

Александр: Я могу проще ответить. У меня позиция, что если говорить о прямых вещах, нужно быть уверенным, что это на 100% правильно. Чтобы потом не ударить лицом в грязь. И эта прямота, она требует какого‑то высочайшего понимания вопроса, в том числе какого‑то движения дальше. Если брать какие‑то политические вещи, то мы вот не уверены, что кто‑то на 100% хороший, а вторые — нет. И мы не можем себе позволить что‑то говорить напрямую. Если мы разберемся, если нам откроется какая‑то истина, мы заявим об этом. Но пока мы осторожно наблюдаем за развитием событий.

Примерно так звучат «Буерак» вживую

— А насколько вас, как людей, трогают события, происходящие вокруг?

Артем: Тут тонкий момент такой: мы в Сибири находимся. Тут ничего не происходит особо. То есть мы не знаем почти ничего, вот в интернете читаем какие‑то вещи и видим не одну позицию, а полярные мнения. И поэтому сложно говорить, есть вещи, которые трогают или нет. Есть моменты для обсуждений.

— А что заставляет вас продолжать жить в Новосибирске?

Артем: (Смеется.) Провинциальность головного мозга. Просто мы стали сибирской группой. Мы уже напрямую ассоциируемся с Сибирью, если раньше и был смысл какой‑то в переезде, неважно, в Москву или куда‑то еще в Европу или вот в Азию бы уехал, то сейчас, мне кажется, мы уже закрепились как сибирский бренд. (Смеется.) Ну и просто мы тут выросли, мы тут и помрем, скорее всего.

— Я к чему еще спросил: вы сказали, что жизнь в провинции помогает накапливать личный опыт. Я так понимаю, что это нечто системообразующее для вашего творчества, именно вдохновение тем, что вы видите. Это так?

Артем: Да. Правда. Здесь намного больше того ******* [кошмара], которого нет нигде больше. И нам в этом плане проще. Да и если бы мы жили в Москве, у нас было бы больше друзей, мы бы больше тусовались, тратили деньги на алкоголь и у нас было бы меньше времени на музыку. А тут нам даже некуда пойти на самом деле.

Мы тут обсуждали Гаса Даппертона, то вот у нас никто не знает, кто такой Гас Даппертон. Даже представители какой‑то прогрессивной молодежи — они тут совсем не представители прогрессивной молодежи. Такая вот мораль. А те, кто уже взрослые, 25–30 лет чуваки, они уже закостенелые, в лучшем случае они по пятницам играют какую‑то музыку, а в худшем — такие просто обыватели. Работают, идут на завод в шесть утра с черным пакетом, в черном спортивном костюме. Это очень ценный исследовательский опыт. Важно заметить, что мы не находимся внутри этого, мы как бы со стороны за этим наблюдаем. Мы всегда в стороне от какой‑то ситуации, мы из нее извлекаем какой‑то опыт, что‑то для себя понимаем.

— А насколько комфортно вообще наблюдать извне?

Артем: Да вполне себе.

Александр: А мне лично некомфортно. Мне не нравится.

Артем: Ну местами может как‑то влиять, а местами и нет.

Александр: Мне некомфортно. Если рассматривать искусство, творчество, все происходящее не может не влиять, чтобы получалось убедительно. Для комфорта нужно жить в других местах и заниматься другими делами. А в моем случае нет этого комфорта. Я часто бываю в таком районе, не очень хорошем, там всякие жуткие вещи.

— Там до сих пор происходит то, о чем вы говорили «Афише» в 2015 году?

Артем: Да. Только центр стал поцивилизованнее. Я просто часто анализирую свой опыт. Ну понятно, что я всю жизнь прожил в Новосибирске и много было вещей, которые ну прошли и прошли. Я там помнил неделю 2014-го, неделю 2011-го. А бывали моменты, куча всяких «интересных» ситуаций, лютой жути, если их сложить, наверное, книга может получиться, жуткая.

— Закрывая тему Новосибирска: каково там жить сейчас?

Артем: Ну есть, что покритиковать.

Александр: Получше стало немного. Но тоже вот выборы мэра. Какая‑то муть, пытались кого‑то переизбрать, менялись даты, фальсифицировалось. Мэр от партии КПРФ оказался единоросом, такое вот (действующий мэр Анатолий Локоть — член КПРФ, но ЕР поддержала его на сентябрьских выборах — Прим. ред.).

— Да. Там странная была история.

Артем: Чувак казался менее сомнительным, а оказался сомнительным. У меня, как у любого провинциала, была такая позиция, чтобы голосовать за кого угодно, кроме единороса. А тут он не выполнял того, что обещал. У нас очень задымлено тут, а я аллергик, когда возвращался из Москвы, у меня сразу начинались проблемы. Вы офигеете, если приедете.

— Я был в Новосибирске, мне показалось, что «серый пояс» там повсюду. Вот центр, а там трубы заводов. Это было очень странно.

Артем: Да. Он промышленный, серый. Типовая застройка. Памятники архитектуры, как и в любом городе, начинают завешивать всякими вывесками. Зимой ничего не убирается: ни снег, ни лед. Мэр ничего не делает. Надеюсь, его не выберут в этот раз (Анатолий Локоть, о котором идет речь, в итоге выиграл выборы, набрав чуть больше 50% голосов — Прим. ред.).

— Теперь об альбоме. Я хотел спросить не столько об альбоме, сколько о состоянии лирического героя. Вы в аннотации к позапрошлому альбому сказали, что ваш лирический герой съехал с катушек. Мне интересно, что с ним происходит сейчас.

Артем: А сейчас он другой чувак. Тут важно, что тогда он был один, а теперь — нет, тогда мы там были как личности, а теперь персонаж уже другого возраста и тема такая ретроградская, китчевая. И он шоу-бизнесмен. Он не видит ничего в шоу-бизнесе, кроме пустоты, и, естественно, пытается всех привлечь каким‑то сексуальным актом. Мудак, короче. Мы отражаем другую сторону человечества в этих песнях.

«Буерак» участвовали в шоу «Узнать за 10 секунд»

Вот я смотрел недавно три фильма Виндинга Рефна, и у него в трех фильмах были разные персонажи, представляли разные стороны маргинальности. И там в последней части главный герой — старый наркоторговец, и он хочет удержаться на своем месте, не зная рынок, я подумал, что было бы прикольно сделать похожего персонажа, который представляет старый шоу-бизнес и пытается рубиться за него, когда это уже бессмысленно. Вот такая аналогия.

— То есть история про человека из старого шоу-биза, который не может свыкнуться с тем, что старый шоу-биз отмирает?

Артем: Да, все так. И он держится за все эти методы, типа кого‑нибудь изнасиловать, посидеть поностальгировать, побухать, поныть. Любые неэффективные методы продолжения своего существования, короче.

— А как вы вообще решили вдруг написать такую эпитафию старому русскому шоу-бизу?

Артем: Ну, во-первых, он тут в Новосибирске еще продолжается. (Смеется.) Никуда он отсюда не денется, всегда будет. Ну и тема такая колоритная, у нас показывают всяких персонажей-бандюганов, с расстегнутой рубашкой и золотыми цепями. И это все отмирает, а это такой веселый китч, и его, мне кажется, надо в культуру возвращать активно. Ну никто эти образы не использует. Возможно, даже молодежь их не понимает.

— А вы лично сталкивались с такой «уходящей натурой»?

Артем: Ну чтобы в таких прямо сказках — нет.

Александр: А я недавно просто размышлял о людях, которые живут с полным соответствием стереотипу о самом себе. Какой‑нибудь картежник, задрот или металлист. Они живут в одном каком‑то своем мире, не пытаясь вообще ничего в себя впустить. Эти образы выверены почти до идеала. И вот образец такого старого русского шоу-бизнеса — это Степан Казарьян, организатор фестиваля «Боль». Может, это каким‑то хейтом покажется, не знаю. Что мы имеем: вот это альфа-самцовое поведение, слабоумие и отвага, уверенность, и когда вот он начинает общаться с группой, он говорит такие вещи типа «ну вот если вы со мной не сыграете, вы больше нигде не выступите никогда, я вам перекрою кислород, закрою вам СМИ» и все такое.

— Позвольте задать вам прям совсем в лоб вопрос. Я правильно понимаю, что вот эта история про Казарьяна (организатора «Боли» и бывшего тур-менеджера «Буерак»: два года назад он в интервью The Flow обвинил группу в том, что они «повели себя как маленькие неблагодарные сукины сыны» и обвинил в «оскорблениях» и «шантаже», группа предъявила встречные претензии по поводу хищения 400 тысяч рублей, Казарьян назвал это «чепухой» — Прим. ред.), которая с вами произошла, она как‑то повлияла на идею этого альбома?

Александр: Нет. Вообще нет, совершенно.

Артем: На этот альбом нет. Тут именно больше про эстетику. Про Степана, если вспоминать этот конфликт, нас он беспокоил в момент, когда он про нас высказался неадекватно, после The Flow. Мы эту тему осветили, понятно, меня брала злость еще месяца три, пока он все эти вещи еще говорил и не мог ничего опровергнуть, он же до сих пор ничего не опроверг. Многие артисты ведь перестали с ним работать, и наши всякие знакомые. Для нас эта история уже в прошлом осталась. А если бы мы эту тему освещали в музыке, мы бы сделали это прямолинейно, мы бы спели песню про чувака, которого кинул продюсер. (Смеется.) Мы бы сделали это так. Как вот у Алекса Кэмерона в песне про телеведущего. У которого отобрали его шоу и он поет «верните мое телешоу». (Смеются.) Поэтому, Степан, вы на этом альбоме в пролете остались, к сожалению. (Смеются.)

— Ваша цитата: «Наплевать на катаклизмы, наша жизнь — одни трагизмы, это русский шоу-бизнес, это русский шоу-бизнес». Как связаны в данном случае русский шоу-биз и трагизмы?

Артем: Ну потому что это же все напускное, это все пустота, в этом нет ничего в конечном результате. Люди, которые стремятся что‑то получить, все равно остаются наедине с собой, пустые и раздавленные, единственная разница — узнаваемость и карманы, полные бабок. Ну я просто много историй слышал про то, что их это не наполняло в конечном счете. Вот поэтому такие строчки.

— Вы в интервью Colta предъявляли претензии Лизе Монеточке. Мол, припев ее главного хита имеет капиталистический подтекст. Я не совсем понял какой. А еще я не понял, что в этом плохого?

Артем: Не знаю, я считаю, что его слишком много в музыке, это слишком популярная позиция. Ну освещать там только блага. Мне это неприятно.

Еще нужно понимать, что все, что мы говорим, на 50% просто ситуативный троллинг.
Артем Черепанов
«Буерак»

В моменте вот все говорят, что это круто, а мы вот говорим, что это некруто, и люди такие: «О-о-о, вот «Буерак». (Смеется.) Никто этим не занимается, поэтому мы решили заняться таким [троллингом].

— То есть вы специально кидаете такие триггеры? Типа что‑то становится популярным, и вы не совсем серьезно это критикуете?

Артем: Ну и то мы это не делаем преднамеренно, если нас спросят, мы ответим, а так нет. Если бы нас реально это беспокоило, мы бы отдельно об этом высказывались, в интервью или еще как‑то.

Александр: Еще и такая тема. Что вот русская музыка, тут все такие типа друзья, некому быть хейтером. Это такой никем не занятый трон. Ну не прям откровенным хейтером, а так. С сарказмом.

Артем: Мы и в жизни такие и есть. (Смеется.)

Александр: Да, это особенность нашей сибирской ментальности. Последствия жизни здесь.

Артем: Если ты живешь и тебя постоянно [троллят], ты тоже начинаешь всех [троллить]. Многие не особо этого понимают.

— И обижаются?

Артем: Да нет, мы ничего такого совсем обидного не говорим. Оскорблений нет никаких, все шуточки, юмор.

Группе хватает иронии не только в песнях, но и в клипах

— По поводу русской музыки, трендов и вообще всего, что с ней происходит. Ваша цитата: «Есть ощущение, что русская музыка заслуживает чего‑то большего, чего‑то более осмысленного». Чего большего и чего конкретно осмысленного?

Артем: Ну в первую очередь больше текстов осмысленных, более поэтичных. Если брать современную русскую культуру, она вообще все потеряла, что ее связывало с культурой ХХ века, культурой прошлого.

Мы как будто живем в стране, которая не имеет ни флага, ни цвета. Это какое‑то постмодернистское государство, которое впитало разные культурные пласты, а своего ничего не осталось.
Артем Черепанов
«Буерак»

И я считаю, что нужно иметь свою какую‑то идентичность в плане звука, потому что она очень сильно размывается, даже у тех, у кого она сейчас есть.

— А что в данном случае идентичность?

Артем: Слог какой‑то. Выражение мыслей, переживаний. Вещи, которые русским людям более свойственны. Ну условно то, что мы впитали в себя, проживая тут. Без прикрас, осознание себя в мире. Ну и я считаю, что то, что раньше было, тоже никак нельзя отметать. Историю культуры нужно все равно уважать и знать. У кого нет прошлого, у них и будущего нет.

— Когда пять лет назад все стали хмурыми, угрюмыми и запели по-русски — это разве не поиск своего культурного начала?

Артем: Можно, только он каким‑то неэффективным получился.

— Почему?

Артем: Во-первых, он очень быстро помер. Все это закончилось. То, что сейчас происходит, новые группы с гитарами, которые появляются сейчас, — это же американский поп-панк с переведенными на русский текстами. В духе «Кис-кис», «Пошлой Молли», ну и тонны тех, кто их копирует. В этом же нет ничего русского. Ну у нас там получилось, еще у пары групп. Я же еще смотрю не с позиции андеграунда, а с позиции выхода на какую‑то узнаваемость и обретение хоть какого‑то культурного веса впоследствии, а не так, что тысяча человек это услышала, а потом забыла через год. Мало что осталось.

— А почему именно у вас получилось?

Артем: Потому что мы усердно над этим работали. (Смеется.)

— В паблике вы так внимательно отмечаете всех, кто про вас написал. Складывается впечатление, что вам это важно. Это так?

Артем: Это скорее такое подспорье типа устойчивости. Как только мы выпускаем альбом, старая аудитория тут же начинает его поносить. Он вызывает просто дичайший хейт старой аудитории и привлекает много новой аудитории. И чтобы они врубились в происходящее, им надо еще какое‑то стороннее мнение. И мы для этого все это репостим. Мы не можем объяснить, ну вот кто‑то вам сказал, что альбом не такой уж плохой, может, он на самом деле не такой плохой? Может, все-таки не надо его слушать за пять минут. В этом же еще проблема: сейчас никто не слушает альбомы, синглы — это же самое выгодное сейчас на рынке музыки.

— Я от многих музыкантов слышал подобное. Мне просто кажется, что если бы синглы были прямо настолько вот важны, то все и альбомы-то не выпускали бы. Про смерть альбомной формы говорят на моей памяти лет 12–13, но что‑то она не торопится умирать.

Артем: Это хорошо на самом деле. Если она умрет, нам будет скучно. Я не очень люблю синглы. Это же ты как будто выпустил и отпустил. А альбом — это уже полноценное высказывание. В нем можно и звук разный показать, у тебя больше времени, чтобы раскрыться, чем три минуты.

— Листая ваш паблик, я наткнулся на сообщества «Буерак» мемы» и «Пацанские цитаты и «Буерак». Вы как к такому фанатскому творчеству относитесь?

Артем: Отлично. Они же, видно, тоже люди с юмором, раз интересуются такими песнями. «Пацанские цитаты» мне тоже очень понравились, «Буерак» мемам» в этом плане даже стоит поднажать. (Смеется.) Посоревноваться? Да-да, кто смешнее в этом вопросе.

Презентация альбома "Шоу-бизнес" состоится 18 октября в московском Arbat-Hall

Расскажите друзьям